Из "Шестоднева" Иоанна экзарха болгарского

Подготовка текста, перевод и комментарии Г. М. Прохорова

Текст:

ПРОЛОГ

ПРОЛОГ

Что краснѣе, что ми сладчайше боголюбцемъ, иже поистиннѣ жадят жизни вѣчныя, не ежели присно Бога не отступити мыслию и поминати Его добрыя твари? Яко и се ты, господи мой, княже славный Симеоне христолюбче, не престаеши възыская повелѣний Его и твари, хотя ся ими красити и славити, тако бо и в нас обычай бываетъ. И егда видит рабъ приязнивый господина своего добро что сотворша, то не точию самъ бы хотѣлъ, единъ вѣдый, радоватися и красити, но аще бы лзѣ, хотѣлъ бы да и миръ слышит. Елико бо питиа и ядения насыщающеся румяни бываютъ и свѣтли и весели, то колико паче иже ся кормит мысльми, на Божиа дѣла възирая и красяся ими. Хотѣл бы да быша и инии видѣли и прилѣпилися их. Тацы бо иже будутъ, якоже Писание глаголетъ, перие возрастут, якоже орли, тещи же имут и не трудитися, радость бо ни труда вѣсть и крилѣ раститъ. И како не хотятъ радоватися, възыскающии того и разумевше, кого дѣля се есть небо солнцемъ и звѣздами украшено, кого ли ради и земля садом и дубравами и цвѣтомъ утворена и горами увяста, кого ли дѣля море и рѣки и вся воды рыбами исполнены, кого ли ради рай и самое то царство уготовано? — Таче разумѣвше, яко не иного никогоже ради, но тѣхъ, како ся не имутъ радоватися и веселити, славящеи. Ктому нужда и се помыслити, кацѣмъ суть образомъ сотворени, что ли имъ есть санъ, на что ли суть позвани. И все помысливше, аще и друзи, како себе не имут красити и радовати! Здѣ же азъ поминая всю, 6 словесъ скратя, в малѣ проиду. Год же и послѣди отити, о добрѣй сей твари побесѣдовавше.

Что прекраснее, что сладостнее для боголюбцев, поистине жаждущих вечной жизни, нежели всегда держаться мыслью Бога и помнить благие дела Его? И раз уж ты, господин мой, славный князь Симеон-христолюбец, непрестанно познаешь заповеди Его и творения, дабы теми украсить и прославить себя, того же и мы держимся правила. А доброжелательный раб, видя добрые дела господина своего, не только сам бы хотел, об этом ведая, радоваться и веселиться, но желал бы, если возможно, чтобы и мир о том услышал. Сколь румяны, радостны и веселы бывают те, кто насыщает себя питьем и пищей! Но еще более — тот, кто питает себя мыслями, взирая на дела Божии и радуясь им! Хочет тот, чтобы и другие видели и полюбили их. У таких людей, как говорит Писание, крылья вырастут, как орлы полетят они без труда, ибо радость не знает тягот и крылья растит. И как же им не радоваться, ища и постигая, для кого это небо украшено солнцем и звездами, ради кого земля покрыта садами, дубравами и цветами и увенчана горами, для кого море и реки и все воды наполнены рыбой, кому рай и само то царствие уготованы? Как им не радоваться и не веселиться, славословя, постигая, что это — не для кого-либо иного, но для них самих! А нужно еще и о том помыслить, каким образом сами они сотворены, каков их сан, на что они позваны. И помыслив так, пусть они на деле и не таковы, как им не радоваться и не веселиться! Я же здесь быстро в шести кратких словах все это напомню. А потом — и отдохнуть, о добром этом творении побеседовав.

Сотвори Богъ, не аки человѣцы, зиждюще, или корабли творяще, или мѣдницы, или златари, или поставы ткущеи, или усмаре, или инацѣ и козненицы, вещи ты събирающе, готовы образы творят, яцы же имъ суть требѣ, а сосуды и сѣчива другъ от друга въземлюще, имиже то творити. Но Богъ и кде помысли, то и сотвори, а прежде имъ не бывшемъ. Не бо требуетъ ничто же Богъ, а человѣческыя хитрости другъ друга требуетъ. Требѣ бо есть кормнику, корабль творящу, иже древо сѣчетъ, и корчия, и иже пеклъ творитъ; и паки сѣяй что-либо земля требуетъ, и садове, и сѣмена, наводнения; и иже корчиа дѣлают вещь требуютъ корчии зиждющаго; и подобнаго сосуда кождо требуетъ еже комуждо ся ключитъ на дѣло. А Творецъ Великий ни сосуда требуетъ, ни вещи, ни бо в него мѣсто есть. Инѣмъ козникомъ вещи сосудъ, еще же и лѣто, и трудъ, и хитрость, и поспѣшение; се Богови — хотѣние. Все бо еже восхотѣ Господь, и сотвори — въ мори и въ всѣх безднахъ,[1] якоже глаголютъ чистая словеса. Восхотѣ бо сотворити не елико може, но елико же вѣдяше, яко довлѣетъ. Удобь бяше ему утварий сихъ, рекше миръ, сотворити и тму, и двѣ свѣтилѣ велицѣи. Се же есть паче восхотѣниа удобѣе и творение. Намъ бо всего удобѣе есть иже восхотѣти чесому, неже творити, не бо можем творити еже хотяще. А Богу творцю все мощьно иже хощетъ. Хотѣнию бо Божию сила припряжена, да елико хощетъ творити.

Творил Бог не так, как люди, возводящие здания или строящие корабли, или медники, или золотых дел мастера, или ткачи шерсти, или кожевники, или, скажем, художники. Те создают свои изделия, какие им нужно, по готовым образцам, запасаясь материалом и беря орудия труда друг у друга. Богу же достаточно что-то помыслить, чтобы сотворить то, чего прежде не бывало. Ибо Богу для созидания ничего не нужно, а человеческие искусства нуждаются друг в друге. Кормчему нужен кораблестроитель, и дровосек, и кузнец, и смолокур; также и сеящему что-либо нужны земля, растения, семена и вода для полива; и кузнецу для работы нужен материал и тот, кто построит кузницу. И свое орудие нужно для каждого дела — какое кому больше годится. А Творец Великий ни в орудии не нуждается, ни в материале, ни вообще в чем-либо. Другим созидателям нужны материал и орудие, а также время, труд, умение, старание, а Богу — только Его воля. Ибо все, что захотел Господь, то и сотворил — в море и во всех безднах, как говорят чистые слова. Захотел же Он сотворить не столько, сколько мог бы, но столько, сколько знал, что нужно. Мог бы легко Он сотворить вселенных таких, что зовутся миром, и десяток тысяч, и два десятка великих светил. Это и значит: творение много легче хотения. Нам вот гораздо легче захотеть что-нибудь, чем сотворить, ибо мы не можем творить все, что хотим. А Богу-Творцу по силам все, чего бы он ни пожелал. Ибо Божие желание сопряжено с силой сотворения того, что хочется.

Тѣм же иже и твореное ово есть нами видимо и знается, ово же разумно. Тих разумных есть ефир и небо причастие. Ово земное, ово же небесное. На требу и животы сотвори чювьствекы, овы же и разумны. Разумнымъ небо и ефира, а земным землю и море дастъ жилище. Тии же разумнымъ друзи на золь ся совратиша и изгнани быша съ небесных мѣстъ, и на воздусѣ и на земли часть имъ отлучи: не якоже да съвершаютъ еже аще умыслятъ на человѣки зло, — воздражает бо я аггелское сохранение и стража, — но да тѣмъ представлениемъ разумѣють, колико ти зло обрѣтает презорьство и нырение. Но понеже надвое раздѣли чювьственаго рода, ти ов осмысленъ и словесенъ сотвори, ов же бе-смысла. И повину смысленому роду бесловеснаго естества. Пакости же обаче друзии бесловесных творят и, супротивящеся, востаютъ на своя властели. Не бо но и сих властели си же такожде творят: и смыслом, и словесем почесть приемше, и бѣсятся на Творца своего. Да сего ради и сии бесловеснии востаютъ, яко да еже сами творятъ. То от того разумѣютъ, колико зло есть еже свой чинъ комуждо преступати и уставныя предѣлы без боязни миновати. Сия же предѣлныя уставы вѣдѣти есть, како ти бездушныа вещи хранятъ.

Из сотворенного же одно мы видим и чувствуем, другое мыслим. Область мысленных созданий — эфир и небо. Одно из сотворенного земное, а другое — небесное. Как и надлежало, Он сотворил и живые существа: одни чувственные, а другие мысленные. Мысленным дал Он для житья небо и эфир, а земным землю и море. Некоторые же из мысленных созданий совратились на зло и были изгнаны из небесных жилищ, и Он выделил им часть в воздухе и на земле — не для того, чтобы они совершали зло, какое умыслят на людей, — препятствует им в этом ангельское охранение и стража, — но чтобы по этой перемене было понятно, какое зло влекут за собой гордыня и обман. И сотворил Он род чувственных, разделив его надвое, сделав одних осмысленными и словесными, а других без смысла. И подчинил бессмысленные существа осмысленному роду. Однако же некоторые из бессловесных пакости творят и, сопротивляясь, восстают на своих властителей. Но ведь и властители их то же делают: приняли почесть владения смыслом и словом и восстают на своего Творца. Потому-то и бессловесные эти восстают, что они сами так поступают. Отсюда понятно, какое зло кому бы то ни было нарушать свой чин и безбоязненно преступать установленные ему пределы. Надлежит знать, как бездушные вещи соблюдают эти установленные пределы.

Море бо, бурями мутимо и надымающися на сусѣду землю и проливаемо, пѣска ся стыдитъ и нарочитых предѣлъ не рачитъ преступати, но яко конь текий и воздержается уздою, сице ти море, неписанный законъ видя, пѣском написанъ, и възвращается. Сице ти и рѣки текутъ, якоже суть учинены исперва; и студенцы истичютъ, и кладязи даютъ человѣкомъ иже на потребу. И лѣта вся часы другъ друга по чину преминуют; по сему закону и дние, и нощи хранятъ чинъ той, и продолжаеми не хвалятся, ни укращаеми не тужатъ, но, другъ от друга годъ приемлюще, паки бес пря долгъ отдающе приемлютъ. Се же такожде Творчюю премудрость кажет и силу: ни земля бо, в тысущих лѣт орема, и сѣема, и садима, и кормяще плоды, перома и копаема, и дождемъ мочима и снѣгомъ, и жьгома, оскудѣния никакоже не приа, но плод земным дѣлателемъ неудръжанъ приноситъ. Ни море, оттуду облакомъ вземлющемъ водное естество и дождя ражающе и земли даемы, не охудѣ, ни пресхну николиже, ни паки возрасте, приемля бещисмени рѣки, втичающая в то. И се глаголю: откуду убо истоки рѣчныя истичютъ? Недовѣдомо бо ми и се помышление: како солнце мокротное сущее не может иссучити удобь зело? Иже хощетъ разумѣти: не бо оно сушить тины, и водныя соборы пресушаетъ, и наша телеса минуетъ. Видѣти же рѣки худѣюща, егда же, оставивъ южныя страны, и на сѣверныя преходитъ, и жатву творитъ. Сего ради и Нила мѣнятъ не в той же год воднящася, в он же и иныа рѣкы, но у полы жатвы напаяютъ Егупетъ, имже солнце тогда по сѣверному поясу ходитъ и инѣмъ рѣкамъ притужает, а от сего кромя ся отдаливши. Аще ли же ины вины мѣнят, имиже ся сводить, то нынѣ нѣсть ти ни на кою же потребу.

Так, море, мутимое бурями, воздымаясь на соседку землю и обрушиваясь, стыдится песка и не любит преступать определенных границ; но как конь бегущий удерживается уздою, так и море, видя неписаный закон, песком начертанный, возвращается в свои пределы. И реки, как устроены сначала, так и текут; и ключи бьют, и колодцы дают потребное людям. И все часы времени по порядку друг за другом проходят; по тому же закону и дни, и ночи хранят тот чин, и, будучи удлиняемы, не хвалятся, а сокращаемы, не тужат; но, друг от друга приемля пору, вновь без споров, долг отдавая, должное приемлют. И вот еще что показывает премудрость и силу Творца: ведь ни земля, тысячи лет возделываемая, и засеваемая, и засаживаемая, и кормящая плоды, и толкаемая, и копаемая, и дождем мочимая и снегом, и опаляемая, нисколько не оскудела, но приносит земледельцам изобильные плоды. Ни море, откуда облака берут водную стихию, и дожди рождают, и земле дают, не уменьшилось, не высохло нисколько, и так же не выросло, принимая бесчисленные реки, втекающие в него. И вот что скажу: а откуда истоки рек истекают? Непонятно мне и такое явление: почему солнце не может с великой легкостью высушить все мокрое? Для тех, кто хочет уразуметь: ведь не высушивает оно ни тины, ни водоемы, минует и наши тела. Реки кажутся меньше, когда оно, оставив южные страны, переходит в северные и производит лето. Потому и наводнения Нила, считают, происходят не в то время, что у других рек, ибо он напояет Египет в середине лета, в то время когда солнце ходит по северному поясу и угнетает иные реки, а от этих краев отдаляется. Хотя существуют и другие мнения о том, чем это объясняется, но сейчас они тебе совершенно ни к чему.

Чюжду же ся азъ, како ся не коньчаетъ, ни оскудѣет воздушное естество, толицѣмъ человѣкомъ, но и толицѣмъ же безсловеснымъ животом дышащем беспрестани, толицѣ же луцѣ солнечнѣи, и тако зѣло теплѣ, сквозѣ не проходящи, к тому же и лунѣ и звѣздамъ тожде творящим. Но выше чюдеси чюдо! Но се да и залѣзу, рекий, яко нѣсть чюдно чюдо. Богу убо что-либо творящею не подобаетъ намъ чюдитися, но хвалити паче и славити Его. Тому бо удобь творити еже Ему на потребу. Вложи же в ты твари елико же веляше состоатися лѣтъ силу доволну. Сего ради и земля пребываеть, якоже исперва сътворена есть, и море ни худиет, ни увеличится, и въздух, якоже исперва приа естество, тако же еи и доселѣ хранит, и солнце же не может растопити небесных твердий, и твердь не разлѣяся водная, бывши преж, но пребывает твердь, якоже ей причастие Творець видѣлъ. И супротивнаго естества — мокраго и сухаго, и пакы студенаго и теплаго — съвокупи Творец на едино сътворение и любовь. Егда бо от сих кождо видѣмъ ти — солнце овогда по севѣрным странамъ, овогда по южьным, овогда же посреду небесе ходящу, и луну растущу, и худѣющу, и звѣзды в годы своя въсходяща и заходяща, и жатвеныя годы, и сѣтвеныа назнаменующе, и по водамъ плавающимъ и бурю и утишье възвѣшающа, — то все видяще, мы, господи мой, хвалимъ Творца, иже такы доброты сътворилъ есть, и сими видимыми к Невидѣмому грядемъ.

Дивлюсь я и тому, как не кончается, не оскудевает воздушное естество, когда столько людей, а кроме того, и бессловесных тварей, дышат непрестанно, и столько лучей солнечных, таких горячих, проходит сквозь него, а ведь еще и луна, и звезды делают то же. Высшее из чудес чудо! Но, смею сказать, не удивительное чудо. Ведь когда Бог творит что-либо, нам подобает не удивляться, но, скорее, хвалить и славить Его. Ибо Он с легкостью творит, что Ему требуется. В создания же те Он вложил силу достаточную, чтобы они существовали столько лет, сколько Он им повелел. Потому-то и земля пребывает такой, какой изначально сотворена, и море не убывает и не увеличивается, и воздух, как изначально принял естество, так доселе его и хранит, и солнце растопить не может небесные тверди, и водная не разлилась твердь, бывшая прежде, но пребывает твердь в той участи, какую дал ей Творец. И противоположное по природе — мокрое и сухое, а также холодное и теплое — совокупил Творец воедино ради созидания и любви. Каждое же из творений, видя солнце, то по северной стороне, то по южной, то посреди небес ходящее, луну, растущую и убывающую, звезды, в сроки свои восходящие и заходящие, время жатвы и сева указывающие и по водам плавающим бурю и тишь возвещающие, — все это видя, господин мой, мы хвалим Творца, все блага эти сотворившего, и через это видимое восходим к Невидимому.

Нъ не шествѣе ны есть требѣ, но вѣра — тою бо можемъ видѣти Того. Егда же видѣмъ, в годы и в часы приступающа и дождь дающа, и сию растящу, и травою покрываему, и нивы волнующася, и зеленующася дубравы, и обрастъша горы, и родивша овоща, пустимъ на хвалу языкъ, и рцѣмъ съ божественым Давидомъ, и с тѣмъ воспоимъ, рекуще, яко: «Возвеличишася дѣла твоя, Господи. Вся премудростию сътворилъ еси».[2] Егда слышимъ пѣснивыя птица, различными гласы поюща красныа пѣсни, славиа же звѣждуща, косы же и соя, иволгы, и желны, и щуры же и изокы, ластовици же и враньца, и ины птица, яже бесчисмене, — симь ся глумимь, славяще Творца.

Но не восшествие нам требуется, а вера, ибо благодаря ей мы можем увидеть Его. Когда же увидим Его, в сроки свои приступающего и дождь земле дающего, а ее растящую и травой покрываемую, и нивы волнующиеся, и зеленеющие дубравы, и порастающие лесом горы, и зреющие плоды, то используем язык для хвалы и скажем с божественным Давидом, воспоем с ним, говоря: «Возвеличились дела твои, Господи! Все премудростью сотворил еси!» Когда слышим, как певчие птицы поют всякими голосами прекрасные песни, соловьиные трели, голоса дроздов и соек, иволг и дятлов, кузнечиков и цикад, ласточек и жаворонков и иных птиц, а они бесчисленны, — тогда мы, умиляясь, славим Творца.

Не яцѣ же бо суть инии творци — тии бо готовою вещью творят, а Сий вся от небытиа изведе и дасть небывшимъ бытие. Удобь бо Ему от небытиа творити. Сице бо и древле сътвори, спроста же рещи, и по вся дни творить. Не бо но от готовых творить телесъ животомъ телеса, и от небывших творить душа, но не всѣмъ животомъ, но точью человѣкомъ. И птицами творит птиц, а пяавающими плавающая, и инѣхъ родовь кьихъждо своимъ родомъ премѣняеть. Такоже и земными плоды, и ораными, и садимыми приносить человѣкомъ. Преж земля ни орана, ни сѣяна прорасти всякого сада имена и образы плежущаго, и четвероногаго рода, и водное естество роди, якоже повелѣно ему бысть, и иже в водахъ живуть животная и иже по воздуху проходять. А саму же ту землю, небо и воздух, и водное естество, и огненый свѣтъ не вещи повелѣ извести, нъ не бывша николи же, и изведе от небытия в бытие, Самъ Творитель бывъ кораблю сему великому, рекше твори сея, Сам же править и премудра съсудѣ корабля. Се ны сказа верховный Его пророкъ Моисей, от сего премудраго Творца, Господа Бога, и Владыкы приимъ на горѣ Синайстѣй.

Не таков Он, как другие творцы, что создают из готовой материи, а Он все вывел из небытия и дал бытие небывшим. Легко ведь Ему из небытиятворить. Так Он в древности мир сотворил, так, попросту сказать, и во всякий день творит. И не из готовых тел творит Он тела живым; а из небытия творит души, но не всем живущим, а только человеку. И птицами творит птиц, а плавающих плавающими, и иных родов каждого делает соответствующим его роду. Так же и земные плоды, сеянные и садимые, приносит людям. Прежде чем начали пахать и засевать землю, Он прорастил все виды растений и создал виды пресмыкающихся и четвероногих, и водное естество родил таким, каким повелено ему быть, и тех, что в воде живущие существа, и передвигающиеся по воздуху. А сами эти землю, небо, воздух, воду, огненный не материи Он повелел произвести, но Сам их, никогда не бывших, вывел из небытия в бытие, Сам Творцом явившись этому великому кораблю, то есть творению этому, Сам же и правит мудреными снастями корабля. Так нам сказал верховный Его пророк Моисей, восприняв это от премудрого Творца, Господа Бога и Владыки, на Синайской горе.

Си же словеса шесть, господи мой, не о себе мы есмы сътворили, но ово от Ексамера святаго Василиа истовая словеса, ово же и разумы от него приемлюще, такоже и от Иоанна, а другое от другых: аще есмы кождо что почитали иногда, такоже есмы сплатили ее.

Эти же шесть слов, господин мой, не сам я сочинил, но иное взял нз верных слов Шестоднева святого Василия, а иное по смыслу у него заимствовал, также и у Иоанна, а другое у других: что мне когда-либо приходилось читать, то я и соединил.

Яко же се бы кто минуемь владыкою, аще мимоходящу владыцѣ, восхотѣлъ бы храмъ ему сътворити. Не имущу же ему чимъ сътворити, шедъ бы к богатымъ и спросилъ бы от них — от ового мраморъ, а от другаго бръселиа, ти стѣны бы возградилъ, и мраморомъ помостилъ прошениемъ от богатыхъ. И покрыти хотящу, и не имущу противу стѣнамъ тѣмъ и помосту мраморному достойна покрова, лѣсу бы исплелъ потонку храму тому, и створилъ, и покрылъ соломою, и двери наплѣталъ терниемъ, и тако затворъ сотворил. Сице бо достоить неимущему в дому своемь ничтоже.

Это похоже на то, как если бы кто-нибудь, кого минует, ходя мимо, его господин, захотел бы построить ему хоромы. Не имея же из чего строить, пошел бы он к богатым людям и попросил бы у них — у одного мрамор, у другого бревна, и возвел бы стены, а мрамором, выпрошенным у богатых, вымостил бы пол. И захотел бы те хоромы покрыть, но не имея материала, достойного стен и мраморного пола, сплел бы сетку на том доме и покрыл бы его соломой, а двери сплел бы из прутьев и такой же сделал бы запор. Так ведь остается поступить не имущему в своем доме ничего.

Сице бо есть нищий нашь умъ: да не имы в дому своемъ ничтоже, чюжими возгради словесы, приложи же и от нищаго дому своего, но акы солому и лѣсы — словеса своя. Аще владыка, милуяй его, все то акы своя труды приемлеть его, ему же владыцѣ Господь Богь надъ владыками даждь сию жизнь добрѣ угаждающу Тебѣ рая доити съ преподобными мужи всѣми.

Таков же и нищий наш ум: не имея у себя дома ничего, строит он из чужих слов, добавляя понемногу из своего нищего дома, но вроде соломы и прутьев — свои слова. Если владыка, снисходя к нему, все эти труды его примет как свои, то дай этому владыке Господь, Бог над владыками, угодить Тебе в этой жизни и со всеми преподобными мужами до рая дойти.

Аминь.

Аминь.

<...>

<...>

СЛОВО ШЕСТАГО ДНИ

СЛОВО ШЕСТОГО ДНЯ

Яко же смердъ и нищь человѣкъ и страненъ, пришед издалеча к преворамъ княжа двора и видѣвъ я, дивится и, приступивъ къ вратомъ, чюдится, въпрашая, и вънутрь въшед, видѣть на обѣ странѣ храмы стояща украшены камениемъ и древомъ истесаны, и прочее въ дворець въшед и узрѣвъ полаты высокы и церкви, издобрены без года камениемъ и древомъ и шаромъ, изутрь же мраморомъ и мѣдью, съребром же и златом, таче не съвидый, чьсому приложити их, нѣсть бо того видѣлъ на своей земли развѣ хызъ лѣпленъ и убогъ, ти акы погубивъ си умъ чюдиться имъ ту. Но аще ся прилучится ему и князь видѣти, сѣдяща въ срачицѣ бисеромъ покыданѣ, гривну цатаву на выи носяща и обручи на руку, и поясомъ вольрьмитомъ поясана, и меч златъ при бедрѣ висящь, обаполы его боляры стояща въ златыхъ гривнах и поасѣх и обручих, ти его аще его кто вопрашаеть, възвращьшася на свою землю, рекый: «Что видѣ тамо?», — рече: «Не вѣдѣ, како вы повѣдѣ того. Свои бы бѣсте очи умѣлѣ достоинѣ чюдитися той красотѣ». Тако же и азъ не могу достойнѣ тоя доброты и чина сказати, но самъ кождо васъ, очима плотныма видя и умомъ безплотнымъ домышляя, паче ся можеть извѣстнѣе чюдитися. Свои бо очи никомуже сължетѣ, аще и тѣ ся другоици блазнитѣ. Но обаче тѣ извѣстнѣиши есть иного. Видя бо небо утворено звѣздами, солнцем же и мѣсяцемъ, и землю злакомъ и древомъ, и море рыбами всяцѣми исполнено, бисеромь же и всяцѣми рунесы пиньскыми, пришед же къ человѣку, и умъ си акы погублю, чюдяся, и недомышлюся: въ коль малѣ тѣлѣ толика мысль, обыидущи всю землю и выше небесъ възыдущи. Гдѣ ли есть привязанъ умъ тъй? Како ли изыдый ис тѣла проидеть кровы насобыя, проидеть въздух и облакы минеть, солнце и мѣсяць и вся поясы, и звѣзды, ефиръ же и вся небеса, и въ томъ часѣ пакы въ тѣлѣ ся своемъ обрящеть? Кыима крилома възлѣтѣ? Кыим ли путемъ прилетѣ? Не могу ислѣдѣти. И точию се вѣдѣ рещи съ Давидомъ: «Удивися разумъ Твой, мною укрѣпися, не возмогу противу ему», «Възвесели мя, Господи, тварью твоею, и дѣломъ руку Твоею възрадуюся»,[3] яко же «Възвеличишася душа Твоя, Господи, вся премудростию сътвори».[4]

Как смерд и нищий человек или странник, придя издалека к оградам княжеского дворца и увидав их, удивляется и, подойдя к воротам, восхищается, расспрашивая, и, внутрь войдя и видя стоящие с обеих сторон хоромы, украшенные камнем и деревом резным, а затем, во дворец войдя и увидав высокие палаты и церкви, богато украшенные камнем, деревом и живописью, а изнутри мрамором, медью, серебром и золотом, не знает, чему их приравнять, ибо не видел он в своей земле ничего, кроме жалких и убогих хижин, и как безумный удивляется этому тут. А если случится ему и князя увидеть, сидящего в облачении, осыпанном бисером, с гривной изукрашенной на шее и обручами на руке, поясом красным препоясанного и с мечом золотым, при бедре висящим, с двух сторон его бояр, стоящих в золотых гривнах, поясах и обручах, тогда, если кто спросит его по возвращении в свою землю, говоря: «Что ты там видел?», — он скажет: «Не знаю, как вам рассказать о том. Лишь своими глазами можно достойно подивиться той красоте». Так же и я не могу достойно сказать о том хорошем устроении и чине, но каждый из вас сам, очами телесными видя и умом бестелесным домышляя, больше и с лучшим знанием дела может удивляться. Свои ведь очи никому не солгут, хотя и те иной раз ошибаются. Однако же они извещают лучше прочего. Увидав же небо, украшенное звездами, солнцем и месяцем, и землю — злаками и деревьями, и море, рыбами всякими наполненное, бисером и всякими завитушками ракушек, и переходя к человеку, как бы ума лишаюсь от удивления и не могу понять, откуда в таком малом теле столь высокая мысль, способная обойти всю землю и выше небес взойти. К чему привязан ум тот? Как, исходя из тела, проходит он сферы одну за другой, проходит воздух и минует облака, солнце, месяц, и все пояса, и звезды, эфир, и все небеса и тотчас же вновь оказывается в своем теле? На каких крыльях он взлетел? Каким путем прилетел? Не могу проследить. Только и знаю, что говорить вместе с Давидом: «Удивился разум Твой, мною укрепился, не возмогу против него», «Возвеселил меня, Господи, творением твоим, и делам рук Твоих я возрадуюсь», ибо «Возвеличились дела Твои, Господи; всё премудростию сотворил».



[1] Все бо еже вocxoтѣ... безднахъ... — Ср. Пс. 134, 6.

[2] Возвеличишася ... сътворилъ ecu. — Пс. 103, 24.

[3] Удивися разумъ ... възрадуюся... — Пс. 91, 3—4.

[4] Възвеличишася ... сътвори. — Ср. Пс. 103, 31.

Иоанн экзарх болгарский — болгарский писатель и переводчик конца IX — начала X в., поколения, следующего за поколением первых переводчиков с греческого на славянский Константина-Кирилла и Мефодия. Он перевел «Богословие» и «Философию» Иоанна Дамаскина, перевел также, а отчасти переложил, применяя к славянскому языку, греческую грамматику Иоанна Дамаскина «О восьми частях речи». Написал «Слово на Вознесение Господа нашего Иисуса Христа». Ему приписываются также «Слово на Преображение» и сочинение «От сказания евангельского».

«Шестоднев» представляет собой перевод-компиляцию «Шестодневов» Василия Великого, Севериана Гевальского и произведений Иоанна Златоуста, Аристотеля и др., дополненный самим переводчиком-компилятором. О строении своего произведения Иоанн-экзарх говорит в Прологе. «Шестоднев» посвящен Иоанном-экзархом большому любителю литературы и просвещения болгарскому князю Симеону. Этот князь погиб в 927 году в неудачной войне с хорватами. Стало быть, «Шестоднев» создан Иоанном-экзархом до этого года.

«Шестоднев» — рассказ о мире, природе, растениях, животных и человеке, построенный как комментарий к библейскому рассказу Книги Бытие о сотворении мира. Шесть частей-«слов» произведения соответствуют шести дням акта творения. «Шестоднев» являет собой богатое собрание античных и средневековых «естественнонаучных» сведений и «натурфилософских» представлений. Этим сведениям и представлениям всегда свойственно со временем изменяться. Бессмертным остается основной пафос всего произведения Иоанна-экзарха в целом — интерес к природе и человеку и изумление их устройством. Этот пафос прекрасно выражен в публикуемых нами здесь двух самим им написанных предисловиях — ко всему «Шестодневу» и к его шестому «слову», где речь идет о человеке.

Текст публикуется по русскому списку XV века — РНБ. Соловецкое собр., № 318/338, л. 1—6, 192—193 об.