Электронные публикации

В лѣто 5803 царствующу в Риму богосодѣтельному великому Костянтину Флавию,[1] со тщанием великим отвсюду собрав оземствованных, христиан, начат укрепляти и разширяти вѣру христьянскую, церкви Божиа украшати, а ины преславны вздвизати, а идолы сокрушати и домы их в славу Богу превращати. И к тому законы многы устави, яко идолская капища святителем Христовым и христьяном точию владѣти и рядити. В среду же и в пяток поститися страстѣй ради Христовых, а недѣлю празновати въскресения ради Христова. Жидом же отинуд жертвы не творити, и на распятие не осуждати никогоже, нечестия ради креста Христова. И раб имъ не покупати никомуже. И на златнице образ его написати. И бысть радость велия повсюду христьяномъ.

В году 5803 (295) воцарившийся в Риме поспешник Божий великий Константин Флавий, с великим тщанием собрав отовсюду пребывавших в изгнании христиан, стал укреплять и распространять веру христианскую, Божьи церкви украшать, а другие, преславные, созидать, а идолов сокрушать и храмы их перестраивать во славу Богу. К тому же не раз издавал он указы, что языческими храмами могут владеть и распоряжаться лишь святители Христовы и христиане. В среду же и пятницу повелел поститься, в память о муках Христовых, а в воскресение праздновать в память о его воскресении. Евреям же не разрешил жертвы приносить и запретил осуждать кого-либо на распятие, чтобы не осквернять память о кресте Христовом. И рабов не велел никому из них покупать. И на монетах велел образ свой чеканить. И была радость великая среди всех христиан.

 

Въ 13 же лѣто царства его, совѣтом Божиим подвизаем, въсхотѣ град создати въ имя свое[2] и посла мужей достойных в Асию и в Ливию и в Европию на взыскание и изобрание преславна и нарочита мѣста на создание таковаго града. Онѣм же возвращающемся, сказаваху цесарю различныя мѣста преславная, а наипаче похвалиша ему Макидонию и Визандию. Он же болма прилежааше мыслию на Трояду, идѣже и всемирная побѣда бысть греком на фряги.[3] И сице умышляюще царю въ дни и в нощи, слыша в снѣ глас: «Въ Визандию подобаеть Костянтину-граду създатися». И абие цесарь, възбудився от сна, вскорѣ посылаеть в Визандию магыстров[4] и градцкых дѣлателей готовити мѣсто. Сам же цесарь, оставив в Риму кесари два сына,[5] Консту и Констянтина, а сыновца своего Адаманта — в Вретанию, поидѣ с материю своею Елѣною въ Вѣзандию, с нею же взят и жену свою Максимину, дщерь Диоклитияна царя, и сына своего Констянтина[6]... и Ликиния, зятя своего,[7] и два брата своих — Далмата и Констяндиона, и Долматова сына — Далмата же, и Констяноновых два сына — Галу и Улияна.[8] И пришед в Визандию, виде на том месте семь гор и глушиц морских много. И повелѣ горы рыти и нижняя мѣста наполняти, и на глушицах столпы каменые ставити и на них своды сводити и ровняти место, а сам цесарь пребывааше в Визандию. Егда же уготовиша мѣсто, събра цесарь велмож и мегистан[9] и магистровъ, и начат умышляти, како быти стенам и стрелницам и вратам градцким, и повелѣ размерити место на три углы, на все стороны по семи вѣрстъ, тако бо бѣ место то межи дву морь — Чернаго и Бѣлаго.[10]

На тринадцатый же год царствования своего, наставлением Божьим подвигнут, решил город создать во имя свое и послал вельмож именитых в Азию, и в Ливию, и в Европу, чтобы отыскали они и выбрали наилучшее и достойное место для строительства такого города. Вернувшись, рассказали они цесарю о различных местах преславных, а особенно расхваливали Македонию и Византию. Он же всего более склонялся мыслью к Трое, где греки одержали известную всему миру победу над фрягами. И когда раздумывал об этом царь дни и ночи, услышал он во сне голос: «В Византии подобает создать Константинград». И цесарь, воспрянув от сна, немедля послал в Византии магистров и градостроителей, чтобы они подготовили место. Сам же цесарь, оставив в Риме кесарями двух сыновей, Консту и Константина, а племянника своего Адаманта послав в Британию, отправился с матерью своей Еленой в Византии, взяв с собой и жену свою Максимину, дочь императора Диоклетиана, и сына своего Константина, и Лициния, зятя своего, и двух братьев своих — Долмация и Константина, и Долмациева сына, также Долмация, и двух сыновей Константина — Галла и Юлиана. И, прибыв в Византии, увидел на месте том семь холмов и много заливов морских. Повелел холмы раскапывать, а низины засыпать, и в заливах столбы каменные ставить, и над ними возводить своды, и разравнивать землю. А сам цесарь находился в Византии. Когда же было подготовлено место, собрал цесарь вельмож, и мегистанов, и магистров и начал обсуждать, где стоять стенам, и башням, и воротам городским. И велел размерить место на три стороны, и каждая сторона длиною в семь верст, так как было то место между двумя морями — Черным и Белым.

 

И се змий внезапу вышед из норы, потече по мѣсту, и абие свыше орел, спад, змия похвати и полетѣ на высоту, а змий начат укреплятися вкруг орла. Цесарь же и вси людие бяху зряще на орла и на змию. Орѣл же, възлетев изъ очью на долгь час, и пакы явися низлетающь и паде съ змием на то же мѣсто, понеже одоленъ бысть от змия. Людие же, текше, змия убиша, а орла изымаше. И бысть цесарь во ужасе велицем и, созвав книжники и мудреци, сказа им знамение. Они же, поразсудив, сказаша цесарю: «Се место Седмохолмы наречется и прославиться и возвеличиться в всѣй вселеннѣй паче иных градов, но понеже станеть межи дву морь и бьем будеть волнами морьскими — поколебимъ будеть. А орел — знамение крестьянское, а змий — знамение бесерманское. И понеже змий одолѣ орла, являеть, яко бесерменство одолеет христьянства. А понеже крестьяне змиа убиша, а орла изымаша, являет, яко напоследок пакы христьянство одолеет бесерменства и Седмохолмаго приимут и в нем въцесаряться».

И вдруг выползла из норы змея и поползла по земле, но тут ниспал с поднебесья орел, схватил змею и взмыл ввысь, а змея стала обвиваться вокруг орла. Цесарь же и все люди смотрели на орла и на змею. Орел же на недолгое время скрылся из глаз и, показавшись снова, стал снижаться и упал со змеей на то же самое место, ибо одолела его змея. Люди же, подбежав, змею убили, а орла у нее отняли. И был цесарь в великом страхе, и, созвав книгочеев и мудрецов, рассказал им об этом знамении. Они же, поразмыслив, объявили цесарю: «Это место “Седьмохолмый” назовется, и прославится, и возвеличится во всем мире больше всех городов, но поскольку встанет город между двух морей и будут бить его волны морские, то суждено ему поколебаться. А орел — символ христианский, а змея — символ мусульманский. И раз змея одолела орла, то этим возвещено, что мусульманство одолеет христианство. А так как христиане змею убили, а орла отняли, явлено этим, что напоследок снова христиане одолеют мусульман, и Седьмохолмым овладеют, и в нем воцарятся».

 

Великий же Констянтин о сем возмутися зѣло, но обаче словеса их повеле написати, а магистры и градцкые дѣлатели раздѣли надвое, ибо единой странѣ повелѣ размерити градцкие стѣны и стрелници и начати град дѣлати, а другой странѣ повелѣ размерити улици и площади на римской обычай. И тако начати дѣлати церкви Божиа, и двор царский, и иные домы славны велможам и мегистаном и всем сановником и воды сладкие приводити. В седмое же лѣто видѣ цесарь мало живущих въ градѣ, зане велик бо бѣ зело, и тако сотвори: послав из Рима и от иных стран, събрав достославных велмож и мегистан, рекша сановник, съ множеством людей ихъ ту приведе и, домы велиа создав, дасть им жити в градѣ со устроением великим и царскыми чины, яко и своя домы и отчьства им забыти. Създа же цесарь и полату великую, иподрому предивную и двѣ имполѣ[11] устрои, рекша улицы покровены на торгование. И назва град Новый Рим.[12]

Великий же Константин был всем этим очень встревожен, однако велел записать предсказание. А магистров и градостроителей разделил на две группы: одним из них велел размерять место под городские стены и башни и начинать возводить укрепления, а другим наметить улицы и площади по римскому обычаю. И так начали строить церкви Божьи, и дворец царский, и другие прекрасные здания для вельмож, и мегистанов, и всех сановников, и свежую воду проводить. На седьмой же год увидел цесарь, что мало жителей в городе, ибо очень он велик, и вот что сделал: послал собрать из Рима и из иных земель славных вельмож и мегистанов, иначе говоря — сановников, и со множеством людей привел их сюда, и, построив богатые дворцы, поселил их в городе со всеми удобствами, и даровал им придворные чины, чтобы забыли они о своем прежнем доме и родине. Построил цесарь и дворец огромный, и дивный ипподром, две имполы построил, то есть крытые улицы, предназначенные для торговли. И назвал город Новым Римом.

 

Потом же созда церкви преславные: Софею Великую, Святыхъ апостолъ, и Святыа Ирины, и Святаго Мокия, и Архангела Михаила.[13] Постави же и пречюдный он столпъ багряный,[14] егоже изъ Рима принесе морем трею лѣты до Царяграда, зане велик бе зѣло и тяжек; от моря же до торгу лѣтом единым привезен бысть, цесарю часто приходящу и злато много дающу людем брежения ради. И положи в основаниа 12 кош, ихже благослови Христос,[15] и от дрѣва честнаго[16] и святых мощей на утвѣржение и сохранение предивнаго и единокаменнаго оного столпа. И постави на нем кумир, еже принесе от Солнечнаго града фругийскаго, имущаго на главѣ семь лучь. Такоже и ины вѣщи предивны и достохвалны принесе изъ многых стран и градов. И преукрасив град, възда ему честь велию обновлением, и праздникы и торжествы великими на многые дни. И так устави, да ся зовет град той Цесарьградом. И бысть радость велиа во всѣх людѣх.

Потом построил церкви преславные: Софию Великую, Святых апостолов, Святой Ирины, и Святого Мокия, и Архангела Михаила; установил и предивную розовую колонну, которую везли из Рима в Царьград морем три года, ибо была она очень велика и тяжела, от моря же до торговой площади целый год ее везли; и цесарь постоянно приходил и одаривал людей золотом, чтобы они обращались с ней осторожно. И положил в основание двенадцать корзин, благословленных Христом., и части древа честного и святых мощей, чтобы вечно стояла крепко дивная та колонна из единого камня. И поставил на ней статую, привезенную из Солнечного города фригийского, на голове которой было семь лучей. Также и иные вещи дивные и достохвальные привез из разных земель и городов. И, украсив город, прославил его обновление праздниками и торжествами, длившимися много дней. И так установил, что будет именоваться город тот Царьградом. И обрадовались безмерно все люди.

 

Днем же минувшим, пакы цесарь с патриархом и съ святители, събрав всь священнический чин, также и весь синглит цесарьскый и множество народа, сътвориша литию и молбы, молением дающе хвалу и благодарение всемогущей и живоначалной Троици, Отцу и Сыну и Святому Духу, и пречистые Богоматери. И предаша град и всяк чин людцкый въ руце всесвятей Богородици и Одигитрие,[17] глаголюще: «Ты убо, всенепорочная владычица и Богородица, человѣколюбивая естьствомъ сущи, не остави град сей достоания твоего, но яко мати крестьянскому роду заступи и съхрани и помилуй его, наставляа и научая в вся времена, яко человѣколюбивая и милостивая мати, яко да и в нем прославиться и возвеличиться имя великолепиа твоего в вѣкы». И вси людие рекоша: «Аминь!» И благодариша цесаря и похвалиша добрый его разум и еже къ Богу желание.

Через несколько дней цесарь с патриархом и архиереями, снова собрав весь клир церковный, а также весь синклит царский и множество народа на богослужение, вознесли молитвы, славя и благодаря в них всемогущую и живоначальную Троицу — Отца и Сына, и Святого Духа, и пречистую Богоматерь. И предали город и весь народ в руки святой Богородицы Одигитрии, говоря: «Ты же, непорочнейшая владычица и Богородица, человеколюбивая по природе своей, не оставь город этот милостью своей, но как мать христианскому роду защити, и сохрани, и помилуй его, наставляя и поучая во все времена как человеколюбивая и милостивая мать, да прославится и в нем и возвеличится имя великое твое вовеки!» И все люди воскликнули: «Аминь!» И прославили цесаря, и восхвалили великую мудрость его и благочестие.

 

Цесарь же понужааше стратиг[18] и градцких и наказателей храмы святыхъ и домы мирскиа съзидати на исполнения града. Велможам же и мегистаном и всем нарочитым людем тако заповѣда: аще кто сподобится коей степѣни царскаго чина, да сотворит собѣ память достойну, дом да воздвигнет или обитель славну или ино здание дивно, яко да населиться град преславными дѣлесы. Такоже и по нем царствующеи цесари и цесарици, кыиждо въ свое время подвизаашеся вещь преславну сотворити: овыи бо на взыскание и собрание страстей Господних и пречистые Богоматере ризы и пояса, и святыхъ мощей, и божествѣных икон, но и того самого богомужнаго нерукотвореннаго образа, иже от Едеса;[19] овыи же на прибавлѣние града и домов великых, ины пакы на воздвижение святыхъ обителей и храмов Божиих, якоже великий Иустиниян цесарь и Феодосий Великий и цесарица Евдокия[20] и ины мнози. И тако наполниша град преславными и дивными вещми, имиже и блаженный Андрѣй Критцкий,[21] удивився, рече: «Воистинну град сей выше слова и разума есть». К сим же и пренепорочная владычице, мати Христа, Бога нашого, во вся времена бяше цесарьствующий град сохраняюще и покрывающе, и от бѣд спасающе, и от неисцелных напастей премѣняюще. Такыми убо великими и неизреченными благодѣянми и дарованми пресвятыа Богородица сподобися град сей, яко и всему миру, мню, недостойну быти тому. Но убо понеже естьство наше тяжкосердно и нерадиво, и яко неистовы, еже на нас милость Божью и щедрот отвращаемся и на злодѣяния и бѣзакония обращаемся, имиже Бога и пречистую его матерь разгнѣваемъ и славы своеа и чьти отпадаем, якоже есть писано: «Злодѣяниа и безакониа превратят престолы силных», и паки: «Расточи грьдыя мысли сердца их, и низложи силныя съ престолъ»,[22] — такоже и сий царствующий град неисчетными согрѣшенми и безаконми от толиких щедрот и благодѣяний пречистые Богоматери отпадшеся, тмочислеными бѣдами и различными напастьми много лѣта пострада.

Цесарь же повелел стратигам и городским старейшинам сооружать храмы святым и мирские здания, застраивая город. Вельможам же, и мегистанам, и всем знатным людям так приказал: если кто из них удостоится какого-либо чина на службе царской, то пусть оставит по себе достойную память: воздвигнет дом, или обитель славную, или иное прекрасное здание, чтобы город исполнен был достойными творениями. Так же и цесари и цесарицы, царствовавшие после Константина, каждый во время свое стремились совершить какое-либо славное деяние: одни подвизались в отыскании и обретении страстей Господних или ризы и пояса пречистой Богоматери, и святых мощей, и божественных икон, и того самого богомужного нерукотворного образа из Эдессы; другие отличались в строительстве города и великих зданий, иные же, как цесарь Юстиниан Великий, и Феодосии Великий, и царица Евдокия, и многие другие, — в создании святых монастырей и храмов Божьих. И так наполнили город творениями преславными и дивными, которым и блаженный Андрей Критский подивился, сказав: «Поистине город этот непостижим ни слову, ни разуму». Поэтому и непорочная владычица, мать Христа, Бога нашего, во все времена царствующий град хранила, и берегла, и от бед спасала, и избавляла от тяжких напастей. Вот таких великих и неизреченных благодеяний и даров пресвятой Богородицы удостоился город сей, с которым, думаю, и весь мир не может сравниться. Но так как по природе своей мы грубы сердцем и нерадивы, и, словно безумные, отворачиваемся от милости Бога и щедрот его к нам, и обращаемся на злодеяния и беззакония, которыми гневим Бога и пречистую его мать, и славы своей и чести лишаемся, как писано: «Злодеяния и беззакония разрушат престолы могучих», и еще: «Источат гордые мысли сердца их, и низвергнут могучих с престолов», — так и этот царствующий город бесчисленными согрешениями и беззакониями лишился стольких щедрот и благодеяний пречистой Богоматери и в течение многих лет страдал от неисчислимых бед и различных напастей.

 

Такоже и нынѣ, въ послѣдняя времена, грѣх ради наших, овогда нахождением неврьных, овогда гладом и повѣтреи частыми, овогда же межуусобными бранми, имиже оскудѣша силнии и обнищаша людие, и преуничижеся град, и смирися дозѣла, и «бысть яко сѣнь въ виноградѣ и яко овощное хранилище в вѣртоградѣ».[23]

Так вот и ныне, в последние времена, по грехам нашим, — то из-за нашествия неверных, то из-за голода и болезней, то в междоусобных распрях, — утратили могущество свое сильные, и обнищал народ, и в уничижение впал город, и ослабел безмерно, и «стал точно шалаш в саду и словно амбар посреди цветника».

 

Сия убо вся увѣдев, тогда властвующей туркы безбожный Магумет, Амуратов сынъ,[24] в миру и в докончанье сый съ цесаремъ Костянтином,[25] абие збираеть воя многа землею и морем, и, пришед внезаапу, град обьступи со многою силою. Цесарь же съ прилучившимися велможами и вси людие града не вѣдяаху, что сотворити, понеже людцкаго собрания не бѣ и братиям цесаревым не сущимъ.[26] И послаша къ Магумету салтану посланники, хотя увѣдати бывшее и о миру глаголати. Он же, безвѣрен сый и лукавъ, посланникы отосла, а град повелѣ бити пушками и пищалми,[27] а ины стѣнобьеные хитрости нарежати и приступы градцкые уготовляти. Сущие же людие в градѣ, грекы и фрягове, выеждая из града, бьяхуся с турки, не дающе им стѣнобьеныя хитрости нарежати, но убо силе велице и тяжце сущи, не возмогоша им никоея пакости сотворити, зане един бьяшеся с тысящею, а два — съ тмою.[28]

Узнав обо всем этом, властвовавший тогда турками безбожный Магомет, Амуратов сын, который жил в мире и согласии с цесарем Константином, поспешно собрал множество воинов на суше и на море и, неожиданно приступив к городу, окружил его большими силами. Цесарь же с оказавшимися при нем вельможами и все жители города не знали, что предпринять, ибо воинов было мало и братьев цесаревых не было. И послали к Магомету-султану послов, чтобы узнать, что же произошло, и договориться о мире. Он же, коварный иноверец, послов не принял, а город повелел обстреливать из пушек и пищалей, и собирать различные стенобитные орудия, и готовиться к приступу. Находившиеся же в городе люди, греки и фряги, выезжая из города, бились с турками и не давали им устанавливать стенобитные орудия, но так как пришли враги в силе несметной, то они не смогли нанести им никакого урона, ибо один бился с тысячей, а два — с десятком тысяч.

 

Сие же видѣв, цесарь повеле велможам и мегистаном раздѣлити воином градцкия стѣны, и овны, и врата, также и всих людей, и клаколы ратные на всѣх странах изъставити, да коиждо их вѣсть и хранит свою страну, и вся яже на бранную потребу устраяеть, и да бьеться с турки съ стѣны, а из града не выежчати. Такоже и пушки и пищали уставити по приступным мѣстам на обранение стѣнам.

Узнав об этом, приказал цесарь вельможам и мегистанам расставить воинов по всем городским стенам, и башням, и воротам, а также и всех горожан, и колокола воинские разместить на всех сторонах, чтобы каждый знал и оборонял свою сторону, и готовил бы все необходимое для боя, и бился бы с турками со стены, а из города бы не выезжал. И для обороны стен велел установить пушки и пищали на местах, где ожидался приступ.

 

А сам цесарь съ патрнархом и съ святители и всь священный собор, и множество жен и дѣтей хожаху по церквам Божьим, и молбы и моления дѣюще, плачуще и рыдающе, и глаголюще: «Господи, Господи, страшное естьство и неисповедимая сила, юже дрѣвле горы, видѣвше, взтрепѣташа и тварь потрясеся, солнце же и луна, ужасшеся блистанием их, погибѣ, и звѣзды небесныа спадоша. Мы же, окаянныи, тая вся презрѣв, съгрѣшихом и бѣзаконовахом, Господи, пред тобою... и тмократне разгнѣвахом и озлобихом твоего божества, забывающи твоих великых дарований и препирающе твоих повелений, и яко неистови, еже на нас милости и щедрот твоих отвратихомся и на злодѣяние и бѣзаконие обратихомся, имиже далече от тебѣ отступихом. Вся сиа, иже наведѣ на ны и на град твой святый, праведным и истинным судом сътворил еси грѣх ради наших, и нѣсть нам отврьсти усты что глаголати. Но убо всепѣтый и преблагословеный Господи, създание и творение есмя твое и дѣло рук твоих — не предай же нас до конца врагом твоим, и не разори достояния твоего и не отстави милость твою от нас, и ослаби нам в врѣмя се, в еже обратитися нам и покаятися твоему благоутробию. Сам бо, Владыка, реклъ есть: “Не приидох праведных спасти, но грѣшным на покояние, в еже обратитися им и живым быти”. Ей, Господи, цесарю небесный, ослаби, ослаби нынѣ пречистыа ради Богоматере твоеа и святых патреархъ и цесарей, преже угодивших твоему Божеству въ градѣ сем». Сия вся и ина многа изрекшим, тако же и пренепорочнѣй Богородице от среды сердца стонанием и рыданием по вся дни моляхуся.

А сам цесарь с патриархом и архиереями, и весь церковный клир, и толпы женщин и детей ходили по церквам Божьим и молитвы и мольбы возносили, плача, и рыдая, и возглашая: «Господи, Господи! Грозно естество твое и непостижима сила; древле и горы, познав силу ту, затряслись, и все сотворенное содрогнулось, солнце же и луна ужаснулись, и блеск их померк, и звезды небесные ниспали. Мы же, несчастные, всем этим пренебрегли, согрешали и беззаконничали, Господи, перед тобой, и многократно гневили и озлобляли тебя, Боже, забывая твои великие благодеяния и попирая твои заветы, и, словно безумцы, отвернулись от милостей твоих к нам и щедрот, и предались злодеяниям и беззакониям, и тем далеко от тебя отступили. Все, что навел ты на нас и на город твой святой, по справедливому и истинному суду свершил ты за грехи наши, и не можем открыть мы уст своих, ибо нечего сказать. Но, всепрославленный и преблагословенный Господь, — мы создание твое и творение и дело рук твоих, — не предай же нас навеки врагам твоим, и не разори богатства твоего, и не лиши нас милости твоей, и пощади нас в час этот, в который должно нам одуматься и покаяться перед твоим милосердием. Ибо сам Владыка сказал: “Пришел я не праведников спасти, но для покаяния грешников, чтобы обратились они к Богу и остались живы”. О Господи, царь небесный, пощади, пощади ради пречистой Богоматери твоей и святых патриархов и цесарей, прежде угодивших тебе, Боже, в городе этом». Все это и многое другое возглашали, также и пренепорочной Богородице молились каждый день от всего сердца со стенаниями и рыданием.

 

Цесарь же объеждааше вкруг града почасту, укрѣпляя стратигъ и воин, такоже и всѣх людий, да не отпадут надѣжею, ни ослабляют съпротивлением на врагы, но да уповають на Господа всѣдрьжителя — той бо нашь помощник и защититель есть; и пакы обращашеся на молитву.

Цесарь же часто объезжал город вдоль стен, воодушевляя военачальников и воинов, а также и всех людей, чтобы не теряли они надежды, не ослабляли бы сопротивление врагам, а уповали бы на Господа-вседержителя: он ведь наш помощник и защитник; и снова обращался цесарь к молитве.

 

Турки же по вся места бьяхуся без опочиванья день и нощь, пременяющеся, не дающе нимала опочити градцкиим, но да ся утрудят, понеже уготовляхуся къ приступу; и так творяху отбои до 13 ден. В 14-й же день турки, откликнувше свою безбожную молитву, начаша сурны играти и в варганы и накры бити[29] и, прикативши пушкы и пищали многие, начаша бити град, такоже стрѣляти и из ручных и из луков тмочисленых. Гражане же от бесчисленнаго стреляния не можаху стоати на стѣнахъ, но, западше, ждаху приступу, а инии стрѣляху ис пушек, ис пищалей, елико можаху, и многы туркы убиша. Патриархъ же и святители и весь священнический чин бяху непрестанно молящеся о милости Божии и о избавлении града. Егда же туркы начааху — уже всих людий съ стен збиша, абие вскрычавши все воинство и нападоша на град вкупѣ со всѣх стран, кличюще и вопиюще, овыи со огни различными, овыи с лѣствицами, овыи съ стѣнобитными хитростьми, и ины многы козни на взятие града. Градцкие же люди такоже вопияху и кричаху на них, бьющеся с ними крѣпко. Цесарь же объежаше по всему граду, понужая люди свои, дающе им надѣжу Божию, и повелѣ звонити по всему граду на созвание людем. Турки же паки, услышавше звон велий, пустиша сурныа и трубныя гласы и тумбан[30] тмочисленых. И бысть сеча велиа и преужасна: от пушечного бо и пищалного стуку, и от зуку звонного, и от гласа вопли и кричаниа от обоих людей, и от трескоты оружия — яко молния бо блистааху от обоих оружия — также и от плача и рыданиа градцкых людей, и жон, и дѣтей, мняашеся небу и земли совокупитися и обоим колѣбатися, и не бѣ слышати друг друга что глаголеть: совокупиша бо ся вопли, и крычаниа, и плач, и рыданиа людей, и стук пищалный и звонъ клаколный в един зук, и бысть яко гром велий. И паки от множества огнѣй и стреляниа пушек и пищалей обоих стран дымное курение згустився, покрыло бяше градъ и войско все, яко не видѣти друг друга съ кѣм ся бьет, и от зелейнаго духу многим умрети. И так сѣчахуся имаяся за руки на всѣх стенах, дондеже нощная тьма их раздѣли: туркы убо отыдоша въ свои станы и мертвыа своя позабывше, а градцкие людие падоша от труда яко мертвы, токмо страж единыхъ оставиша по стѣнам. Наутрия же повеле цесарь собрати трупиа, и не обрѣтоша людей: вся бо бяху спяща утрудився. И посла цесарь къ патриарху, да повелит священником и дьяконом собрати мертвыа и погрѣсти я. И абие собрашася множество священник и дьяконов и взяша мертвыя и погрѣбоша их. Бяху же числом грѣков 1740, а фряг и армен 700. Цесарь же, взем боляр, поидѣ по стенам града, хотяще видѣти ратных, понеже не бѣ от них ни гласа, ни послушаниа, вси бо бяху опочивающе. И видѣша полны рвы трупиа, а ины в потоцѣх и на брѣзех; и помѣтиша всѣх убьенных до 18 тысячь и стенобитныа сусуды мнози, ихже повелѣ цесарь пожещи. И тако поидѣ съ патриархом и съ святители и со всеми съборы в святую великую церковь молбы и благодарение вздаяти всесилному Богу и пречистые Богоматере, чаяху бо уже отступити безбожному, толико падѣние видѣв своим.

Турки же нападали на город со всех сторон непрерывно, день и ночь, сменяя друг друга, не давая нисколько отдохнуть горожанам, чтобы те изнемогли, так как готовились к приступу; и так вели бои в течение тринадцати дней. На четырнадцатый же день турки, прокричав свою безбожную молитву, начали в зурны трубить, и в варганы, и в накры бить, и, подкатив множество пушек и пищалей, стали обстреливать город, а также стрелять из ручного оружия и из многочисленных луков. Горожане же из-за беспрерывной стрельбы не смогли находиться на стенах, но, попрятавшись, ждали приступа, а другие стреляли сколько могли из пушек и из пищалей и перебили много турок. Патриарх же, и святители, и весь причт церковный непрестанно молили о милосердии Божьем и избавлении города. Когда же турки пошли на приступ, вынудив всех людей покинуть стены, — возопили все воины и напали на город со всех сторон одновременно, с кликами и воплями, одни со всевозможными факелами, другие с лестницами, третьи со стенобитными машинами и другими ухищрениями для взятия города. Горожане же, так же с криками и воплями, ожесточенно бились с ними. Цесарь же объезжал весь город, ободряя людей своих, вселяя в них надежду на Бога, и велел звонить в колокола по всему городу, созывая людей. Турки же, услышав громкий звон, снова затрубили в зурны и трубы и стали бить в бесчисленные тимпаны. И была сеча яростна и страшна: от грохота пушек и пищалей, и звона колокольного, и воплей и криков с обеих сторон, и треска оружия — словно молнии, блистало вооружение сражающихся, — а также от плача и рыдания горожан, и женщин, и детей казалось, что небо смешалось с землей, и оба они содрогаются, и не было слышно, что воины говорили друг другу, так слились вопли, и крики, и плач, и рыдания людей, и грохот пищалей, и звон колокольный в единый гул, подобный сильному грому. И тогда от множества огней и пальбы с обеих сторон из пушек и пищалей клубы густого дыма покрыли весь город и все войско так, что не видели друг друга сражающиеся и многие умирали от порохового смрада. И так бились врукопашную на всех стенах, пока ночная темнота их не разъединила; турки отошли в свои станы, забыв даже об убитых своих, а горожане попадали от усталости, словно мертвые, только стражей одних оставили на стенах. Наутро же цесарь приказал собрать трупы, и не нашли людей, ибо все спали, изнемогши в бою, и послал цесарь к патриарху, чтобы он повелел священникам и дьяконам собрать и похоронить мертвых. И тотчас же собралось множество священников и дьяконов, и собрали мертвых, и похоронили их: было же греков числом тысяча семьсот сорок, а фрягов и армян семьсот. Цесарь же, взяв с собою бояр, прошел по городским стенам, чтобы увидеть, где же воины, ибо ни их не было слышно, ни они ничего не слышали, а все спали. И увидел цесарь, что все рвы завалены трупами, а иные в воде и по берегам, и насчитали всех убитых до восемнадцати тысяч, и множество стенобитных орудий, которые цесарь приказал сжечь. И так пошел с патриархом, и со святителями, и со всем клиром в святую Великую церковь вознести молитвы и воздать благодарение всесильному Богу и пречистой Богоматери, ибо надеялись все, что теперь отступит безбожный, увидев, сколько воинов его перебито.

 

Он же, бѣзвѣрный, не тако помышляаше, но в 2 день посла видѣти мертвыя своя, и яко сказаша ему много мертвых, вскоре посла мнози полкы взяти трупиа своя. Цесарь же заповѣда, да не дѣют их никоторою бранью, яко да очистят рвы и потоци. И тако взяша своя трупы безбранно и пожгоша и́. Видѣв же безбожный туркъ, яко не успѣ ничтоже, но паче своих погуби, и повелѣ магистром вскорѣ прибавити пушки и пищали мнози на битье града и ины стенобитныя козни готовити. И в сѣдмый же день паки безвѣрный повеле ити войску къ граду и тако ся бити, якоже и первие, без опочивания.

Он же, неправоверный, не так рассуждал, а на другой день послал посмотреть на погибших своих, и когда поведали ему о множестве убитых, тут же отправил много воинов собрать трупы своих. Цесарь же повелел не чинить им препятствий, пока не очистят рвы и потоки. И так они взяли трупы своих невозбранно и сожгли их. Увидел безбожный турок, что ничего не добился, только своих воинов погубил, и повелел воеводам немедля увеличить число пушек и пищалей для обстрела города и готовить другие стенобитные машины. И на седьмой день снова неправоверный приказал идти войску на приступ и сражаться, как и в первый раз, без отдыха.

 

Цесарь же Костянтин посылаше по морю и посуху въ Аморею къ братии своей, и въ Венецѣю и въ Зиновию о помощи. И братия его не успѣша, понеже распря велия бѣ межу ими, и с арбанаши ратовахуся. И фрягови не восхотѣша помощи, но глаголаху в себѣ: «Не дѣйте, но да возмутъ й туркы, а у нихъ мы возмемъ Царьградъ». И тако не бысть ниоткуду помощи. Един токмо зиновьянин князь, именем Зустунѣя,[31] приидѣ царю на помощь на дву караблях и на дву катаргах[32] воруженных, имѣа съ собою 600 храбрых. И проидѣ сквозе все рати морскиа турского и доидѣ до стены Цесаряграда. Его же видѣв, цесарь обрадовася зѣло, дающе ему честь велию, понеже вѣдом бяше цесарю. И тако испроси у цесаря хужшее мѣсто града, идѣже болши приступают туркове. И придадѣ ему цесарь людий своих на исполнение двою тысящь, и бьяшася съ туркы толма храбро и мужествене, яко отступити от того мѣста всѣмъ туркомъ и к тому не приходити на то мѣсто. Зустунѣя же не токмо свое мѣсто снабдяше, но и по стѣнам града обхожаше и укрѣпляше и наставляа люди, да не отпадутъ надежда, и на Бога упование неподвижно дрьжати, и не ослабляти въ дѣлехъ, от всеа душа и от всего сердца братися съ невѣрными, и — «Господь Бог поможетъ ны». Таковыми убо словесы многыми уча люди и наставляа их, яко изнаказан бѣ дозѣла ратному дѣлу, и возлюбиша его вси людие и послушаху его во всѣм.

Цесарь же Константин посылал по морю и по суше в Морею, к братьям своим, и в Венецию и Геную, прося помощи. Но братья его не поспели, ибо шли между ними большие распри, и с албанцами они воевали. И фряги не захотели помочь, но рассуждали меж собой так: «Не вмешивайтесь, но пусть одолеют их турки, а у них мы отнимем Царьград». И так не пришла ниоткуда помощь. Один только генуэзский князь, именем Зустунея, пришел на помощь к цесарю на двух кораблях и двух военных катаргах, имея с собой шестьсот воинов. И преодолел сопротивление турок на море, и достиг стен Царьграда. Увидев его, очень обрадовался цесарь, оказал ему великие почести, ибо знал его и раньше. И тот попросил у цесаря самый опасный участок стены, где больше всего приступают турки. И цесарь отдал под его начало две тысячи своих людей, и бился он с турками столь храбро и мужественно, что от того места отступили все турки и уже более туда не приходили. Зустунея же не только свое место оборонял, но и обходил весь город по стенам и укреплял и наставлял людей, чтобы не теряли надежды и сохраняли непоколебимую веру в помощь Бога, и не уступали в деле, и всей душой и всем сердцем готовы были биться с неверными, «и Господь Бог поможет нам». Такими вот словами постоянно воодушевлял людей и наставлял их, ибо был весьма искусен в воинском деле, и полюбили его все люди, и слушались каждого его слова.

 

Туркы же бьяшеся по всем мѣстом, якоже преди рекохом, без опочиваниа, премѣняющеся, занеже множество тѣмъ бяху их. В 30-й же день по прьвом приступѣ паки прикатиша пушкы и пищали и ины стѣнобитныя сосуды, и им же не бѣ числа всеми силами. В них же пушкы бяху 2 велице,[33] иже ту сольяны: единой ядро в колѣно, а другой в пояс. И начаша бити град непрестанно со всѣе стороны полные,[34] а противу Зустонѣя навадиша пушку болшую, зане на том месте бѣ стена градцкая и ниже и хуже. И яко удариша по тому месту, начат стена колѣбатися, а в другые удариша — и сбиша стены с вѣрху акы саженей пять, в третеи же не успѣша, зане ночь успѣ. Зустунея же то мѣсто ночью задѣла и другою стѣною дрѣвяною съ землею снутри подкрѣпи. Но что мочно бѣ учинити против такые силы? Наутрия же пакы начаша бити то же мѣсто из многых пушак и пищалей. И яко утрудиша стѣну, навадив, стрѣлиша из болшие пушкы, уже чаяху разорити стѣну. И Божиим велением поиде ядро выше стены, токмо семь зубов захвати. И ударися ядро по церковной стѣне и распадѣся яко прах. И видѣвше ту сущие людие благодариша Бога. И яко уже о полудне — навадиша в другые. Зустунея же, навадив пушку свою, удари в тое пушку, и разсѣдеся у ней зелейник.[35] Се же видѣв, безвѣрный Магмет взьярися дозѣла и возопи велицим гласом: «Ягма, ягма![36]» — сиречь на разграбление града. Абие вскрича воинство все, приступиша къ граду всеми силами, по землѣ же и по морю всякими дѣлы и хитростьми на взятие града. Градцкые же люди, вшед на стѣнах от мала и до велика, но и жены мнози противляхуся им и бьяхуся крѣпце, яко патриарху и святителем и всему священническому чину токмо остатися по церквам Божьим и молитися с рыданием и стонанием.

Турки же осаждали город со всех сторон, как мы и прежде говорили, не зная сна, сменяя друг друга, ибо было их множество тысяч. На тридцатый день после первого приступа снова, собрав все свои силы, подкатили пушки, и пищали, и всякие стенобитные машины, которым нет числа. Были у них две пушки огромных, тут же отлитых: у одной ядро высотой до колена, а у другой — до пояса. И начали стрелять по городу не переставая по всей стороне, выходящей на поле, а там, где был Зустунея, поставили большую пушку, ибо в том месте стена городская была и ниже и обветшала. И когда ударили по тому месту, стена зашаталась, ударили в другой раз и разрушили верх стены саженей на пять, в третий же раз выстрелить не успели, так как настала ночь. Зустунея же то место за ночь заделал, и укрепил другой, деревянной стеной, и земли насыпал между ними. Но что можно было противопоставить такой силе? Наутро снова начали стрелять в то же место из многих пушек и пищалей. И когда расшатали стену, прицелились и выстрелили из большой пушки, надеясь на этот раз ее разрушить. Но по Божьей воле прошло ядро выше стены, только семь зубцов захватило. И ударилось ядро в стену церкви, и рассыпалось в прах. И, увидев это, бывшие поблизости люди возблагодарили Бога. И уже к полудню навели пушку во второй раз. Зустунея же, наведя пушку свою, попал в ту пушку, и разорвало у нее зелейник. Увидев это, неправоверный Магомет страшно разъярился и возопил громким голосом: «Ягма, ягма!» — то есть: «На разграбление города!» Тут же возопили все его воины, приступили к стенам всеми силами, по земле и по воде, всякими способами и хитростями, чтобы захватить город. Горожане же все от мала до велика взошли на стены, даже женщины многие участвовали в бою и смело сражались, так что лишь патриарх, и святители, и клир церковный остались в церквах Божьих и молились с рыданием и стенанием.

 

Цесарь же паки объежааше по всѣму граду, плачуще и рыдающе, моля стратиг и всих людей, глаголюще: «Господа и братия, малы и велици, днесь приидѣ час прославити Бога и пречистую его матерь и нашу вѣру христьянскую! Мужайтеся и крѣпитеся, и не ослабляйте в трудѣх, ни отпадайте надѣжею, кладающе главы своа за праваславную вѣру и за церкви Божиа, яко да и нас прославит всещедрый Богъ!» Сия и иная многа вопиюще цесарю к людем, и повелѣ звонити по всему граду; такоже и Зустунѣй, рыщуще по стѣнам, укрѣпляше и понужааше люди. И яко слышаша люди звон церквѣй Божьнх, абие укрѣпишася и охрабришася вси и бьяхуся съ туркы крѣпчае перваго, глаголюще друг другу: «Днесь да умрем за вѣру христьянскую». И якоже прѣди писахом: кый язык может исповѣдати или изрещи тоа бѣды и страсти — падаху бо трупиа обоих стран, яко снопы, съ забрал, и кровь их тѣчааше, яко рѣкы, по стѣнам. От вопля же и крычания людцкаго обоих, и от плача и рыдания градцкаго, и от зуку клаколнаго, и от стуку оружиа и блистаниа мняшеся всему граду от основаниа превратитися. И наполнишася рвы трупиа человѣча довѣрху, яко чрес них ходити турком, акы по стѣпенемъ, и битися: мрьтвыа бо имъ бяху мостъ и лесница къ граду. Тако и потоци вси наполнишася и брѣгы вкруг града трупиа, и кровй их, акы потоком силным, тѣщи, и пажушинѣ Галатцкой,[37] сиречь Лименю[38] всему, кроваву быти. И облизу рвов по долиам наполнитися крови, тако силнѣ и нещаднѣ сечахуся. И аще не бы Господь прекратил день той — конѣчная бо уже бѣ погибель граду, понеже гражане вси уже бяху изнемогъше.

Цесарь же, как и прежде, объезжал весь город, плача и рыдая, умоляя стратигов и всех людей, говоря им: «Господа и братья, простые и знатные, ныне пришел час прославить Бога и пречистую его мать и нашу веру христианскую! Мужайтесь и крепитесь и не поддавайтесь слабости в деле своем, не теряйте надежды, слагая головы свои за православную веру и за Божьи церкви, и да прославит нас всещедрый Бог!» Такими и многими другими словами призывал цесарь людей и велел звонить в колокола по всему городу; так же и Зустунея, обходя все стены, укреплял и воодушевлял людей. И когда слышали люди звон колоколов в церквах Божьих, тотчас же все укреплялись духом, и наполнялись храбростью, и бились с турками яростнее, чем прежде, говоря друг другу: «Умрем ныне за веру христианскую!» И как прежде мы писали: какие слова могут поведать и рассказать о тех бедах и страданиях, ибо убитые с обеих сторон, словно снопы, падали с заборол, и кровь их ручьями стекала по стенам. От воплей же и криков сражающихся людей, и от плача и рыдания горожан, и от звона колоколов, и от стука оружия и сверкания его казалось, что весь город содрогается до основания. И наполнились рвы доверху трупами человеческими, так что через них карабкались турки, как по ступеням, и сражались, мертвецы же были для них как бы мост и лестница к стенам городским. И все ручьи окрест города были завалены трупами, и устланы ими берега их, и кровь, как сильный поток, текла, и залив Галатский, то есть Лиман, весь побагровел от крови. И рвы, и низины наполнились кровью, настолько ожесточенно и яростно бились. И если бы по Божьей воле не окончился тот день, окончательно погиб бы город, ибо совсем изнемогли горожане.

 

Нощи же наставши, туркы отступиша къ станом своим, акы уставше, а градцкие люди падоша, къй же и гдѣ успѣ от труда. И не бѣ тоя нощи слышати ничтоже, развѣе стонание и вопль сеченых людей, кои еще живи бяху. Наутрия же цесарь повелѣ священником и дьяконом такоже собрати трупия и погрѣсти а, а иже еще бяху живы раздати врачем. И собраша мрьтвых грѣков и фряг и армен и иных пришлых людей 5700. Зустунѣя же и вси вельможи поидоша по стенам града, смотряще стен и трупия неврьных, и тако сказааше цесарю и патриарху до 35000 убьеных. Цесарь же бѣ плача и рыдая не престааше, видяще падѣние своих людей, а помощи ниоткуду чающе, и неотступное дѣло неврьных. Патрнархъ же и всь клирик, тако и всь синклит цесарьский, взяша цесаря и поидоша, утѣшающе его, к Вѣликой церкве на молитву и благодарение всемилостивному Богу, такоже и множество благородных жен и дѣтей съ царицею, понеже вси людие бяху еще опочивающе от безмерныя и неприемныя истомы. И повелѣ патриархъ позвонити по всему граду, заповѣдая всѣм людем, иже не бяхуть на брани, и женам, и дѣтям, къиждо их, да поидуть къ своему приходу, молящеся и благодаряще Бога и всенепорочную его матерь, владычицю нашу Богородицу и приснодѣву Марию. И бяше видѣти во всемъ градѣ всѣмъ людѣм и женам притичющим къ Божиим церквам со слѣзами, хваляще и благодаряще Бога и пречистую Богоматерь. И тако проводиша день тъй и всенощное пѣние.

Когда же наступила ночь, турки в изнеможении отступили к своим станам, а горожане падали с ног от усталости и засыпали кто где мог. И не было слышно в ту ночь ни звука, только стоны и вопли раненых воинов, которые были еще живы. Наутро же цесарь приказал священникам и дьяконам собрать трупы и похоронить их, а тех, кто был еще жив, передать врачам. И подобрали убитых греков, и фрягов, и армян, и иных пришлых людей пять тысяч семьсот. Зустунея же и все вельможи прошли по городским стенам, осматривая их и считая трупы неверных, и назвали цесарю и патриарху число убитых — до тридцати пяти тысяч. Цесарь же беспрестанно плакал и рыдал, видя гибель своих людей и упорство неверных и ниоткуда не ожидая помощи. Патриарх же и весь клир, а также и весь синклит царский окружили цесаря и, утешая его, направились в Великую церковь помолиться и возблагодарить всемилостивого Бога, а с ними и множество благородных женщин и детей с царицей, ибо все остальные люди еще спали от безмерной и невыносимой усталости. И повелел патриарх звонить в колокола по всему городу, призывая всех людей, не участвовавших в бою, и женщин и детей отправиться по своим приходам, молиться и благодарить Бога и всенепорочную его мать, владычицу нашу Богородицу и приснодеву Марию. И было видно повсюду в городе, как все мужчины и женщины устремились к Божьим церквам, со слезами славя и благодаря Бога и пречистую Богоматерь. И так проводили тот день и ночь в молитвах.

 

Безвѣрный же трупиа своих людей не восхотѣ взяти, помышляаше мѣтати их порокы в град, да согниют и усмердят град. Неции же в них, знающе град, сказовааху им величество града и пространства и яко не коснѣться им смрад. И абие, пришед со многою силою, взяша их и пожгоша. Крови же, оставшей в рвѣхъ и в потоцѣх, згнившеся, смрад приношааше велий, но обаче граду не поврѣди, вѣтру относящу. И сим тако бывающим, никако не ужасеся безбожный, но в 9-й день паки повелѣ всему воинству приступити къ граду и брань творити по вся дни, а пушку ону велию паки повѣле предѣлати того крѣпчае.

Неверный же не хотел убирать трупы своих воинов, задумав метать их катапультами в город, чтобы разлагались там и смердели. Но те из людей его, которые знали город, рассказали ему о его величине и размерах и о том, что не повредит им смрад. И тогда сошлось множество турок, собрали они трупы и сожгли их. Кровь же, оставшаяся во рвах и потоках, разлагаясь, издавала сильный смрад, но, однако, не повредило это городу, ибо относило его ветром. И никак не устрашило безбожного произошедшее, но на девятый день снова он приказал всему войску подойти к стенам города и биться не переставая день за днем, а пушку ту огромную приказал заново перелить крепче прежнего.

 

Сия же увѣдав велможи и Зустунѣя, собрався вкупѣ с патриархом, начаша увѣщавати цесаря, глаголюще: «Видим, цесарю, яко сей бѣзвѣрный не ослабѣет дѣлом, но паче готовиться на болшее дѣло. И что сотворим, помощи ниоткуду чающе? Но подобает тобѣ, цесарю, изыти из града на подобное мѣсто, и услышавше, людие твои и братия твоа к тебѣ приидутъ на помочь, но и арбанаша, убоявся, приидут к сим же, еда како и он, безбожный, устрашився, отступить от града?» Сия и ина многая изрѣкше цесарю и кърабли и катаргы даяхут ему Зустунѣевы. Цесарь же на долгь час умльча, испущая слезы, и тако рече им: «Хвалю и благодарю съвѣт ваш и вѣм, яко на ползу ми есть сия вся, понеже могут сия тако быти. Но како аз се сътворю и оставлю священъство, церкви Божия и цесарство и всих людей? И что ми сърчеть вселѣнная, молю вы, рцетѣ ми. Ни, господини мои, ни, но да умру здѣ с вами». И, падъ, поклонися им, плачуще горко. Патриархъ же и вси ту сущии людии въсплакаша и превратиша рѣчи, да не паче мльва будет в людѣх. И послаша паки въ Амморѣю, и во всѣ острови, и в фрязех о помощи.

Узнали об этом вельможи и Зустунея и вместе с патриархом стали уговаривать цесаря, так говоря: «Видим, о цесарь, что этот безверный не откажется от своего замысла, но снова готовится к большему приступу. И что сделаем, ниоткуда не ожидая помощи? Однако следует тебе, цесарь, уехать из города, куда сочтешь нужным, и, услышав об этом, единоплеменники твои и братья твои придут к тебе на помощь, и даже албанцы, устрашившись, придут с ними: вдруг тогда он, безбожный, испугается и отступит от города?» Это и многое другое говорили цесарю и предлагали ему корабли и катарги Зустунеевы. Цесарь же долго молчал, обливаясь слезами, и так им ответил: «Хвалю и ценю совет ваш и знаю, что дан он мне на мое же благо, ибо может все так и случиться. Но как же я поступлю таким образом и покину священнослужителей, и церкви Божьи, и царство, и всех людей? И что обо мне скажет весь мир, молю вас — ответьте мне? Нет, господа мои, нет, но да умру здесь с вами». И, пав, поклонился им, горько плача. Патриарх же и все находившиеся тут люди заплакали и прекратили уговоры, чтобы слух о том не дошел до людей. И снова послали в Морею, и на все острова, и к фрягам, прося помощи.

 

Гражане же в день бьяхуся с туркы, а ночи влазяаху в рвы, и пробиваху стѣны ровныя от поля, и изныряху землю по застенью въ многые мѣста, задѣлающе многы съсуды зъ зелием с пушечным; такоже на стѣнах уготовляаху многые съсуды, наполняюще смолья и сѣры горючее съ смолою и съ посканию, и с зелием с пушечным. Днем же минувшим 25, тако бьющеся по вся дни, паки безбожный повелѣ прикатити ону пушку велию, бѣ бо увязана обручи желѣзными, чаяху укрѣпити ю. И яко пустиша ю впервие, абие разсядѣся на многыя части. Он же, безвѣрный, мняшеся поруган быти и вскоре заповѣда туры[39] прикатити къ граду всеми силами, иже бяху велици и покровѣнны. И егда уставиша туры по всему брѣгу рва, хотяаху, наполнивше рвы дрѣвесы и хврастием и землею, придвинути и приклонити туры къ граду и тако подкопати стену в многые мѣста и извѣрнути на землю. И яко приступиша множество людей рвы засыпати, абие гражане зажгоша сосуды зелѣйныя, иже бяху задѣланы вне рва, и внезаапу взгрѣме земля, акы гром велий, и подъяся с турами и с людми, яко буря силная, до облакы, и бѣ слышати трескот, и сътрение тур, и вопль и стонание людцкых страшно, яко обоим бѣжати: гражане убо съ стен во град, а туркы от града далеча. И падааху с высоты людие и дрѣвеса: ины в град, а ины в рати, и наполнишася рвы туркы. И яко взыдоша паки гражане на стѣну и видѣша во рвѣ множество туркъ, абие зажигааху бочкы съ смолою и пущааху на них, и погорѣша вси. И тако Божиим промыслом в той день избавися град от бѣзбожных турокъ. Злонравный же Магумет со множеством воин своих издалѣча бяше смотря бывшее и помышляюще, что сотворити. Такоже и ратные вси, убоявшеся, отступиша отъ града. Грѣки же, вышед из града, побивааху во рвѣх туркы, кои еще живи бяху, и, собравше ихъ въ многые кучи, съжигахут их вкупѣ со оставшими турами.

Горожане же днем бились с турками, а ночью спускались во рвы и делали подкопы в откосах рва в сторону поля, и прокопали землю за стенами во многих местах, закапывая множество сосудов с пушечным порохом; также и на стенах приготовляли множество сосудов, наполняя их смолой, и серой с коноплей, и пушечным порохом. Когда в таких ежедневных боях прошло двадцать пять дней, безбожный приказал снова прикатить ту огромную пушку, ибо, надеясь скрепить, ее стянули железными обручами. И когда выстрелили из нее, тотчас же разлетелась пушка на множество частей. Он же, безверный, увидев, что постигла его неудача, вскоре приказал, собравшись всей силой, подкатить к стенам огромные крытые туры. И когда установили туры по всему краю рва, хотели, заполнив рвы бревнами, хворостом и землей, придвинуть и прислонить туры к стене и так, подкопавшись под стену во многих местах, обрушить ее на землю. И когда люди, приступив во множестве к стенам, стали засыпать рвы, горожане зажгли сосуды с порохом, закопанные по ту сторону рва, и внезапно загремела земля, словно гром великий, и поднялась вверх с турами и с людьми, как от бури сильной, до самых облаков, и был так страшен треск рушащихся тур и вопли и стоны людские, что побежали и те и другие: горожане со стен — в город, а турки — подальше от стен. И падали с высоты люди и бревна: одни в город, а другие на войско, и рвы наполнились трупами турок. И когда взошли снова горожане на стену и увидели во рве множество турок, тотчас же зажгли бочки со смолой и побросали на них, и те все сгорели. И так с Божьей помощью избавился город в тот день от безбожных турок. Злонравный же Магомет со множеством воинов своих смотрел издали на случившееся и думал, что же предпринять. Так и враги все, испугавшись, отступили от городских стен. Греки же, выйдя из города, перебили во рвах еще оставшихся в живых турок и, собрав их в несколько куч, сожгли вместе с уцелевшими турами.

 

Цесарь же с патриархом и всь священный клирик бяху по всѣм церквам молящеся и благодаряше Бога, чающе уже конец бранемъ. Такоже и тьй зловрьный Магумет многа дни совѣтовавше, преложиша отступити въсвояси, зане уже и морскый путь приспе, и чааху отвсюду помочь граду. Но убо понеже беззакония наша превзыдоша главы наша, и грѣхы наша отяготѣша сердца наша, въ еже заповѣдей Божиих не послушати и въ путѣхъ его не ходити, гнѣва его камо убѣжимъ? Цесарю убо во градѣ с патриархом тако и вси людие совѣт съвѣщааша не благъ, глаголюще: «Понѣже он, зловѣрный, тако многа дни стоит безбранно, паки готовиться, но да пошлем к нему о миру»; еже и сотвориша. Он же, лукавый, се слышав, порадовася в сердци своем, чающе, нужа некая приидѣ граду, и, отложше свое отступление, нача съвѣщевати о миру. И тако отвѣща посланником: «Понеже цесарь тако благо съвѣща и просит мир, и азъ се сотворю, но да изыдеть цесарь изъ града въ Амморѣю, такоже и патриархъ и вси людие, иже въсхотят, без врѣда, оставивше мнѣ град пустъ, и азъ мир вѣчный сътворю, да не вступлюся въ Амморѣю, ниже въ островѣх его ни которою хитростию в вѣкы. А иже не всхотят изыти из града, да будут во имени моем без врѣда и безъ пѣчали».

Цесарь же с патриархом и весь священный клир молились во всех церквах и благодарили Бога, надеясь, что уже настал конец войне. Также и тот зловерный Магомет, много дней просовещавшись, решил уже отступить восвояси, ибо уже открылся морской путь и ожидалась отовсюду помощь городу. Но так как беззакония наши поднялись выше глав наших, и от грехов наших отяжелели сердца наши, и не слушаем мы заповедей Божьих и по путям его не ходим, то куда скроемся от его гнева? В городе цесарю и патриарху дали люди плохой совет, говоря так: «Поскольку он, зловерный, столько дней стоит под городом не воюя и снова готовится, пошлем к нему с предложением мира», — что и сделали. Тот же, коварный, услышав об этом, возрадовался в сердце своем, решив, что какие-то тяготы претерпевает город, и, раздумав отступить, начал переговоры о мире. И так ответил послам: «Раз цесарь решил так мудро и просит мира, и я так же поступлю; но пусть уйдет цесарь из города в Морею, а также — без помех — патриарх и все люди, которые того захотят, оставив мне город пустым, и я заключу мир навеки, и не возымею коварных умыслов, и не нападу ни на Морею, ни на острова его. А те, кто не захочет покинуть город, пусть будут под властью моей без опасности для себя и без печали».

 

Сия вся слышавше, цесарь и патриархъ и вси людие, абие встенавше от среды сердца и руце на небо воздвигше, глаголаху: «Заступниче наш, Господи, призри от высоты славы твоеа, низложи грьдыню сквѣрнаго сего и избави град достояниа твоего, ибо людие есмя владычества твоего и овча пажити твоеа, живущеи в дворѣ твоем въ единое стадо, и камо изыдем, оставивше пастыря и наставника своего? Ни, господи цесарю, ни, но да умрем вси здѣ въ святѣм дворѣ твоем и в славу величествиа твоего». Сия вся изрѣкшим, паки уготовляхуся на брань, кающеися о послании къ Могамѣту, зане тѣм удрьжаху его.

Услышав все это, цесарь и патриарх и все люди восстонали из глубины души и, простирая руки к небу, восклицали: «Заступник наш, Господь, призри с высоты славы своей, низложи гордыню нечестивца этого и избавь город свой, ибо мы люди твои и овцы пажити твоей, живущие во дворе твоем единым стадом, и куда мы уйдем, оставив пастыря и наставника своего? Нет, господин наш и царь, нет, но да умрем все здесь на святом дворе твоем и во славу величия твоего». И, сказав так, снова приготовились к боям, сетуя о посольстве своем к Магомету, ибо этим удержали его.

 

Днем же трием минувшим, сказаша окаянному турку, яко пушка она велия слияся добрѣ, и тако съвѣщевааше еще поискусити ю, и повелѣ паки воинству всему поити къ граду и брань творити по вся дни. Се же бысть за наши грѣхы Божие попущение, яко да збудуться вся прежереченная о градѣ сем при Костянтинѣ Велицѣм цесарѣ и Лвѣ Премудрѣм и Мефодием Паторомским.[40] Убо в 6-й день маиа мѣсяца паки безвѣрному повелевшу бити града въ то же мѣсто, идѣже и прьвѣе бьяхут и изо многыхъ пушекъ по три дни. И яко утрудиша стѣну и удариша из болшие пушкы, и спаде камение много. В другие удариша, и распадеся стѣны великое мѣсто, но уже вечеру наставшу, туркы начаша стрѣляти изо многых пушек в то же мѣсто, тако и чрез всю нощь, не дающе гражаном задѣлывати того мѣста. Грѣкы же тоя ночи уготовиша башту[41] велию против того всего мѣста. Наутрия же пакы туркы удариша из большие пушкы пониже того мѣста и вывалиша стѣны много, и тако в другие и в третьи. И яко уже учиниша мѣсто велико, абие вскрычав, множество людий вскочиша на то место, друг друга топчюще, такоже и грѣкы из града, и сечахуся лицем к лицу, рыкающе, акы дивии звѣри. И бѣ страшно видѣти обоих и дрьзости и крѣпости. Зустунѣя же пакы собра многые люди, вскрычав, нападѣ на туркы тако мужественѣ, яко въ мъгновении ока съби их с стены и наполни ров мертвых. Амурат же некый янычанин,[42] крѣпок сый тѣлом, смѣшався з грѣкы, доидѣ Зустунѣя и начат сѣщи его лютѣ. Грѣчин же некый, скочив с стѣны, отсѣче ему ногу секирою и тако избави Зустунѣя от смерти. Флабурар[43] же паки западный, Амар-бей съ своими полкы нападѣ на грѣкы, и бысть сѣча велия. Такоже из града Рахкавѣю стратигу[44] со многими людми преспѣвшу на помочь грѣком, бьяшеся крѣпко с туркы, и прогна их даже до самого Амар-бѣа. Он же, видѣв Рахкавѣя лютѣ секуща турокъ, обнажив мечь, нападѣ на нь, и сѣчахуся обои лютѣ. Рахкавѣй же, наступив на камень, удари его мечем по плѣчю обѣруч и разсече его надвое: силу бо имяше велию в руках. Турки же, вскрычавше злостию, окружиша тмочислѣне и сечаху его. Грѣки же нужахутся крѣпко отъяти его и не возмогоша, но и падоша мнози, и разсѣкоша турци Рахкавея на части и тако прогнаша грѣков в град. И бысть грѣком плач и ужасть велиа о Рахкавѣе, понеже ратник бѣ велий и мужествѣн и цесарю любим. И уже ночи наставши, преста сеча и разидошася обои. И туркы убо начаша пакы стрѣляти из пушек на разрушенное мѣсто, а гражане начаша башту ширити и дѣлати крѣпко о всѣй прогалинѣ и навадиша в ню пушкы многие тайнѣ, зане башта бѣ изнутри града. Наутрия же яко видѣша туркы стѣну не задѣлану, вскорѣ наскачиша и бьяхуся з грѣки. Греки же, бьющеся с ними, побѣгааху от них, а турки вскрычааху на них, и вскоре нападоше множество их, чающе уже одолѣвше. Съгустившимъ же ся многим турком, грѣки же разбѣгоша и пустиша на них пушкы и побиша много туркъ. И яко испустиша пушкы, внѣзаапу нападѣ на них из града Палеолог, стратиг сингурла,[45] со многыми людми и бьяше их крѣпко. Въсточный же флабурар Мустафа вскорѣ наидѣ на грѣкы со многою силою, и сечааше их сурово, и прогна их в градъ, и уже хотяху стѣну отъяти. Феодор же тисячник, совокупився съ Зустунѣем, поскориша на помощь, и бысть сѣча велия, но убо туркы усиловахут ихъ. Цесарь же бяше въ притворе великия церкви со всеми боляры и стратиги, съвѣтуя о устремлении безбожнаго, глаголюще: «Се уже по вся дни непременно сѣкущеся с туркы, колико тысящь погибѣ нашого люду, и аще вперѣд такоже будет — всѣх нас погубят и град въсприимут. Но собравшеся съ избранными и назнаменавшеся, изыдѣм из града ночию в подобное врѣмя и, Богу помогающу, нападѣм на них, якоже иногда Гедеон на мадиямлян,[46] или да помрем за Божиа церкви, или да избавление получим». Тако убо съвѣтующе, мнози на то укланяхуся, надѣяху бо ся на цесаря, зане вѣдяаху храбрости и силу его, велик бо бѣ зѣло и исполин силою. Кир Лука же и архидуксъ[47] и Николай епархъ[48] умльчаша на долгь час и тако рекоша: «Се уже пять мѣсяць прошли, отнелиже начахом братися с туркы, просяще милость Божию, и аще будеть воля его, еще можем и ины пять мѣсяць братися с ними. Аще ли же не будет Божией помощи, и тако сотворим — единым часом вси погыбнем и град погубим». Великий же доместик[49] и с ним логофет[50] и ини мнози велможи съвѣщааху, да изыдеть цесарь из града, взем съ собою избранных колико мочно, на отсѣку града, не дающе турком толико дрьзостнѣ приступати къ граду, и издалѣча потрѣбная провадити; и паки: да услышав, христьяне збѣруться к нѣму многые люди. И так умышляющим им, сказаша цесарю, яко уже туркы взыдоша на стѣну и одолѣвают гражан. Цесарю же погнавшу напрасно и всѣм велможам и стратигом, и, минувше цесаря и велмож, стратиги поскориша на помощь и срѣтоша народ мног бѣгающе, и бья, возвращаху их. Зустунѣя же съ инѣми стратиги бьяхуся с турки уже въ градѣ, овогда побѣгающе прѣд туркы, овогда окрѣпльшеся, возвращахуся и боряхуся с ними. А ини турки, мнози мосты сотворше, на конях въѣжяху. Стратигом же всѣм, сънѣмшимся съ Зустунѣемъ, нападаху на турки сурово и взвратиша ихъ до стѣны. Но убо туркомъ многым, вшедшим въ град, конным и пѣшцем, возвратиша паки стратиг и бьяху их нещаднѣ, съваху бо ся на них, аки дивии звѣри. И аще не бы ускорил цесарь к ним, конечная уже бѣ погыбѣль граду. Достигшу же цесарю, вопияше на своих, укрѣпляя ихъ, и, возрыкав яко лѣв, нападѣ на туркы со избранными своими пѣщци и конникы, и сѣчаше ихъ крѣпко: ихже бо достижаше, разсѣкаше их надвое, а иных пресѣкая на полы, не удрьжаваше бо ся мечь его ни о чем. Турки же скликахуся против крѣпости его, и друг друга понюкаше на нь, и всякым оружием суляху его, и стрѣлы безчислены пущаху на нь, но убо, якоже речеся, бранныа побѣды и цесарское падѣние Божиим промыслом бывает: оружия бо вся и стрѣлы суетно падаху и, мимо его лѣтающе, не улучахут его. Он же, един имѣя мѣч в руцѣ, сечаше их и, на нихъ возвращашеся, бежаху от него и путь ему даяху. И погна ихъ къ разрушенному мѣсту, и ту, затеснившимся, побиша их много, а иныхъ збиша из града и за рвы. И тако Божиею помощью в той день цесарь избави град, и уже вечеру бывшу, турки отступиша.

Через три дня доложили окаянному турку, что ту пушку огромную отлили на славу, и так порешили еще раз испробовать ее, и приказал он войску своему снова приступить к городу и биться не переставая. Это все за грехи наши Бог допустил, чтобы сбылось все предсказанное о городе этом еще при Константине Великом цесаре и Льве Премудром, и возвещенное Мефодием Патарским. В шестой день мая месяца снова безверный повелел стрелять по тому же месту стены, по которому били из многих пушек уже три дня. И когда расшатали стену, ударили из большой пушки, и рухнуло много каменьев. Еще раз ударили, и обвалилась большая часть стены, и хотя уже настал вечер, турки стреляли из многих пушек в то же место, и так всю ночь, не давая горожанам заделывать брешь. Греки же в ту ночь построили большую башту напротив пролома. Наутро же турки снова ударили из большой пушки пониже разрушенного места, и вывалилась большая часть стены, и так во второй раз, и в третий. И когда образовался большой пролом, множество людей с боевым кликом бросилось к тому месту, толкая друг друга, туда же устремились и греки из города, и стали рубиться, встретившись лицом к лицу, рыкая, словно дикие звери. И было страшно видеть дерзость и крепость сражающихся. Зустунея же снова собрал много воинов и с кличем напал на турок столь смело, что в мгновение ока сбросил их со стены и наполнил ров трупами. Амурат же некий, янычар, могучий телом, смешавшись с греками, пробился к Зустунее и начал яростно с ним рубиться. Тогда один грек, соскочив со стены, отсек ему ногу секирой и так избавил Зустунею от смерти. Флабурар же западный Амар-бей со своим полком напал на греков, и разгорелась жестокая битва. Тогда из города подоспел на помощь грекам стратиг Рахкавей со многими людьми и в яростной схватке с турками отогнал их до того места, где находился Амар-бей. Тот же, увидев, как Рахкавей беспощадно рубит турок, обнажил меч и напал на него, и оба ожесточенно рубились. Рахкавей же, встав на камень и взяв меч в обе руки, ударил противника по плечу и рассек его надвое, ибо имел в руках великую силу. Множество турок с яростными криками окружили его и рубили. Греки же всеми силами пытались его отбить, но не смогли, хотя многие из них пали; и рассекли турки Рахкавея на части, и прогнали греков в город. И зарыдали греки и пришли в отчаяние от гибели Рахкавея, ибо был он доблестный и мужественный воин и любим был цесарем. И уже когда наступила ночь, прекратилась сеча и разошлись оба войска. И турки начали снова стрелять из пушек по разрушенному месту, а горожане начали расширять башту и возводить ее по всей ширине пролома, и поместили в ней многие пушки скрытно, ибо та башта была в пределах города. Наутро же турки, увидев незаделанный пролом в стене, тотчас же ворвались и напали на греков. Греки же, обороняясь, отступили перед ними, а турки издали боевой клич и напали в великом множестве, рассчитывая, что уже одержали победу. Когда же сгрудилось много турок, греки расступились, и ударили по ним из пушек, и многих убили. И когда отстреляли пушки, внезапно напал на врагов из города Палеолог, стратиг сингурла, со множеством людей и бился с ними жестоко. Восточный же флабурар Мустафа стремительно напал на греков с большими силами, и яростно рубился с ними, и прогнал их в город, и уже хотел овладеть стеной. Однако тысячник Федор, соединившись с Зустунеей, поспешил на помощь, и разгорелась ожесточенная схватка, но все же турки одолели их. Цесарь же был в притворе великой церкви со всеми боярами и стратигами, обсуждая намерения безбожного и говоря так: «Вот уже который день без устали рубимся с турками, столько тысяч наших людей погибло, и если и дальше так будет — всех нас перебьют и город возьмут; собравшись с избранными своими, выйдем из города ночью в удобное время и, с Божьей помощью, нападем на них, как прежде Гедеон на мадианитян — или умрем за Божьи церкви, или добьемся избавления». Так советовал он, и многие к тому же склонялись, ибо знали храбрость и силу его; был он могуч телом и силой подобен исполину. Кир Лука архидука и епарх Николай долго молчали и сказали так: «Вот уже пять месяцев прошло с той поры, как начали воевать с турками, моля о милости Божьей, и если будет воля его, то можем и еще пять месяцев сражаться с ними. Если же не будет Божьей помощи и так поступим — в один час все погибнем и город погубим». Великий же доместик и с ним логофет и многие другие вельможи советовали, чтобы вышел цесарь из города, взяв с собой отборных воинов сколько можно, чтобы снять осаду и не давать туркам так дерзко приступать к городу, и со стороны получить необходимое; и еще — услышав об этом, соберутся к нему многие христиане. И пока так размышляли, донесли цесарю, что турки уже взошли на стену и одолевают горожан. Цесарь же и все вельможи и стратиги вскочили на коней, и, обогнав цесаря и вельмож, стратиги поспешили на помощь, и встретили множество бегущих людей, и с побоями возвратили их. Зустунея же с другими стратигами бился с турками уже в городе, то отступая перед врагами, то, получив подмогу, возвращался и сражался с ними. А другие турки, соорудив несколько помостов, въезжали в город на конях. Стратиги же все, объединившись с Зустунеей, напали яростно на турок и оттеснили их до стен. Однако многие турки, ворвавшись в город, конные и пешие, снова заставили стратигов отступить и ожесточенно бились с ними, набрасываясь на них, словно дикие звери. И если бы не поспешил к ним цесарь, пришел бы конец городу. Но цесарь, подоспев, кликнул, ободряя своих, и рыкнув, словно лев, напал на турок с отборными своими пехотинцами и конниками, и рубил их беспощадно: кого настигал — рассекал надвое, а иных разрубал пополам, ибо ничто не могло удержать его меч. Турки же призывали друг друга воспротивиться силе его и напасть на него, и всякое оружие метали в него, и стрелы бесчисленные в него пускали, но, как говорится, победа в бою и поражение царское по Божьему промыслу свершается: оружие все и стрелы попусту падали и, пролетая мимо, не задевали его. Он же, имея лишь меч в руке, рубил их, и те, на кого он нападал, обращались в бегство и расступались перед ним. И погнал их к разрушенному месту, и здесь их, стеснившихся в узком проломе, перебили множество, а иных вытеснили из города и за рвы. И так с Божьей помощью в тот день цесарь избавил город, и когда наступил вечер, турки отступили.

 

Наутрия же епархъ Николай повѣле гражаномъ избьенных туркъ выметати из града и за рвы на показание безбожному, и бысть их числом, якоже рѣкоша, до 16000. И по совѣщанию взяша их туркы и пожгоша. Епарху же паки повелѣ разрушеное мѣсто все заставити дрѣвом и башту дѣлати, чающе има уже отступити, окааным. Безбожный же Магумет не тако съвѣща, но по три дни събрав баши свои и санчакбиев,[51] тако рече имъ: «Видим убо, яко гауровѣ[52] охрабришася на нас, и тако браняще с ними не одолѣем ихъ, понеже о единем мѣсте токмо братися, о разрушимѣм, многыми людми невмѣстно, а малыми людми — премогают нас и тако одолѣют нас. Но да сътворим пакы ягму, якоже и первие, придвинувше туры и лѣсница къ стѣнам града на многые мѣста, и, раздѣлившимся гражаном по всѣм мѣстам на сопротивление, абие приступим крѣпко къ разрушимому мѣсту». И еже съвѣща окаанный Божиим попущением тако и сотвори: туры убо и лѣсници и ины козни многы приступные повелѣ уготовляти, а воином паки повелѣ братися съ гражаны. И тако бьяхуся по вся дни, не дающе гражаном опочивания.

Наутро же эпарх Николай приказал горожанам выбросить за стены и за рвы убитых турок, чтобы увидел их безбожный, и было числом их, как говорят, около шестнадцати тысяч. И, посовещавшись, собрали турки трупы и сожгли. Эпарху же цесарь снова повелел заделать бревнами разрушенное место и построить башту, надеясь, что уже отступят они, окаянные. Безбожный же Магомет не так думал, но три дня спустя, собрав башей своих и санчакбеев, сказал им: «Видим, что гяуры набрались храбрости, и так, сражаясь с ними, не одолеем их, ибо в одном-единственном месте — в проломе — трудно сражаться множеству людей, а если в небольшом числе выходим, то превосходят нас силой и одолевают. Но снова пойдем на приступ, как и в первый раз, придвинув туры и лестницы к городским стенам во многих местах, и, когда разойдутся горожане по всей стене, чтобы воспротивиться нам, снова приступим всей силой к разрушенному месту». И как решил окаянный, так и сделал по Божьему попущению: приказал готовить туры и лестницы и другие осадные орудия, а воинам приказал снова биться с горожанами. И так бились день за днем, не давая горожанам отдыха.

 

В 20 же первый день маиа, грѣх ради наших, бысть знамение страшно в градѣ: нощи убо против пятка освѣтися град всь, и видѣвше стражи тѣчаху видѣти бывшее, чааху бо — туркы зажгоша градъ; и вскликаше велием гласом. Собравшим же ся людѣм мнозем, видѣша у великие церкви Премудрости Божиа[53] у вѣрха из вокон пламеню огнѣну велику изшедшу и окружившу всю шею церковную на длъгъ часъ. И собрався пламень въедино, пременися пламень и бысть, яко свѣт неизреченный, и абие взятся на небо. Онѣм же зрящим, начаша плакати грько, впиюще: «Господи помилуй!» Свѣту же оному достигшу до небесъ, отврьзошася двѣри небесныя и, приявше свѣтъ, пакы затворишася. Наутрия же, шедше, сказааше патриарху.

В двадцать первый же день мая за грехи наши явилось страшное знамение в городе: в ночь на пятницу озарился весь город светом, и, видя это, стражи побежали посмотреть, что случилось, думая, что турки подожгли город, и вскричали громко. Когда же собралось множество людей, то увидели, что в куполе великой церкви Премудрости Божьей из окон взметнулось огромное пламя, и долгое время объят был огнем купол церковный. И собралось все пламя воедино, и воссиял свет неизреченный, и поднялся к небу. Люди же, видя это, начали горько плакать, взывая: «Господи помилуй!» Когда же огонь этот достиг небес, отверзлись двери небесные и, приняв в себя огонь, снова затворились. Наутро же пошли и рассказали обо всем патриарху.

 

Патриархъ же, собрав боляр и совѣтников всѣх, поиде къ цесарю, и начаше увѣщавати его, да изыдеть изъ града и съ царицею. И яко не послуша их цесарь, рече ему патриархъ: «Вѣси, о царю, вся прежереченная о градѣ сем. И се нынѣ пакы ино знамение страшно бысть: свѣт убо он неизрѣченный, иже бѣ съдѣйствуя въ вѣлицѣй церкви Божия Премудрости съ прежними свѣтилникы и архиерѣи вселенскими, такоже и ангелъ Божий, егоже укрѣпи Богъ при Устиянѣ цесари[54] на съхранение святыа великиа церкви и граду сему, въ сию бо нощь отъидоша на небо. И се знаменуеть, яко милость Божиа и щедроты его отъидоша от нас, и хощет Бог предати град нашь врагом нашим». И тако прѣдстави ему онѣх мужей, иже видѣша чюдо, и яко услыша цесарь глаголы их, падѣ на землю яко мертвъ и бысть безгласен на мног час, едва отольяше его араматными водами. Вставшу же ему, рече патриарху и всѣм боляром, да запрѣтят с клятвою онѣм людѣм, да не възгласят сия народом, яко да не отпадуть въ отчаяние и ослабѣют дѣлами. Патриархъ же паки начат крѣпко увѣщевати цесаря, да изыдет из града, такоже и боляре всѣ, глаголюще ему: «Тебѣ, цесарю, изшедшу из града съ елицыми всхощеши, паки, Богу помогающу, мочно есть и граду помощи, и ины грады и вся земля надѣжу имѣюще, тако вскорѣ не предадутся безвѣрным». Он же не уклонися на то, но отвѣщаваше им: «Аще Господь Богь нашь изволи тако, камо избѣгнѣм гнѣва его». И паки: «Колико цесарей преже менѣ бывшеи, велицы и славны, тако пострадааша и за свое отечество помроша; аз ли пакы послѣдней сего не сътворю. Ни, господи мои, ни, но да умру здѣ с вами». И отступи от них. Зустунѣя же паки, пришедше со инѣми боляры, много увѣщевааху цесаря со слезами и рыданием, да изыдет из града. И не послуша ихъ.

Патриарх же, собрав бояр и всех советников, пошел к цесарю и стал уговаривать его покинуть город вместе с царицей. И когда не внял ему цесарь, сказал патриарх: «Знаешь, о цесарь, обо всем предсказанном городу этому. И вот ныне опять иное страшное знамение было: свет неизреченный, который в великой церкви Божьей Премудрости сопричастен был прежним святителям и архиереям вселенским, а также ангел Божий, которого ниспослал, укрепляя нас, Бог при Юстиниане-цесаре для сохранения святой великой церкви и города этого, в эту ночь отошли на небо. И это знаменует, что милость Божья и щедроты его покинули нас, и хочет Бог отдать город наш врагам нашим». И тут представил ему тех мужей, которые видели чудо, и когда услышал цесарь их рассказ, пал на землю, словно мертвый, и пролежал безгласный долгое время, едва привели его в чувство ароматными водами. Когда же встал он, то сказал патриарху и всем вельможам, чтобы запретили под клятвой тем людям рассказывать обо всем народу, чтобы не впали люди в отчаяние и не ослабели в деяниях своих. Патриарх же снова начал настойчиво уговаривать цесаря, чтобы он покинул город, и все вельможи также говорили ему: «Ты, цесарь, когда уйдешь из города с теми, с кем захочешь, с Божьей помощью сможешь и городу помочь, и другие города и вся земля обретут надежду и в скором времени не отдадутся неверным». Он же не согласился на это, но отвечал им: «Если Господь Бог наш соизволил так, где скроемся от гнева его?» И еще: «Сколько цесарей, бывших до меня, великих и славных, также пострадали и погибли за свое отечество, неужели я, последний, не сделаю этого? Нет, господа мои, нет, но да умру здесь с вами». И отошел от них. Зустунея же снова, придя с несколькими вельможами, долго уговаривал цесаря, со слезами и рыданием, уйти из города. И не послушался он их.

 

В 2-й же день, егда услышаша людие отшествие Святаго Духа, абие растаяшася вси, и нападѣ на нихъ страх и трѣпет. Патриархъ же бяше укрѣпляа их и учаще не отпасти надѣжею. «Но дерзайте убо, чада, дрьзайте, — глаголаше, — и на Господа Бога спасениа нашего возложим и к нему руце и очи от всѣя душа возвѣдем, и той нас избавить от врагов наших и вся сущая на нас вражия совѣщания ражденеть». Сицѣвыими и ины многыми бяше укрѣпляа народа. И тако съ святители и всеми съборы, вземше священныа иконы, обхожааху по стѣнам града по вся дни, просяще милости Божию, со слѣзами глаголюще: «Господи Боже нашь, безсмертный и безначалный, съдѣтелю всѣя твари, видимыя и невидимыя, иже нас ради, неблагодарных и злонравных, сшед съ небесе, воплотився и кровь свою за ны пролья, призри убо и нынѣ, владыко и царю, от святаго жилища твоего на смерѣнныа рабы твоа, и приими грѣшное наше моление, и приклони ухо твое и услыши глаголы наша, конѣчне погыбающих. Согрѣшихом бо, Господи, согрѣшихом на небо прѣд тобою, и мерскими дѣлы и студными всячскы себѣ непотрѣбны сътворше небу и земли, и тоа самыя врѣменныя жизни, и нѣсмя достойны възрѣти на высоту славы твоеа, озлобихом бо твою благодать и разгнѣвахом твое Божество, преступающе и препирающи твоих заповедѣй и не послушающи твоих повелѣний. Но убо сам, цесарю и владыко, чловѣколюбец и незлобив сый, долготрьпѣлив же и многомилостивъ, пророком своим рек, яко “Хотѣнием не хощу смерти грѣшнику, но яко еже обратитися и живу быти”,[55] и пакы: “Не приидох праведных призвати, но грѣшных на покаание”.[56] Не хощеши бо, владыко, создание твоих рук погубити, ниже благоволиши о погибели чловѣчестѣй, но хощеши всѣм спастися и в разум истинный приити. Тѣмже и мы, недостоинии, создание и творение твоего Божества быв, не отчаваемся своего спасениа, на твое же безчислѣнное благоутробие надѣяся, припадаем и вслѣдуем, всем сердцемъ молим и ищем милость твою. Пощади, Господи, пощади, ихже искупил еси животворною кровию своею, и не предай же нас врагом и суперником владычствиа твоего, и избави нас от обьстояниа днешняго и обышедших ны зол и напастѣй. Свободи по множеству милости твоеа, и изми нас по чюдесѣм твоим, и даждь славу имени твоему, да посрамяться врази твои и да постыдяться от всякыя силы, и крѣпость их да сокрушиться, да разумѣют, яко ты еси Богъ нашь, Господь Исус Христос, въ славу Богу Отцу».

На другой же день, когда услышали люди, что покинул их Святой Дух, растерялись все, и охватил их страх и трепет. Патриарх же укреплял их дух и убеждал не оставлять надежды. «Исполнитесь решимости, чада, дерзайте, — говорил, — и на Господа Бога возложим надежду на избавление наше, и к нему прострем руки и устремим взоры от всего сердца, и он избавит нас от врагов наших и все вражеские умыслы разрушит». Такими и иными подобными словами укреплял он дух народа. И так со святителями и со всем причтом, взяв священные иконы, ежедневно обходил весь город по стенам, взывая к милости Божьей, со слезами возглашая: «Господи Боже наш, бессмертный и безначальный, создатель всего живого, зримого и невидимого, который нас ради, неблагодарных и злонравных, сойдя с небес, воплотился и кровь свою за нас пролил, — воззри на нас и ныне, владыка и царь, из святого жилища твоего, на смиренных рабов твоих, и не отвергни грешных наших молений, и склони ухо свое и услышь нас, находящихся на краю гибели. Ибо согрешили мы, Господи, согрешили перед небом и перед тобой, и мерзкими делами и бесстыдными всячески себя осквернили перед небом и землей в этой преходящей нашей жизни, и недостойны воззреть на высоту славы твоей, ибо ожесточили твое благоволение и разгневали твое Божество, и презрели твои заветы и не послушали твоих велений. Но ты же сам, цесарь и владыка, человеколюбец, незлобивый, долготерпеливый и многомилостивый, возвестил через пророка своего: “Не хочу по воле своей смерти грешнику, но если обратится ко мне, да будет жив”, — и другое: “Не пришел я праведников призвать, но привести к покаянию грешников”. Ведь не хочешь ты, владыка, погубить творение рук твоих и не жаждешь погибели людской, но хочешь, чтобы все спаслись и обратились к истине. Поэтому-то и мы, недостойные, будучи созданием и творением твоего Божества, не теряем надежды на свое спасение, и, уповая на твое беспредельное милосердие, припадаем к тебе, и следуем за тобой, всем сердцем молим и жаждем милости твоей. Пощади, Господи, пощади тех, кого искупил ты животворной кровью своей, и не предай нас врагам и супостатам владычества твоего, и избавь нас от осады этой и окруживших нас зол и напастей. Освободи, по великой милости своей, и спаси нас чудесами твоими, и прославь имя свое, да будут посрамлены враги твои и примут позор от всякой силы, и могущество их да сокрушится, да уразумеют, что ты — Бог наш, Господь Иисус Христос, во славу Богу-Отцу».

 

Таковыми убо и иными многыми молебными глаголы по вся дни молящеся, чааху спасениа своего, тако и вси людие бяху притычюще къ святым Божиим церквам, плачуще и рыдающе, и руце на небо воздѣюще, просяще у Бога милость. Но убо елико преже благодатѣй и даров Божиих и пречистыа Богоматери благодѣяний сподоблени быхом, толико нынѣ, грѣх ради наших, помилованиа и щедротъ Божиих лишени быхом. «Егда бо, — рече, — простретѣ рукы ваша къ мнѣ — отовращу очи мои от вас, и аще придѣте явити ми ся — отовращу лице свое от вас». И паки: «Елико сътвориши, елико дѣлаеши — ненавидит сия душа моа». Таковым убо отвѣтом и мы нынѣ, грѣх ради наших, уподобихомся, и молбы и молениа наша неприятна суть Богови.

Вот такими и многими другими молитвенными словами день за днем молились, надеясь на спасение свое. Также и все люди стекались к святым церквам Божьим, плача и рыдая и руки к небу простирая, моля у Бога милости. Но если прежде стольких благодатей и дарований Божьих и пречистой Богоматери благодеяний сподобились, то теперь, грехов ради наших, милости и щедрот Божиих лишились. «Когда же, — говорит, — прострете руки ваши ко мне, то отведу глаза свои от вас, а если и придете предстать передо мной — отверну лицо свое от вас». И другое: «Что ни сотворишь, что ни сделаешь — все ненавистно душе моей». Вот такого же ответа и мы заслужили грехов ради наших, и мольбы наши и молитвы чуждыми остались Богу.

 

Туркы же, якоже предирекохом, по вся дни брань творяще гражаном, не почивааху. А окаанный Магумет, собрав воин своих, раздѣли имъ мѣста къ приступу: убо карачбѣю[57] противу цесарскых полатъ и дрѣвяных врат и Калисариа, а бегиларбѣем — восточному — противу Пигии и Златаго мѣста, а западному — противу Хорсуни всѣя.[58] Сам же, безвѣрный, нарек себя посреди ихъ, противу врат святаго Романа и разрушеннаго мѣста. Столу же морскому Балтауглию и Загану[59] — обѣ стенѣ от моря, яко да окружат всь град и в едино врѣмя и в един час ударити бранию на град по земли же и по морю. И тако урядив сквѣрный.

Турки же, как было сказано раньше, ежедневно бились с горожанами, не зная сна. А окаянный Магомет, собрав воинов своих, распределил среди них места для приступа: карачбею напротив императорского дворца и деревянных ворот и Калисария, а бегиларбеям — восточному — против Лиги и Золотого места, а западному — напротив всей Хорсуни. Сам же безверный объявил, что станет посередине — напротив ворот святого Романа и разрушенной стены. Столу же морскому Балтауглию и Загану — обе стены со стороны моря, чтобы окружить весь город и в одно и то же время, в один и тот же час ударить по городу и с суши, и с моря. И так назначил нечестивый.

 

В 26 день маия, проповѣдником их откликавше сквѣрную свою молитву, абие взкрычавше, всѣ воинство скакаху къ граду. И прикативше пушкы, и пищали, и туры, и лесница и грады древяные, и ины козни стѣнобитныя, имже не бѣ числа. Такоже и по морю придвинувше корабли и катарги многыа, и начаху бити град отвсюду, и мосты на рвѣх нарѣжати, и яко уже збиша съ стѣн всих гражан, въскорѣ придвинувше грады дрѣвяные и туры высокиа и лесница тмочисленыа, нужахутся силою взойти на стѣну, и не даша им грѣкы, но сѣчаахуся с ними крѣпко. Баши же, и воини и нарадчики их, понужающе туркъ и бьюще их, въскликааху и вопиаху на них. Магумет же окаанный со всѣми чины врат своих, заиграв въ всѣ игры и в тумбаны, и вопли великими возшумѣша, аки буря силная, и приидѣ на полое мѣсто и таким суровством мняше бо внѣзаапу похитити град. Стратигом же многим преспѣвшим зъ Зустунѣею на помощь, бьяхуся с турки крѣпко, и бысть пагуба велиа гражаном. Но убо еще часу суда не приспѣвшу, премогахуся съ ними. Цесарь же и велможи с ними скакаху по всѣму граду, плачуще и рыдающе, молящеся боляром, и стратигом, и воином всим, тако и всему народу, да не отпадуть надѣжею ни да ослабѣют дѣлом, но дѣрзостию и вѣрою несумнено братися съ врагы, и Господь Богь поможет ны. И повелѣ звонити по всему граду на собрание людѣм. И собравшеся всѣм людѣм по стѣнам, бьяхуся с туркы, и быть сѣча велия, яко страшно и жестоко видѣти обоих дрьзость и мужества.

В двадцать шестой день мая, едва муллы их откричали скверные свои молитвы, тотчас же, возопив, с боевым кличем ринулось все войско на город. И подкатили пушки, и пищали, и туры, и лестницы, и деревянные башни, и иные орудия стенобитные — всему этому нет числа. Также и с моря приблизились корабли и многие катарги, и начали обстреливать город отовсюду, и возводить мосты через рвы, и как только вынудили горожан отступить со стен, тут же придвинули деревянные башни и туры высокие и бесчисленные лестницы, пытаясь силой взобраться на стены, и не дали им греки, но яростно бились с ними. Ваши же, и воины, и начальники их силою гнали турок, избивая их, призывая и угрожая. Магомет же окаянный со всеми чинами врат своих, под звуки всех музыкальных инструментов и тимпанов, с громкими кликами, подобными реву бури, приступил к разрушенному месту стены и в такой грозной силе рассчитывал быстро захватить город. Но многие стратиги с Зустунеей подоспели на помощь, мужественно бились с турками, и немалая тягота была горожанам. Но еще не настал судный час, и еще могли сопротивляться врагам. Цесарь же в окружении вельмож объезжал весь город, с плачем и рыданием моля вельмож, и стратигов, и всех воинов, и весь народ, чтобы не теряли надежды, не поддавались слабости в деле своем, но с отвагой и непоколебимой верой боролись бы с врагами, и поможет им Господь Бог. И повелел звонить в колокола по всему городу, сзывая людей. И собрались все люди на стены, сражаясь с турками, и разгорелась яростная битва, так что страшно было видеть дерзость и мужество сражающихся.

 

Патриархъ же со всѣми съборы бяше въ святѣй Велицѣй церкви, и неотступнѣ моля Бога и пречистую его Богоматерь о поможении и укрѣпление на врагы. Егда же услыша звону, вземше божествѣныя иконы, изыдѣ прѣд церквою, и ста на молитву, осѣняюще крестом всь град, и рыдающе и глаголюще: «Вскресни, Господи Боже, и помози нам, конечне погыбающим, и не отрыни людий своих до конца, и не дай же достояниа твоего в поношение сыроядцем сим, да не рекут: “Гдѣ есть Богъ их?”, но да познают, яко ты еси Богъ наш, Господь Исус Христос, въ славу Богу-Отцу». Сицѣ и къ святей Богоматере возглашающе: «О всѣсвятаа владычицѣ, стани, руцѣ въздѣв къ сыну своему, Богу нашему, и утиши, владычицѣ, иже на нас гнѣв Божий и пагубу, уже бо, пресвятаа госпоже, при устѣх адовѣх есмя; поскори, о всемилостивая и человѣколюбивая мати, и измий нас, обьемше дѣсною ти рукою, преже даже не пожрет ны адъ, яко да и всѣм прославиться и возблагодарить все святое и великолѣпное имя твое».

Патриарх же со всем причтом находился в святой Великой церкви и неустанно молил Бога и пречистую его Богоматерь о помощи и даровании силы против врагов. Когда же услышал звон, то, взяв божественные иконы, вышел перед церковью и стал на молитву, осеняя крестом весь город и с рыданиями возглашая: «Воскресни, Господи Боже мой, и помоги нам, совсем уже погибающим, и не отвергни людей своих до конца, и не дай на поношение сыроядцам этим достояния своего, да не спросят они: “Где же Бог их?” — но да узнают, что ты — Бог наш, Господь Иисус Христос, во славу Богу-Отцу». Также и к святой Богоматери обратился: «О всесвятая владычица, стань, руки воздев к сыну своему, Богу нашему, и укроти, владычица, Божий гнев на нас и отведи погибель, — уже ведь, пресвятая госпожа, мы в пасти адской; поспеши, о всемилостивая и человеколюбивая мать наша, и спаси нас, обняв правой своей рукой, прежде чем поглотит нас ад, чтобы перед всеми прославлено было и возблагодарено святое и прекрасное имя твое».

 

Сице вопиюще и моляся не престааху, царю же преспѣвшу к полому мѣсту, и видѣвъ брань тяжчайшу, ста и сам ту и вси велможи, и яко сказаша ему безбожнаго устремленье, абие возопи к воином, плачюще: «О братиа и друзи! Нынѣ врѣмя обрѣсти славу вѣчную за церкви Божиа, за православную вѣру, и сотворити что мужьствѣное на память послѣдним». И ударивъ фарис, хотяше бо прескочити разрушеное мѣсто и доступити Магумѣта на отомщение крови христьянъские. И яша его велможи и оружникы пѣсца нужею, занѣ нѣвмѣстно бѣ дѣло, Магумѣтю безбожному в силѣ тяжьсцѣ сущу. Цесарь же, обнаживъ мѣчь, обратися на туркы, и якоже кого достигаше мечем по раму или по рѣбром — пресѣкаше ихъ, туркы же, ужасшися крѣпости царевы, бѣжаху и разлучахуся. Стратиги же и воины и вси людие, очютивше своего цесаря, охрабришася вси и скакаху на туркы акы дивии звѣри. И тако пробиша и́ за рва. Магумет же ста крѣпко и повелѣ туркъ, бьяше, возвращати на грѣкы, и бысть сѣча премрачна, зане стрелы их помрачиша свѣт. Грѣкы же пакы съ обеих стран стены мѣтаху на туркы смолы горячие и смолья пучмы великыи зажигающе. И уже солнцу зашедшу и ночи наставши, сѣча же не преста, но огни безчислѣные безбожный сотворше, сам скакаше по всѣм мѣстом, крыча и вопиа, понужающе своих, чааше иже пожрети град. Но убо грѣки и прочие люди, сущеи на стѣнахъ, огражашеся дрьзостию, впияху друг другу: «Поскоримъ, братие, на осуженое мѣсто и помрем за святыа церкви». И тако сѣчахуся крѣпко с турки до полунощи и съгнаша их съ забрал и съ градовъ их на землю, и преста сеча. Но нѣ отступиша отъ града окаянныи, брѣгуще своих градов и иных кознѣй. Наутриа же греки возхотѣша зажещи в многих мѣстехъ козни их и грады дрѣвяные, и не даша им турки стрѣлянием многым из луков и из пищалей. Падение же обоих стран, а наипаче ранных — кто можеть исчести.

Пока так взывали и молились не переставая, цесарь подоспел к разрушенному месту и, видев ожесточенную битву, остался здесь сам со всеми вельможами своими, и когда поведали ему о натиске безбожного, с плачем воззвал он к воинам: «О братья мои и друзья! Ныне настало время обрести славу вечную за церкви Божьи, за православную веру, и явить мужество перед лицом потомков». И, пришпорив коня, хотел пробиться через разрушенное место и добраться до Магомета, отомстить ему за кровь христианскую. Но силой удержали его вельможи и пешие воины, ибо немыслимо было это дело, так как Магомет безбожный был с несметной силой. Цесарь же, обнажив меч, напал на турок и кого ударял мечом по плечу или по груди, того рассекал пополам; турки же, в ужасе перед силой цесаря, бежали врассыпную. А стратиги, и воины, и весь народ, видя своего цесаря, исполнились храбрости и бросались на турок, словно дикие звери. И так прогнали их за ров. Магомет же стал недвижимо и приказал побоями возвращать турок на греков, и шла битва в сумраке, ибо стрелы затмевали свет. Греки же снова по обе стороны стены лили на турок горячую смолу и бросали горящие вязанки смолистого хвороста. И даже когда зашло солнце и настала ночь, битва не прекращалась, так как приказал безбожный зажечь бесчисленные факелы и сам скакал повсюду, крича и взывая, понукая своих, рассчитывая поглотить город. Однако греки и остальные люди, находившиеся на стенах, огражденные доблестью, кричали друг другу: «Поспешим, братья, на суженое место и умрем за святые церкви». И так бились крепко с турками до полуночи и сбросили их с забрал и со стен на землю, и прекратилась битва. Но не отступили от города окаянные, охраняя свои осадные башни и иные орудия. Наутро же греки попытались во многих местах поджечь осадные орудия их и башни деревянные, и не дали им этого сделать турки, непрестанно обстреливая из луков и пищалей. Убитых же с обеих сторон, а тем более раненых никто не смог бы сосчитать.

 

От дѣвятое же годины того дни паки безвѣрный повелѣ бити град возлѣ разрушеного мѣста изо многых пушек и пищалей. И навадивше пушку болшую, удариша в башту, тако въ другие, и в третьи, и разбиша башту, и тако проиде той день. Ночи же наставши, Зустунѣа паки съ всѣю дружиною и фряги всѣ начаша башту съзидати. Христьянское же согрѣшенье не возхотѣ се, но, прилѣтев ис пушки, ядро камѣнное на излетѣ и удари Зустунѣа по персѣм и разрази ему перси. И падѣ на землю, едва его отольяша и отнесоша и́ в дом его. Боляре же и вси людие и фряговѣ, иже бѣша с ним, растааху и не вѣдааху, что сотворити. Се же бысть изволѣнием Божиим на конѣчную погибѣль граду, понѣже полое оно мѣсто он храняше великою силою и мужеством, храбръ бо бѣ, и мудръ, и ратному дѣлу преискушен. Егда же сказаша цесарю, абие распадѣсе крѣпостию и истаяше мыслию, и скоро поидѣ к нѣму, такоже и патриархъ и вси велможи и врачевѣ, утѣшающе его, хотяху бо, аще бы мощно было, душа своа вдунути в него. Обьяше бо их скорбь и пѣчаль велиа о нем, занеже братом его имѣяше цесарь многыя ради вѣры его и бодрости. Врачевѣ же чрес всю ону нощь тружахуся о поможении его и едва исправиша ему грудь, вшибленое мѣсто от удара. И абие отдохнул отъ болезни. И даша ему мало брашна и питие, и тако опочи той нощи.

В девятом часу того дня безверный снова приказал обстреливать стену вокруг разрушенного места из многих пушек и пищалей. И изготовили пушку большую, ударили в башту, также и второй раз, и третий, и разрушили башту. И так прошел этот день. Когда же настала ночь, Зустунея снова со всей дружиной и с фрягами начал возводить башту. Но по грехам христианским не удалось это: ибо прилетело каменное ядро из пушки, на излете ударило Зустунею в грудь и разбило ему грудь. И упал на землю, едва его отлили водой и перенесли в дом его. Бояре же, и все люди, и фряги, бывшие подле него, растерялись и не знали, что же делать. Это случилось по изволению Божьему на полную погибель городу, ибо это разрушенное место он оборонял благодаря великой силе своей и мужеству, ибо храбр был, и умен, и искушен в ратном деле. Когда же сказали о том цесарю, покинула сила его и смешались мысли, и поспешно отправился к нему, а также патриарх, и все вельможи, и врачи; и утешали Зустунею, и готовы были, если бы было можно, свою душу вдунуть в его тело. Ибо охватила их скорбь и печаль великая о нем, так как цесарь почитал его как брата за его верность и твердость духа. Врачи же всю ночь протрудились, помогая ему, и немного подлечили ему грудь, пострадавшую от ушиба. И тогда отпустила его боль. И дали ему немного поесть и попить, и так заснул он в ту ночь.

 

Оставшей же дружинѣ его у башты, съзидааху башту, но нѣ успеша ничтоже. Зустунѣя же пакы повелѣ сѣбя нести тамо и начат дѣлати башту съ усердием великим. Но дню уже преспѣвшу, егда видѣша туркы башту дѣлающих, вскорѣ пустиша на них изо многых пушек и не даша им дѣлати. Онѣм же постранившимся от пушек, вскорѣ наскачиша множество туркъ на полое мѣсто, такоже и грѣки против, и бысть брань велиа. Флабурар же некый со многыми срачины яростнѣ нападѣ на грѣки, в нихже бяху 5 страшных возрастом и взором, и бьяху гражан нещадно. Такоже из града протостратор[60] и сынъ его Андрѣй со многими людми поскориша на турки, и бысть сѣча ужасна. Видѣвша же съ стѣны три братеники пять мужей онѣхъ срачин, бьюще тако силнѣ гражан, скачиша съ стѣны, нападоша на них и сечахуся с ними лютѣ, яко удивитися турком и не дѣяти их, чающе убиеным быти от них. И убиша гражане дву срачин. Тако, въскричав, нападоша на них множество туркъ, онѣм же, обраняющеся от них, уидоша в град. Бяху же трие ты инафтыи[61]: един грѣчин, а другый угрин, а третий арбонаш, О полом же мѣсте сеча не преста, но паче растяше, турком бо в велицѣй силѣ приступлше, сечахуся и погоняху гражан сурово. Стратиги же и велможи вкупѣ съ Зустунеем мужествоваху крѣпко, и падоша множество людий от обоих странъ. Но еже Богъ изволи, тому не преити: прилѣтевшу убо склопу,[62] и удари Зустунѣа и срази ему дѣсное плѣчо, и падѣ на землю аки мертвъ. И падоша над ним боляре его и людие, крыча и рыдая, и поношаше его прочь, тако и фряговѣ вси поидоша за ним.[63] Туркы же, слышав рыдание и смятѣние людцкаго, абие възкличав, напустиша всеми полкы и потопташа гражан и въгнаша их въ град, бья и сеча их. Видѣв же стратигы и вси гражанѣ болма прибывающих туркъ, начаша бѣжати, и егда постигахут их нужею, возвращахуся и боряхуся с ними. И погыбель конечная уже бѣ постигла град, аще бы не поскорилъ цесарь со избранными своими. Царю же приспѣвшу, срѣте Зустунѣа еще жива суща, и восплакася о немъ горко, и начаша возвращати фрягъ с молением и рыданием, и не послушаше его. И, пришед, поношаше своих о слабости их и немужествѣ, и абие возвращаше бѣгающих, а самъ нападѣ на туркы и, понюкнувъ своим, внидѣ в ратных, бьяше ихъ мечемъ по плещу и по рѣбром; аще и по коню ударить — падаху подъ ними, и не удрьжеваше бо мечь его ни збруи, ни конская сила. Туркы же искликахуся и другъ друга понюкаше на нь, сам же не смѣяше. Оружия же, иже мѣтаху на нь, якоже прѣди рѣкохомъ, вся суетно падаху и мимо его лѣтающе, не улучахуть его, еще убо часу не преспѣвшу. Он же на нихъ возвращашеся, бѣжаху от него, и разлучахуся, и даяхуть ему путь. И тако прогнаша турковъ к полому мѣсту, и сгустившимся ту множеству народу, побиша их гражане безчислено, закалаху бо их аки свинѣй, дондеже проидоша полое мѣсто, а иже бѣжаша на сторону по улицам — тамо побьени быша. И тако Божиим промыслом в той день избавися град: турки бо отъидоша от града, а гражане же падаху опочивати, и не бѣ тоя нощи ничесоже.

Соратники же его, оставшиеся возводить башту, мало что успели. Зустунея же снова приказал отнести себя туда, и начали строить башту с великим усердием. Но уже настал день, и когда турки увидели возводящих башту, тут же обстреляли их из многих пушек и не дали им строить. Когда же попрятались греки от пушечного огня, тут же бросилось множество турок к разрушенному месту, а греки — им навстречу, и завязалась ожесточенная битва. Флабурар же некий с многими сарацинами яростно напал на греков, и было среди них пятеро огромных ростом и страшных с виду, и рубили они горожан беспощадно. Из города же выступили поспешно против турок протостратор и сын его Андрей со многими людьми, и началась яростная сеча. Тогда три воина-побратима, увидев со стены, что сарацины истребляют горожан, сбежали оттуда, напали на турок и яростно схватились с ними, а те, ошеломленные, не сопротивлялись им, страшась быть убитыми. И сразили горожане двух сарацинов. Тогда с боевым кличем набросилось на них множество турок, они же, защищаясь от них, отступили в город. Были же те трое: один — грек, другой — венгр, а третий — албанец. Но не прекратилось сражение у разрушенного места, а все разгоралось, ибо турки пришли в великом множестве, рубились и упорно теснили горожан. Стратиги же и вельможи вместе с Зустунеей доблестно мужествовали, и пало немало людей с обеих сторон. Но что изволил Бог, тому не миновать: метнули копьем и попали в Зустунею, и ранили его в правое плечо, и упал тот на землю, словно мертвый. И склонились к нему бояре его и все люди, стеня и рыдая, и унесли его оттуда, и все фряги пошли вслед за ними. Турки же, услышав рыдание и увидев смятение среди людей, снова с кликом напали всеми силами, и расстроили ряды горожан, и оттеснили их в город, сражая их и рубя. Увидели стратиги и все горожане, что все прибывает число турок, и обратились в бегство, когда же силой удерживали греков, то возвращались они и вступали в бой. И уже настал бы час погибели городу, если бы не поспешил цесарь с отборными воинами. Подоспев, цесарь застал Зустунею еще живого и горько оплакивал его, и начал возвращать фрягов с мольбами и рыданием, и не послушали его. И своих попрекал он слабостью и отсутствием мужества, и снова возвратил отступивших, а сам напал на турок и, криком ободрив своих, ворвался в ряды врагов, нанося им удары по плечам и по груди; если же и коня поражал — падал тот перед ним, и не удерживали меч цесарев ни конские доспехи, ни сила конская. Турки же, перекликаясь, побуждали друг друга напасть на него, а сами не решались. Оружие же, которое метали в него, как мы уже говорили ранее, все падало всуе и мимо него пролетало, не задевая, ибо не настал еще его час. Он же устремился на них, и побежали от него турки во все стороны, расступаясь перед ним. И так отогнали турок от разрушенного места, и столпилось там множество врагов, и без числа перебили их горожане, закалывая, точно свиней, пока они проталкивались через пролом, а те, которые побежали в разные стороны по улицам,— там были перебиты. И так по божественному промыслу в тот день избавился город: турки отступили от стен, а горожане, падая на землю, тут же засыпали, и не произошло ничего в ту ночь.

 

Цесарь же с патриархом и вси воини поидоша в Великую церковъ и возблагодариша Бога и пречистую его матерь и похваляху цесаря. И тако неции сказаша, яко и сам цесарь в сердци своем вознесеся, но и отшествие поганых чаяху, но вѣдаху бо Божие изволение. Магумет же, видѣвъ толикое падѣние своих и слышав цесареву храбрость, тоя ночи не спа, но совѣтъ велий сотвори: хотяше бо тоя ночи отступити, зане уже и морский путь преспѣ[64] и корабли многые придут на помощь граду. Но да збудеться Божие изволение, съвѣт той не съврьшися. И яко уже о семой године тоя ночи начат наступати над градом тма велиа: воздуху убо на аере огустившуся, нависеся надъ градом плачевным образом, ниспущаше, аки слѣзы, капли велицы, подобные величеством и взором буйвалному оку, червлѣны, и терпяху на земли на долгъ час, яко удивитися всем людем и в тузе велицей и во ужасе быти.

Цесарь же с патриархом и все воины собрались в Великой церкви, и возблагодарили Бога и пречистую его мать, и прославили цесаря. И некоторые говорили, будто бы и сам цесарь воспрянул духом, и даже понадеялись на отступление поганых, не ведая божественной воли. Магомет же, видя, что столько его воинов пало, и прослышав о храбрости цесаря, не спал в ту ночь, но собрал большой совет: хотел уже в ту ночь отступить, ибо и морской путь открылся, и много кораблей могло прийти на помощь городу. Но чтобы свершилась воля Божья — не суждено было тому сбыться. Когда наступил седьмой час ночи, разлился над городом глубокий мрак: воздух в высоте сгустился, навис над городом, словно оплакивая его и роняя, как слезы, крупные красные капли, подобные по величине и по виду буйволовым глазам, и оставались они на земле долгое время, так что дивились все люди и пришли в отчаяние великое и ужас.

 

Патриярхъ же Анастасие[65] вскоре собрав весь клирик и синклит, поидѣ къ цесарю и рече ему: «Свѣтлейший цесарю, вся прежереченная о градѣ сем добрѣ веси, тако и отшествие Святаго Духа видѣ. И се пакы нынѣ тварь проповѣдует погибели града сего. Молим тя: изыди изъ града, да не вси вмѣсте погинем. Бога ради изиди!» И повѣдаша ему много дѣяний прежних цесарей, сим подобна. Тако же и клирик весь и сунклит[66] много глаголаше ему, да изыдет из града. И не послушаше их, но отвѣщаваше им: «Воля Господня да будетъ!»

Патриарх же Анастасий, тотчас же собрав весь клир и синклит, пошел к цесарю и сказал ему: «Светлейший цесарь, все прежде возвещенное о городе этом ты хорошо знаешь, также и отшествие Святого Духа видел. И вот сейчас стихии возвещают гибель города сего. Молим тебя: покинь город, да не погибнем все вместе. Бога ради — уходи!» И напомнили ему много подобных же поступков прежних царей. Так же и клир весь и синклит долго убеждали его, чтобы он покинул город. И не послушал их, но отвечал: «Да будет воля Господня».

 

Магумет же окаанный, яко видѣ тму велию над градом, созва книжники и молнъ и вопроси их: «Что есть сия тма надъ градом?» И рекоша ему: «Знамение велико есть и граду пагуба». Он же, безбожный, повелѣ вскоре уготовити вся воя и пусти напред тмочисленыи оружникы пѣсца, и пушки, и пищали, и за ними всѣ войско. И, прикатив против полого мѣста, начаша бити о всем том мѣсте, и яко отступиша далѣче гражанѣ от полого мѣста, поскориша песца очистити путь ратным и рвы изровняти. И тако напустиша туркы всеми полкы и потопташа гражан, конником мало сущим. Стратигом же и мегистаном и всим конником приспѣвшим, покрѣпиша народ и боряхуся с турки. Цесарю же пригнавшу со всеми велможи и со избранными своими конники и песца оружники, и нападѣ на турки, уже многу суще войску внутри града, и смешався с ними, сечахуся тяжким и звѣрообразным рвением и прогнаша их к полому мѣсту. Бегиларбей же восточный, велику сущу и мощну, воскричав со всѣю силою восточною и нападѣ на грѣки, и размѣси полки их, и прогна их, и, взем копие, напусти на цесаря. Цесарь же, подав ему щит, отвѣде ему копие и, ударив его мечем въ главу, и разсече его до сѣдла. И абие возопиша турки многими гласы и, падши, отъяша его и отнесоша. Цесарь же, пригласив своих, со восклицанием многым внидоша во все полки их, и, бья их, прогнаша из града.

Магомет же окаянный, увидев тьму великую над городом, призвал к себе мудрецов и мулл и вопросил их: «Что предвещает этот мрак над городом?» И ответили ему: «Знамение предивное это — городу погибель». Он же, безбожный, приказал немедленно изготовить всех воинов к бою и пустил впереди бесчисленных вооруженных пехотинцев, и пушки, и пищали, а следом и все остальное войско. И, прикатив и поставив пушки напротив разрушенной стены, начали обстреливать все то же место, и когда отступили горожане далеко от пролома, поспешили воины пешие расчистить путь войску и засыпать рвы. И так надвинулись турки всеми полками и рассеяли горожан, ибо было среди тех мало конных. Стратиги же, и мегистаны, и все конники подоспели, поддержали сражающихся и вступили в бой с турками. Сюда поспешил и цесарь со всеми вельможами, и с избранными своими конниками, и с пешими воинами, и напал на турок, когда уже много врагов прорвалось внутрь города, и, смешавшись с ними, отчаянно рубился, яростью уподобляясь зверю, и отогнали их к разрушенному месту. Бегиларбей же восточный, — а был он огромного роста и могуч, — издав клич, со всеми силами восточными напал на греков, и расстроил полки их, и отогнал их, и с копьем в руке напал на цесаря. Цесарь же щитом отвел его копье и, ударив его мечом по голове, рассек до седла. И тут возопили турки в один голос, и, склонившись над ним, отбили его у греков, и унесли. Цесарь же, созвав своих, с кликами врезался в ряды врагов и, избивая их, прогнал из города.

 

Но карачбѣю баше, собравшу множество войска, придѣ гуфою[67] и гордостию великою на полое мѣсто, и внидѣ в град, и прогна цесаря и всих гражанъ. Цесарь же, паки помолився стратигом и всим мѣгистаном и вельможам, тако и народу, укрѣпи их и, возвратився, нападоша на турки, уже отложше живота, и паки прогнаша их из града. Но аще бы горами подвизали, Божие изволение не премочи: «аще бо, — рече, — не Господъ созиждеть храм, всуе тружаемося жиждущеи».[68] Турком убо множеством много суще, пременяхуся на брань, гражаном же всѣгда единым; отъ многаго труда изнемогаху и падаху, аки пияни. Такоже и цесарю и всим воином ниоткуда же помочь чающе, разпадоша крѣпостию и истаяша мыслию, объяша бо их скорбь и печаль велия.

Но карачбей баша, собрав множество воинов, устремился со своим полком к разрушенному месту и, вступив в город, оттеснил цесаря и всех горожан. Цесарь же, снова обратившись ко всем стратигам, и всем мегистанам, и к вельможам, и к народу всему, вооружил их, и, вернувшись, напал на турок, не щадя жизни, и снова выбил их из города. Но если бы и горами могли двигать, все равно Божью волю не превозмочь. «Если же, — говорится, — не Господь воздвигает храм, то всуе трудятся строящие его». Турок же было многое множество, а горожане — изо дня в день все те же — от великой усталости изнемогли и падали, словно пьяные. К тому же и цесарь, и все воины ниоткуда не ждали помощи, оставили их силы и ослабела воля, охватили их скорбь и печаль великая.

 

Магмет же окаанный, слышав восточнаго бегиларбеа убийство, плакаше много: любяше бо его мужества ради его и разума, и возъярився, поиде сам своими враты и со всеми силами, а на цесаря повелѣ навадити пушки и пищали, бояше бо ся его, да не изыдет из града со всеми людьми и нападет напрасно на нь. И, пришед, безбожный ста против полого мѣста и повелѣ первое бити из пушек, из пищалей, да отступят гражане. Таче напусти Балтавулия башу со многыми полкы и три тысяща избранных[69] и заповѣда им, да улучат цесаря, аще и до смерти постражут, или ис пищали убьют его. Стратиги же и мегистаны и вси велможи, видев устрѣмление безвѣрнаго, пришедша в силѣ тяжше, и стрѣляния зѣлнаго, отвѣдоша цесаря, да не всуе умреть. Онъ же, плача горько, рече им: «Помните слово, еже рѣх вам и обѣт положих: не дѣйте менѣ, да умру здѣ с вами». Они же отвѣщаваху: «Мы вси умрем за церкви Божиа и за тебя». И, взем, отвѣдоша его от народа и много увѣщаху его, да изыдеть из града, и, дав ему конечное целованне, стоня и рыдая, возвратишася вси на уреченное место.

Магомет же окаянный, услышав, что убит бегиларбей восточный, долго его оплакивал, ибо любил его за мужество его и разум, и, разъярившись, пошел сам со своими вратами и со всеми силами, а на цесаря приказал нацелить пушки и пищали, страшась, как бы не вышел он из города со всеми людьми и не напал бы внезапно на него. И пришел безбожный, стал против разрушенного места и приказал прежде всего стрелять из пушек и пищалей, чтобы отступили горожане. Затем послал Балтаулия-башу с многими полками и три тысячи отборных воинов своих и приказал им, чтобы разыскали цесаря, хотя бы ценой жизни, или из пищали бы убили его. Стратиги же, и мегистаны, и все вельможи, догадавшись о замысле безверного, устремившегося в такой силе великой, и видя яростную пальбу, увели цесаря, дабы не погиб он понапрасну. Он же, горько сетуя, говорил им: «Вспомните, что я сказал вам и какой зарок положил: не удерживайте меня, да умру здесь с вами». Они же отвечали: «Мы все умрем за церкви Божий и за тебя». И насильно увели его от воинов и долго убеждали, чтобы он уехал из города, и, отдав ему последнее прощание со стонами и рыданием, возвратились все на свои места.

 

Балтаулию же приспевшу со многою силою, стретоша его стратиги на полом мѣсте, но не возмогоша удержати его, вниде въ градъ всѣми полки и нападѣ на гражан. И бысть сеча крѣпчайшая всѣхъ прежних, и падоша стратиги и мегистаны и вси велможи, яко ото многых мало отъидоша на извѣщение цесарю, тако и гражан и турков, имже не бѣ числа. Тритысящники же рыстаху и совахуся на всѣ страны, аки дивии звѣри, ища себѣ лову цесаря. Магмет же окааный, паки вскорѣ урядив, разсылаше всю свою рать по всем улицам и по вратам цесаря бречи, а сам ся оста токмо сь яничаны, обрывся въ обозе, и пушки и пищали уставив, бояше бо ся цесаря. Цесарь же, яко слыша Божие изволение, поидѣ в Великую церковъ и паде на землю, прося милость Божию и прощенье согрѣшением, и простився с патриархом и со всеми клирикы и с цесарицею. И, поклонився на всѣ страны, поидѣ из церкви, и абие возопиша всь клирик и весь народ сущий ту, и жены и дѣти, имже не бѣ чила, рыданием и стонанием, яко мнѣтися церкви оной великой колѣбатися, и гласи ихъ, мню, до небесъ достигаху.

Когда же подоспел Балтаулий с большими силами, то встретили его стратиги у разрушенного места, но не смогли сдержать его, и пробился он в город со всеми своими полками, и напал на горожан. И завязалась битва еще более ожесточенная, чем прежде, и погибли в ней стратиги, и мегистаны, и вельможи все, так что из многих мало кто смог потом принести весть цесарю, а погибших горожан и турок не счесть. Тритысячники же рыскали и разъезжали повсюду, словно дикие звери, охотясь за цесарем. Окаянный же Магомет, снова собрав свои полки, послал их по всем улицам и ко всем воротам в поисках цесаря, а сам остался только с янычарами, окопавшись в лагере своем, расставив пушки и пищали, ибо страшился цесаря. Цесарь же, словно услышав веление Божье, отправился в Великую церковь и пал на землю, прося Бога о милости и прощении за грехи, и попрощался с патриархом, и со всем причтом, и с царицей. И, поклонившись на все стороны, вышел из церкви, и снова раздались вопли всего клира и находившегося тут народа, жен и детей, которых было не счесть, — все рыдали и стонали, так что казалось, что эта огромная церковь зашаталась, и голоса их, думается мне, достигли до небес.

 

Идущу же цесарю из церкви, сей едино пререк: «Иже хощет пострадати за Божиа церкви и за православную вѣру, да поидет со мною!» И всѣд на фарис, поидѣ къ Златым вратам, чаяше бо стретити безбожнаго. Всѣхъ же воин собрашася с ним до трѣю тысящь, и обрѣте во вратѣх множество туркъ, стрѣгущи его, и побивше их всѣх, поидѣ во врата, но не можааше пройти от многаго трупиа. И паки срѣтоша их множество туркъ, и сечахуся съ ними и до нощи. И тако пострада благовѣрный царь Костянтин[70] за церкви Божия и за православную вѣру мѣсяца мая въ 29 день, убив своею рукою, якоже оставшеи сказаша, болма 600 турков. И збысться реченное: Костянтином създася и паки Костянтином и скончася. Зане согрѣшениемъ осуждение судом Божиим врѣменем бывают, злодѣяние бо, — рече, — и безаконие превратит престолы силныих.

Цесарь же, выходя из церкви, одно только промолвил: «Кто хочет пострадать за Божьи церкви и за православную веру, пусть пойдет со мной!» И, сев на коня, поскакал к Золотым воротам, рассчитывая там встретить безбожного. Всех же воинов собралось с ним до трех тысяч, и увидел он в воротах множество турок, подстерегавших его, и, перебив их всех, устремился в ворота, но не смог проехать из-за множества трупов. И снова двинулись им навстречу турки в бесчисленном множестве, и бились с ними до самой ночи. И так пострадал благоверный царь Константин за Божьи церкви и за православную веру месяца мая в 29-й день, убив своей рукой, как сказали уцелевшие, более шестисот турок. И свершилось предсказанное: Константином создан город и при Константине погиб. Ибо за согрешения время от времени бывает возмездие судом Божьим, злодеяния ведь, говорится, и беззакония низвергнут престолы могучих.

 

О велика сила грѣховнаго жала! О, колико зла творит преступление! О, горѣ тобѣ, Седмохолмий, яко погании тобою обладают, ибо колико благодатѣй Божиих на тебѣ восияша, овогда прославляя и величая паче иных градов, овогда многообразне и многократнѣ наказая и наставляя благыми дѣлы и чюдесы преславными, овогда же на врагы побѣдами прославляя, не престааше бо поучая и къ спасению призывая и житѣйским изообилием утѣшая и украшая всяческы! Такоже и пренепорочная мати Христа Бога нашего неизреченными благодѣянии и неизчетными дарованми помиловаше и храняше во вся времена. Ты же, яко неистовен, еже на тебѣ милость Божию и щедрот отвращашеся и на злодѣяние и безаконие обращашеся. И се нынѣ открыся гнѣв Божий на тебѣ и предасть тебѣ въ руце врагом твоим. И кто о сем не восплачеться или не возрыдает! Но убо паки да придѣм къ предлѣжащому.

О великая сила жала греховного! О, сколько зла рождает преступление! О, горе тебе, Седьмохолмый, что поганые тобой обладают, ибо сколько благодатей Божьих в тебе просияло, порой прославляя тебя и возвеличивая более всех иных городов, иногда самым различным образом и многократно наказуя и наставляя дивными деяниями и чудесами преславными, порой прославляя победами над врагами, и беспрестанно поучая и к спасению призывая, и жизненным обилием радуя и украшая всячески! Так же и пренепорочная мать Христа, Бога нашего, неизреченными благодеяниями и неисчислимыми дарованиями миловала и оберегала тебя во все времена. Ты же, словно безумный, отворачивался от божественной милости к тебе и щедрот и тянулся к злодеяниям и беззаконию. И вот теперь явил Бог свой гнев на тебя и предал тебя в руки врагам твоим. И кто об этом не восплачет или не зарыдает! Но вернемся снова к описываемому.

 

Царица же в он же час прия прощение от цесаря и иночство прия.[71] Оставшии же стратиги и боляре, взем царицю и благородных дѣвиц и младых жен многых, отпустиша в Зустунѣевы карабли и катарги во островы и в Аммарию къ племянам. Народи же по улицам и по двором не покаряхуся турком, но бьяхуся с ними, и падоша от них того дни много людий, и жен, и дѣтей, а иных полоняху. Такоже и в овнах сущеи воини не предаша овны, но бьяхуся з двоими турки — вне града сущими и внутри града. И в день одолѣваеми бѣжаху и скрывахуся в пропастех, а ночи вылазяху и побиваху турков. А инии люди, и жены, и дѣти метаху на них свѣрху полат керамиды и плиты и паки зажигаху кровли полатные древяные и мѣтаху на них со огни, и пакость им дѣяху велию.

Царица в тот же час, попрощавшись с цесарем, постриглась в монахини. Оставшиеся стратиги и бояре, взяв царицу, и благородных девиц, и многих молодых женщин, отправили на кораблях и катаргах Зустунеевых на острова и в Морею к единоплеменникам. Народ же на улицах и в домах не сдавался туркам, но сопротивлялся им, и погибло в тот день множество людей, и женщин, и детей, и других захватили в плен. Точно так же и воины, находившиеся в башнях, не сдались, но бились с турками на обе стороны — с находившимися за пределами стены и внутри ее. И днем, одолеваемы, бежали и скрывались в пропастях, а ночью выходили и нападали на турок. А иные люди, и жены, и дети швыряли на них с крыш домов черепицу и плитки, а то еще зажигали деревянные крыши домов и бросали в них горящими предметами, причиняя им немало вреда.

 

И ужасахуся баши, сензякбѣи и не вѣдаху, что сотворити, но послаша къ салтану: «Аще не сам внидѣши во град, не одолен будет град». Он же взыскание сотвори велие о цари и о царици и не смѣяше в град ити, и бысть въ размышлении в великом. И позва боляр и стратиг, ихже поимаше на боех и ихже баши взяша на свои рукы, и вда им слово свое крѣпкое и дары, посла их с баши и санчакбѣи рещи гражаном по всем улицам и сущим в овнах слово салтаново с клятвою: «Да престанет брань без всякого страху и убийства и плѣнения, аще ли же ни — всих вас, и жены и дѣти ваши меч поясть».

И ужасались баши и санчакбеи и не знали, что сотворить, но послали к султану: «Если сам не войдешь в город, не будет город усмирен». Он же подробно расспрашивал о цесаре и царице, и не решался войти в город, и находился в полном замешательстве. И призвал бояр и стратигов, которых захватили в бою и которых пленили баши, и дал им свое поручительство, и одарил их, и послал их с башами и с санчакбеями объявить горожанам по всем улицам и тем, кто находится в башнях, верное слово султаново: «Пусть прекратится битва и не опасаются ни убийства, ни плена, если же нет — то все вы, и жены, и дети ваши будете преданы мечу».

 

И сему бывшу, преста брань, и вдашася вси боляром и стратигом и башам на руки! И се слышав, салтан возрадовася и посла град чистити, улици и поля. Въ 11 же день посла санчакбѣев по всем улицам съ многими людми бречити израды. А сам поидѣ со всеми чины врат своих[72] в врата святаго Романа къ Вѣликой церквѣ, в нюже бяху собраны патриархъ и всь клирикъ и народу безчислено, и жен и дѣтей. И пришед на полѣ у Великия церкви, слезе с коня и пад на землю лицем, взят персть и посыпа главу, благодаряще Бога. И почюдився оному великому зданию, тако рече: «Воистину людие сии быша и проидоша, а ини по них сим подобни не будут». И поидѣ в церковь, и внидѣ мрьзость запустение в святилище Божие, и ста на мѣсте святѣм его. Патриархъ же и весь клирик и народ возопиша слезы и рыданми, и падоша прѣд ним. Он же, помаяв рукою, да престанут, и рече им: «Тобѣ глаголю, Анастасие, и всѣй дружинѣ твоей и всему народу: з днешняго дне да не убояться гнѣва моего, ни убийства, ни пленения». И, обратився, рече башам и санчакбѣем, да запретят всему войску и всякому чину моих врат, да не дѣють весь народ градцкий, и жен и дѣтей ни убийством, ни пленением, ни иною враждою никоторою. «Аще ли же кто преступит нашего повелѣния — смертию да умрет». И повѣлѣ выслати вон, да поидут коиждо въ свой дом, хотяше бо видѣти уряд и сокровища церковнаа, да сбудеться реченное: «И вложит руце своя въ святаа жрьтвеннаа и святая потребит, и дасть сыновом погибели».

И после этого прекратилось сопротивление, и сдались все боярам и стратигам и башам. И услышав об этом, обрадовался султан, и послал очищать город, улицы и площади. В одиннадцатый же день послал санчакбеев по всем улицам с многими людьми, чтобы предотвратить внезапное нападение. А сам двинулся со всеми чинами врат своих в ворота святого Романа к Великой церкви, в которой собрались патриарх, и весь клир, и народу множество, и жен, и детей. И, придя на площадь у Великой церкви, сошел с коня, и пал ниц на землю, взял горсть земли и посыпал голову, благодаря Бога. И подивился этому огромному зданию, так сказав: «Воистину люди эти были и ушли, а иных после них, им подобных, не будет». И направился в церковь, и вошло запустение в святилище Божье, встал (султан) на месте святом. Патриарх же, и весь клир, и народ возопили со слезами и рыданиями и пали ниц перед ним. Он же, дав знак рукой, чтобы перестали, обратился к ним: «Тебе говорю я, Анастасий, и всем окружающим тебя, и всему народу: с этого дня да не убоятся гнева моего, ни смерти, ни плена». И, обернувшись, повелел башам и санчакбеям, чтобы запретили всем воинам и всем чинам врат его притеснять народ городской, и жен, и детей, ни убийством, ни пленением, ни каким-либо иным злом. «Если же кто нарушит наше повеление — да будет наказан смертью». И приказал всем разойтись, чтобы каждый отправился в свой дом, ибо хотел увидеть красоту церковную и сокровища, чтобы сбылось предсказанное: «И возложит руки свои на святыни жертвенные и святыни погубит и отдаст сынам гибели».

 

Народу же идущу до дѣвятыа годины, и еще многым сущем въ церквѣ, не дожда — изшед из церкве. Видѣ изшедших полно поле и во все улици идущих много, удивися толику народу от одноа храмины изшедчим, и поидѣ къ царскому двору. И ту срете его некый сербин, принесе ему цесареву главу. Онъ же возрадовался зѣло и вскоре позва боляр и стратиг и спроси их, да рекут ему истинну, аще то есть глава цесарева. Они же, страхом одержими, рекоша ему: «То есть сущаа глава цесарева». Он же облобыза ю и рече: «Явна тя Богъ миру уроди, паче же и цесаря, почто тако всуе погибѣ!» И посла еи къ патриарху, да обложит ю златом и сребром, и сохранит ю, якоже сам вѣсть. Патриархъ же, взем, положи ю в ковчезецъ сребрян и позлащен и... скры ю в Великой церкви под престолом. От иных же паки слышахом, яко оставшеи от сущиих съ цесаремъ у Златых врат, украдоша его тоа нощи, и отнесоша его в Галату, и сохраниша его.

Народ еще выходил из церкви вплоть до девятого часа, а многие еще оставались в ней, когда он, не дождавшись, вышел из храма. И, видя вышедших полную площадь и множество идущих по всем улицам, поразился, что столько людей вместило одно здание, и направился к царскому дворцу. И тут вышел ему навстречу некий серб, и принес голову цесаря. Он же очень обрадовался, и тут же призвал к себе бояр и стратигов, и спросил их, правда ли, что это голова цесарева? Они же, охваченные страхом, отвечали ему: «Это действительно голова цесаря». Он же поцеловал ее и сказал: «Явил тебя Бог всему миру, истинного цесаря, что же так понапрасну погиб!» И послал голову патриарху, чтобы, украсив ее золотом и серебром, сохранил ее, как сам знает. Патриарх же, взяв ее, положил в серебряный позолоченный ларец и спрятал под престолом в Великой церкви. От других же слышали мы, что оставшиеся с цесарем у Золотых ворот скрыли тело его в ту ночь, переправили в Галату и похоронили его.

 

О цесарици же бывшу велику испытанию, сказаша султану, яко великый дукас и великий домѣстик и анактос, и протостраторов сын Андрѣй и братанич его Асан Фома Палѣолог, и епархъ градцкий Николай отпустиша царицю въ карабли. И абие повѣле их, истязав, посещи.[73]

Когда же стал настойчиво расспрашивать о царице, то сказали султану, что великий дука, и великий доместик, и анактос, и сын протостраторов Андрей, и племянник его Асан Фома Палеолог, и епарх городской Николай посадили царицу в корабль. И султан тут же приказал их, допросив, убить.

 

И сим сицѣ бываемым и тако съврьшаемым грѣх ради наших: беззаконный Магумет седѣ на престолѣ царствиа благороднѣйша суща всѣх иже под солнцем, и изообладаше владающих двѣма части вселѣнныя, и одолѣ одолевших гордаго Артаксерксиа,[74] невмѣстима пучинами морскими и воя водя ширя земля, и потреби потребивших Троию предивну и семьюдѣсятми и четырма крали обраняему.[75] Но убо да разумѣеши, окааннѣ, аще вся прежереченная Мѣфодием Патаромскым и Лвом Премудрым и знамения о градѣ сем съврьшишася, то и послѣдняа не преидут, но такоже съврьшитися имут. Пишет бо: «Русий же род съ прежде создателными всего Измаилта побѣдять и Седмохолмаго приимуть съ прежде законными его и в нем въцарятся и судрьжат Седмохолмаго русы, язык шестый и пятый, и насадит въ нем зелье и снѣдят от него мнози в отмщение святым». И пакы въ последнем видѣнии Даниловѣ: «И востанет великый Филиппъ съ языкы осмьнадѣсят, и собѣруться в Седмохолмом, и сразиться бой, иже не бысть николиже, и потѣкутъ по удолием и по улицам Седмохолмаго, яко реки, крови человѣческыа, и возмутиться море от крови до Тѣснаго устия. Тогда Вовус возопиет, и Скеролаф восплачет, и Стафорин речет: “Станитѣ, станьте, мир вам и отомщение на непослушных. Изыдѣте на дѣсные страны Седмохолмаго и обрящете человѣка у двою столпов стояща, сединами праведными, и милостива, носяща нищаа, взором остра, разумом же кротка, средняго врьстою, имѣюща на дѣснѣй нозѣ посреди голѣни бѣлег. Возмите его и вѣнчайте цесарем.” И вземше четыри ангелы живоносны и ввѣдут его въ Святую Софиа, и вѣнчаютъ и́ цесаря, и дадят в дѣсную руку его оружие, глаголющи ему: “Мужайся и побѣжай врагы своя!” И восприем оружие от тоа аггела и поразить измаилты, и ефиопы, фругы, и татаре, и всяк род. И убо измаилты раздѣлить натрое: прьвую часть побѣдитъ оружием, вторую крестить, третью же отженет с великою яростию до Единадубнаго, И въ возвращение его открыються сокровища земная, и всѣ обогатѣють, и никтоже нищь будеть, и земля дасть плод свой седмѣрицею, оружия ратная сътворят серпове. И царствует лѣт 32, и по нем въстанет ин от него. И тако, поувидѣв смерть свою, идѣт въ Иерусалимъ, да предасть цесарство свое Богу, и оттолѣ вцаряться четыре сыновѣ его: прьвый в Римѣ, а вторый в Алѣксандрию, третий въ Седмохолмом, четвѣртый в Сѣлуни».[76]

И так случилось и свершилось по грехам нашим: беззаконный Магомет воссел на престоле царства, благороднейшего среди всех существующих под солнцем, и стал повелевать владевшими двумя частями вселенной, и одолел одолевших гордого Артаксеркса, чьих кораблей не вмещали просторы морские и чьи войска занимали всю ширь земли, и победил победивших Трою дивную, семьюдесятью четырьмя королями обороняемую. Но да познай, о несчастный, что если свершилось все, предвещанное Мефодием Патарским и Львом Премудрым и знамениями о городе этом, то и последующее не минует, но также совершится. Пишется ведь: «Русый же род с прежде создавшими город этот всех измаилтян победят и Седьмохолмый приимут с теми, кому принадлежит он искони по закону, и в нем воцарятся, и удержат Седьмохолмый русы, язык шестой и пятый, и посадят в нем плоды, и вкусят от них досыта, и отомстят за святыни». И также в последнем видении Даниила: «И поднимется великий Филипп с восемнадцатью народами, и соберутся в Седьмохолмом, и разразится бой, какого не было никогда, и потечет кровь человеческая, подобно рекам, по ложбинам и по улицам Седьмохолмого, и замутится море от крови до Тесного устья. Тогда Вовус возопит, и Скеролаф возрыдает, и Стафорин возгласит: “Встаньте, встаньте, мир вам и отомщение супостатам. Выйдите на правую сторону Седьмохолмого и увидите человека, стоящего у двух столпов, украшенного сединами, милосердного, одетого нищенски, взглядом острого, умом же кроткого, среднего роста, имеющего на правой ноге на голени знак. Приведите его и венчайте цесарем на царство”. И, взяв его, четыре ангела живоносных введут его в Святую Софию, и венчают его на царство, и дадут ему в десницу оружие, говоря ему: “Мужайся и побеждай врагов своих!” И, взяв оружие у тех ангелов, поразит он измаилтян, и эфиопов, фрягов, и татар, и всякий народ. А измаилтян же разделит на три части: одних победит оружием, других — крестит, третьих же прогонит с великой яростью до Единодубного. И когда возвратится он, откроются людям сокровища земные, и все разбогатеют, и никто не будет нищим, и земля принесет плоды сам-семь, а из оружия воинского сделают серпы. И процарствует он тридцать два года, и после него станет другой от рода его. И затем, предвидя смерть свою, отправится в Иерусалим, чтобы предать царство свое Богу, и с той поры воцарятся четыре сына его: первый в Риме, второй в Александрии, третий в Седьмохолмом, четвертый в Солуни».

 

Сия убо вся и ина многаа прорицаниа и знамениа писаниа съдрьжить о тебѣ, градѣ Божий, ихже всещедрый и всеблагый Богъ да соврьшить на премѣнение и на попрание сквѣрныя и на безбожныя сея вѣры атманскыя, и на обновление и укрѣпление всѣя православныя и непорочныя вѣры християнстѣй, нынѣ и присно, и в вѣкы вѣком. Аминь.

Эти вот и иные многие прорицания и знамения записаны о тебе, град Божий, их же всещедрый и всеблагой Бог претворит на сокрушение и на попрание скверной и безбожной этой веры оттоманской и на обновление и укрепление всей православной и непорочной веры христианской ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

 

Списатель же сим азъ многогрѣшный и безаконный Нестор Искиндѣр.[77] Измлада взят быв и обрѣзан, много врѣмя пострадах в ратных хожениих, укрываяся семо и онамо, да не умру въ оканной сей вѣре. Тако и нынѣ в сѣм великом и страшном дѣле ухитряяся овогда болѣзнию, овогда скрыванием, овогда же совѣщанием приятѣлей своих, уловляа врѣмя дозрением и испытанием великым, писах в каждый день творимая дѣяниа вне града от турков. И пакы, егда попущением Божиим внидохом въ град, врѣмянем испытах и собрах от достоврьных и великих мужей вся творимая дѣяниа во градѣ противу безвѣрных и въкратце изложих и християномъ предах на въспоминание преужасному сему и предивному изволению Божию. Всѣмогущая же и животворящая Троица да мя приобщить пакы стаду своему и овцам пажити своеа, яко да и азъ препрославлю и возблагодарю великолѣпное и превысокое имя твое. Аминь.

Написал же все это я, многогрешный и беззаконный Нестор Искандер. Измлада пленен был и обрезан, долгое время страдал в ратных походах, спасаясь так или иначе, чтобы не умереть в окаянной этой вере. Так вот и ныне в этом великом и страшном деле ухитрялся я, когда под видом болезни, когда скрываясь, когда с помощью приятелей своих, изыскивать время все рассмотреть и все обо всем разузнать, подробно записывал день за днем обо всем, что совершалось вне града у турок. И затем, когда попущением Божьим вошли мы в город, со временем разузнал и собрал от надежных и великих мужей сведения о том, что делалось в граде в борьбе с безбожными, и вкратце изложил и христианам передал на память о преужасном этом и предивном произволении Божьем. Всемогущая же и животворящая Троица да приобщит меня снова к стаду своему и к овцам пажити своей, чтобы и я прославил и возблагодарил великолепное и превысокое имя ее. Аминь.

 

---

[1] ...Костянтину Флавию... — Флавий Валерий Константин (Великий) — римский император (306—337 гг.). Христианская историография изображала его ревностным поборником новой религии; в действительности же процесс превращения христианства из преследуемой религии в терпимую и наконец предпочитаемую происходил постепенно. Миланский эдикт 313 г., предоставивший христианам свободу вероисповедания, был издан соправителем Константина Лицинием (308—324 гг.), хотя подписан также и Константином.

[2] ...въсхотѣ град создати въ имя свое... — Константинополь был построен на месте небольшого городка Византия. Торжества по случаю провозглашения столицы состоялись 11 мая 330 г. Упоминание Византии как области (наряду с Македонией) — анахронизм.

[3] ...на Трояду... греком на фряги. — Троянская война, воспетая Гомером, рассматривается здесь как борьба греков с «фрягами», т. е. итальянцами. Возможно, троянцев отождествили с «фрягами» потому, что, согласно легендам, цари Рима ведут свой род от троянца Энея.

[4] ...магыстров... — Магистр — титул высокопоставленного чиновника или военачальника.

[5] ...кесари два сына... — При императоре Диоклетиане (284—305 гг.) Римская империя была разделена на четыре части, которыми управляли два августа — Диоклетиан и Максимиан (286—305 гг.) и два цезаря (кесаря) — Галерий (293—311 гг.) и Констанций Хлор — отец Константина (293—306 гг.). Титул цезаря в империи носили соправители императоров, а также члены императорской фамилии. После смерти Константина в Италии правил Констант (337—350 гг.), погибший в борьбе с восставшим против него Магнецием, а в Галлии — Константин II Младший (337—340 гг.). Кто такой Адамант — неясно.

[6] ...сына своего Константина... — Констанция, после смерти отца правившего Востоком (337—361 гг.). Β 351 или 352 г. он нанес поражение Магнецию и стал править всей империей.

[7] ...Ликиния, зятя своего... — Соправитель Константина Лициний был женат на его сводной сестре.

[8] ...Далмата... Галу и Улияна. — Братья Константина и его племянник Галл были убиты в 337 г. Констанцием. Юлиана Констанций женил на своей сестре, в 355 г. провозгласил кесарем, в 360 г. — августом. Β 361—363 гг. Юлиан был римским императором, он погиб во время похода на персов.

[9] ...мегистан... — вельмож.

[10] ...межи дву морь — Чернаго и Бѣлаго. — Константинополь расположен на полуострове, омываемом с юга Мраморным морем, а с севера — Черным морем, но непосредственно городская граница на северо-востоке идет по берегу залива Золотой Рог.

[11] ...двѣ имполѣ... — Так передано греческое слово «емболой» — крытая галерея, портик.

[12] ...Новый Рим. — Византийские авторы свидетельствуют, что Константин назвал основанную им столицу «Новый Рим». Древнерусское именование «Царьград» — калька греческого названия («Басилевуса полис» — «царственный город»).

[13] ...Софею Великую... Архангела Михаила. — Здесь перечисляются константинопольские храмы, построенные, однако, в различное время: церковь святой Ирины в 532 г., храм Святой Софии в 532—537 гг. Анфимием из Тралл и Исидором с Милета на месте деревянной базилики, храм Святых апостолов построен в конце IX—начале X в. и т. д.

[14] ...пречюдный он столпъ багряный... — Колонна из розового порфира, привезенная из Рима. На ней находилось изваяние Аполлона, замененное в XII в. изображением креста.

[15] ...12 кош, ихже благослови Христос... — Имеется в виду евангельский рассказ ο том, как Христос пятью хлебами накормил пять тысяч человек; после этого осталось еще двенадцать коробов хлеба.

[16] ...от дрѣва честнаго... — от креста, на котором был распят Христос.

[17] ...Одигитрие... — Речь идет об особом типе иконы Богоматери («путеводительнице»), которая почиталась в Константинополе как патрональная икона — покровительница города.

[18] Стратиг — военачальник.

[19] ...богомужнаго нерукотвореннаго образа, иже от Едеса... — Эдесса — в IV—VI вв. значительный центр христианства (ныне город Урфа в Турции). Нерукотворный образ — плащаница (полотно), на которой, согласно легенде, запечатлелся образ Христа.

[20] ...великий Иустиниян цесарь и Феодосий Великий и цесарица Евдокия... — Упомянуты византийские императоры Юстиниан Великий (527—565 гг.), Феодосий Великий (379—395 гг.) и Евдокия, жена императора Феодосия II, правившего в 408—450 гг. При всех названных императорах в столице велось большое строительство.

[21] ...Андрѣй Критцкий... — Андрей Критский, византийский церковный поэт, создатель «Великого канона» (ок. 660—ок. 740).

[22] Расточи грьдыя мысли... съ престолъ — Лк. 1, 51—52.

[23] ...и бысть яко сѣнь... в вѣртоградѣ. — Ср. Ис. 1, 8.

[24] ...Магумет, Амуратов сынъ... — Мехмед II, турецкий султан (1451—1481 гг.), сын султана Мурада II. Мехмед отличался неукротимой энергией, непомерным честолюбием, хитростью, изощренной жестокостью, сочетавшимися, однако, с недюжинным умом и блестящей образованностью.

[25] ...съ цесаремъ Костянтином... — Последним императором Византии был Константин ХІ Палеолог (1449—1453 гг.), сын императора Мануила II и сербской принцессы Елены Драгаш.

[26] ...братиям цесаревым не сущимъ. — Речь идет ο Димитрии и Фоме, деспотах (правителях) Морейского деспотата — византийских владениях на полуострове Пелопоннесе, фактически не зависимых от императора.

[27] ...пищалми... — Автор последовательно различает пушки и орудия меньшего калибра — пищали.

[28] ...зане един бьяшеся с тысящею, а два — съ тмою. — Традиционный образ неравенства сил противников здесь употреблен совершенно уместно. Турецкая армия, осадившая Константинополь, насчитывала по современным оценкам около 150—200 тысяч воинов, тогда как в городе было около 5 тысяч воинов-греков и 2 тысячи наемников, преимущественно итальянцев (генуэзцев); в повести они именуются фрягами.

[29] ...начаша сурны играти и в варганы и в накры бити... — Речь идет ο музыкальных инструмеитах типа свирели, флейты и бубна.

[30] ...тумбан... — Тимпан — ударный музыкальный инструмент, сходный с литаврами.

[31] ...зиновьянин князь, именем Зустунѣя... — Генуэзец Джиованни (Иоанн) Джустиниани, по прозвищу Лонг — «длинный», предводитель отряда генуэзских наемников. Его роль в обороне города источники освещают по-разному, порой обвиняя его в пассивности и даже измене своему долгу. Русский автор, напротив, подчеркивает мужество Джустиниани и, в частности, оправдывает его уход с поля боя тяжестью ранения.

[32] Катарга — галера, приводимая в движение двумя-тремя сотнями весел.

[33] Β них же пушкы бяху 2 велице... — Турецкая артиллерия была более мощной, чем византийская. Венгр Урбан, перешедший от греков на службу к туркам, отлил две огромные бомбарды, стрелявшие каменными ядрами. Дука так описывает их доставку к стенам Константинополя: «...и запрягли тридцать упряжек, и тащили ее позади себя 60 быков... A c боков бомбарды — по 200 мужчин с каждой стороны, чтобы тянули и уравновешивали ее». Лаоник Халкокондил пишет, что при полете выпущенного из нее ядра «стоял непереносимый гул и земля сотрясалась на 400 стадий вокруг».

[34] ...со всѣе стороны полные... — Т. е. со стороны городской стены, пересекавшей полуостров от Золотого Рога до Мраморного моря.

[35] Зелейник — казенная часть пушки, куда насыпали порох («зелье»).

[36] Ягма — турецкое слово, обозначающее «грабеж»; здесь: как побудительный призыв κ приступу.

[37] ...пажушинѣ Галатцкой... — Имеется в виду, вероятно, пролив, соединяющий Золотой Рог с морем, между Константинополем и генуэзской крепостью Галата, находившейся на другом берегу залива.

[38] ...Лименю... — Β рукописи «илменю». Видимо, испорчено слово «лимень», употреблявшееся в древнерусском языке со значением «залив».

[39] Туры — осадные башни.

[40] ...збудуться вся прежереченная ο градѣ сем... Мефодием Паторомским. — Имеется в виду истолкование знамения при основании города, а также предсказания ο его судьбе, приписываемые византийскому императору Льву Мудрому (886—911 гг.) и Мефодию Патарскому — епископу малоазийского города Патар, жившему в III—IV вв.

[41] Башта — башня, наскоро возводимая на месте разрушениой стены.

[42] ...янычанин... — янычар. Янычары — гвардия турецких султанов, известная со времени Мурада II. Первоначально она насчитывала три тысячи воинов.

[43] Флабурар — от греч. «флампуриариос — знаменосец. Судя по тексту, речь идет ο бейлербеях (далее они именуются в повести бегиларбеями), командующих войсками восточной, азиатской, части Турции (Анатолии) и западной, европейской (Румелии). Западным бейлербеем был Амар-бей, восточным — Мустафа.

[44] ...Рахкавѣю стратигу... — Греческому военачальнику, принадлежавшему, вероятно, к знатному византийскому роду Рангаве.

[45] ...стратиг сингурла... — Значение термина «сингурл» неясно.

[46] ...Гедеон на мадиямлян... — Β Библии рассказывается, как израильский предводитель Гедеон с помощью Бога одолел превосходящее по численности войско мадианитян.

[47] Кир Лука же и архидуксъ... — Кир — господин. Архидукс (или мегадука) Лука Нотара командовал византийским флотом. Автор хроники ο падении Константинополя Дука считает Луку одним из виновников гибели города. Враждебно относившийся к союзу православных греков с католиками («латинянами») Нотара будто бы сказал, что «лучше видеть царствующей среди города турецкую чалму, чем латинскую тиару».

[48] ...Николай епархъ... — Эпарх — высшее должностное лицо в Константинополе. Эпархом в описываемое время был Николай Гуделли.

[49] Великий же доместик... — Высшая военная должность в империи, главнокомандующий.

[50] Логофет — глава гражданского управления в Византии. Этот пост занимал в 1453 г. Георгий Сфрандзи — автор хроники ο последних годах существования империи.

[51] ...събрав баши свои и санчакъбиев... — Баша (паша) — высший гражданский и военный чин в Турции. Санджакбей — военачальник.

[52] ...гауровѣ... — Так турки называли христиан; «гяур» значит «неверный», т. е. не мусульманин.

[53] ...у великие церкви Премудрости Божиа... — Т. е. у храма святой Софии.

[54] ...ангелъ Божий, его же укрѣпи Богъ при Устиянѣ цесари... — Β легендах ο постройке храма Софии при императоре Юстиниане рассказывалось ο чудесной помощи ангела.

[55] Хотѣнием не хощу... и живу быти. — Иез. 33, 11.

[56] He приидох... на покаание. — Лк. 5, 32.

[57] ...карачбѣю... — Караджбей — титул приближенных султана.

[58] ...противу цесарскых палатъ... Хорсуни всѣя. — Β оборонительной крепостной стене Константинополя, обращенной к материку, было несколько ворот. Β северной ее части, у берега залива Золотой Рог, находились Деревянные ворота, южнее их — Калигарийские (здесь — Калисария), к юго-востоку от соединяющей их стены располагался Влахернский дворец («цесарские полаты»); далее к югу находились Харисийские ворота (Хорсунь), ворота святого Романа, ворота Пиги и, наконец, у южной оконечности стены, у берега Мраморного моря — Золотые ворота («Золотое место»).

[59] Столу же морскому Балтауглию и Загану... — Т. е. адмиралам (турецкий титул — капудан-паша) — Балта-оглы и Заган-паше.

[60] Протостратор — придворный чин: вельможа, ведавший царской конюшней.

[61] Бяху же трие ты инафтыи... — Возможно прочтение инафтыи; существует догадка, что следовало бы писать инфантыи, в этом случае перед нами латинизм со значением «подростки».

[62] ...склопу... — И. И. Срезневский видел в этом слове грецизм «сколопс» — заостренное оружие (стрела?).

[63] ...и поношаше его прочь, тако и фряговѣ вси поидоша за ним. — Некоторые современники утверждали, что рана Джустиниани не была столь серьезной, и осуждали его уход с поля боя. Раненого Джустиниани перевезли в Галату, генуэзскую крепость на противоположном берегу залива Золотой Рог.

[64] ...морский путь преспѣ... — Смысл этих слов неясен: почему именно теперь стало возможным достичь осажденного города морем?

[65] Патриярхъ же Анастасие... — Источники упоминают патриарха Афанасия, занимавшего престол в 1450 г. Во время осады патриарха в городе не было.

[66] ...сунклит... — Так иненовался в Византии сенат.

[67] ...придѣ гуфою... — Стремительно, неожиданно напав.

[68] ...аще бо... жиждущеи — Пс. 126, 1.

[69] ...три тысяща избранных... — Т. е. янычар.

[70] И тако пострада благовѣрный царь Костянтин... — Ο подробностях гибели императора и ο том, как было обнаружено его тело, источники сообщают различно, однако во всех подчеркивается воинская доблесть и мужество Константина.

[71] Царица... иночство прия. — Β момент падения города Константин был вдовцом. Здесь либо отражена устная легенда, либо перед нами домысел автора повести, изобразившего традиционную ситуацию — пострижение вдовы.

[72] ...со всеми чины врат своих... — Т. е. со свитой, с приближенными. Турецкое слово «капи» значило «дверь» и «дворцовая гвардия».

[73] ...великый дукас... повѣле их, истязав, посещи. — Лука Нотара был сначала благосклонно принят султаном. Мехмед посетил его дом, навестил больную жену дуки. Однако после того, как Нотара отказался передать евнуху султана своего двенадцатилетнего сына, Лука, его родственники и многие византийские вельможи были казнены. Анактос — грецизм со значением «правитель, властитель».

[74] ...одолѣ одолевших гордаго Артаксерксиа... — Автор вспоминает ο победе греков над Артаксерксом I, персидским царем (465—424 гг. до н. э.).

[75] ...потреби потребивших Троию... обраняему. — Речь идет ο победе греков в Троянской войне. Однако неясно, откуда взято число «семьдесят четыре короля», оборонявших Трою. A. C. Орлов видел здесь влияние «Троянской истории» Гвидо де Колумна, известной в русском переводе, но там нет соответствующего подсчета защитников Трои.

[76] «И востанет великый Филиппъ... четвѣртый в Сѣлуни». — Приводится обширная цитата из апокрифического видения пророка Даниила. С его именем в средневековье связывалось много предсказаний ο будущем народов и судьбе мира. Имена, упоминаемые в пророчестве, не поддаются надежному отождествлению с теми или иными историческими лицами.

[77] Искиндѣр — турецкое произношение имени Александр.

29 мая 1453 года, после двухмесячной осады, турецкая армия, предводительствуемая султаном Мехмедом II Фатихом («Завоевателем»), штурмом взяла столицу некогда могущественнейшей Византийской империи — Константинополь. Судьба страны давно была предрешена. Κ началу XV в. турки-османы существенно расширили свои владения на Балканах и в Малой Азии, Византия удерживала лишь небольшую территорию вокруг столицы и на юго-западном берегу Черного моря, а также полуостров Пелопоннес (Морею). И тем не менее падение Константинополя произвело огромное впечатление на все европейские народы. Среди многочисленных литературных откликов на это событие особо значительное место занимает древнерусская историческая «Повесть ο взятии Константинополя», являющаяся не только талантливым произведением, но и важным историческим источником, находящимся в одном ряду с описаниями взятия Константинополя, принадлежашими грекам: Дуке, Георгию Сфрандзи и Лаонику Халкокондилу.

Мнения ученых об авторе Повести расходятся. Одни склонны доверять послесловию, читающемуся в одном из списков Повести, из которого следует, что автором произведения был Нестор Искандер — славянин, «измлада» попавший в плен к туркам, очевидец и участник осады Константинополя. Однако многих исследователей смущает то обстоятельство, что турецкий пленник, на многие годы оторванный от национальной культуры, смог создать произведение, отмеченное таким литературным мастерством, столь естественно следовать правилам литературного этикета, употребляя традиционные обороты речи, создавая (нередко вопреки действительному течению событий) подобающие в том или ином случае сюжетные коллизии. Все это требовало не только литературного таланта, но и определенной писательской выучки и по крайней мере широкой начитанности. Поэтому вопрос ο доле участия в создании Повести Нестора Искандера (если вообще это лицо не литературная мистификация для придания Повести большей авторитетности) остается пока открытым. Но несомненно, что перед нами произведение выдаюшегося русского писателя XV в., прекрасно осведомленного об обстоятельствах гибели Константинополя.

Повесть известна в двух редакциях, текстуально весьма близких и восходящих, как полагают, к общему оригиналу: «искандеровской», известной лишь в Троицком списке XVI в. (РГБ, собр. Троице-Сергиевой лавры, № 773), сохранившем приписку об авторе, и «хронографической», названной так потому, что Повесть в этой редакции чаще всего является заключительной главой Русского хронографа редакции 1512 г.

Β настоящем издании публикуется Троицкий список. Β издании его архимандритом Леонидом (в 1886 г.) было допущено много отклонений от оригинала, так как публикатор, не оговаривая, исправлял и унифицировал весьма своеобразную и нетрадиционную орфографию списка.

Исправления, внесенные в публикацию на основании списка РНБ, собр. Вяземского, F. № 97, «хронографической» редакции, и дополнения, внесенные другим (поздним) почерком в текст Троицкого списка, выделены курсивом.