ВОДОПАД

Минимизировать
С высот четыремя скалами,
Жемчугу бездна и сребра
Кипит внизу, бьет вверх буграми;
От брызгов синий холм стоит,
Далече рев в лесу гремит.
 
Шумит,—и средь густого бора
Теряется в глуши потом;
Луч чрез поток сверкает скоро;
Под зыбким сводом древ, как сном
Покрыты, волны тихо льются,
Рекою млечного влекутся,
 
Седая пена по брегам
Лежит буграми в дебрях темных;
Визг пил и стон мехов подъемных:
О водопад! в твоем жерле
Все утопает в бездне, в мгле!
 
Ветрами ль сосны пораженны?—
Ломаются в тебе в куски;
Громами ль камни отторженны?—
Стираются тобой в пески;
Сковать ли воду льды дерзают? —
Как пыль стеклянна ниспадают.
 
Волк рыщет вкруг тебя и, страх
В ничто вменяя, становится;
Огонь горит в его глазах,
И шерсть на нем щетиной зрится;
Рожденный на кровавый бой,
Он воет, согласясь с тобой.
 
Лань идет робко, чуть ступает,
Вняв вод твоих падущих рев,
Рога на спину приклоняет
И быстро мчится меж дерев;
Ее страшит вкруг шум, бурь свист
И хрупкий под ногами лист.
 
Ретивый конь, осанку горду
Храня, к тебе порой идет;
Крутую гриву, жарку морду
Подняв, храпит, ушми прядет;
И подстрекаем быв, бодрится,
Отважно в хлябь твою стремится.
 
Под наклоненным кедром вниз,
При страшной сей красе Природы,
На утлом пне, который свис
С утеса тор на яры воды,
Склонился на руку главой.
 
Копье, и меч, и щит великой,
Стена отечества всего,
И шлем, обвитый повиликой,
Лежат во мху у ног его.
В броне блистая злато-рдяной,
Как вечер во заре румяной,—
 
Сидит—и, взор вперя к водам,
В глубокой думе рассуждает:
«Не жизнь ли человеков нам
Сей водопад изображает?—
Он также блеском струй своих
Поит надменных, кротких, злых.
 
Не так ли с неба время льется,
Кипит стремление страстей,
Честь блещет, слава раздается,
Мелькает счастье наших дней,
Которых красоту и радость
Мрачат печали, скорби, старость?
 
Не зрим ли всякий день гробов,
Седин дряхлеющей вселенной?
Не слышим ли в бою часов
Глас смерти, двери скрып подземной?
Не упадает ли в сей зев
С престола царь и друг царев?
 
Падут,—и вождь непобедимый,
В Сенате Цезарь средь похвал,
В тот миг, желал как диадимы,
Закрыв лице плащом, упал;
Исчезли замыслы, надежды,
Сомкнулись алчны к трону вежды.
 
Падут,—и несравненный муж
Торжеств несметных с колесницы,
Пример великих в свете душ,
Презревший прелесть багряницы,
В темнице пал, лишен очей.
 
Падут.—И не мечты прельщали,
Когда меня, в цветущий век,
Давно ли города встречали,
Как в лаврах я, в оливах тек?
Давно ль?—Но, ах! теперь во брани
Мои не мещут молний длани!
 
Ослабли силы, буря вдруг
Копье из рук моих схватила;
Хотя и бодр еще мой дух,
Судьба побед меня лишила».
Он рек—и тихим позабылся сном.
Морфей покрыл его крылом.
 
Сошла октябрьска ночь на землю,
На лоно мрачной тишины;
Нигде я ничего не внемлю,
Кроме ревущия волны,
О камни с высоты дробимой
И снежною горою зримой.
 
Пустыня, взор насупя свой,
Утесы и скалы дремали;
Волнистой облака грядой
Тихонько мимо пробегали,
Из коих трепетна, бледна
Проглядывала вниз луна.
 
Глядела, и едва блистала,
Пред старцем преклонив рога,
Как бы с почтеньем познавала
В нем своего того врага,
Которого она страшилась,
Кому вселенная дивилась.
 
Он спал,—и чудотворный сон
Мечты ему являл геройски:
Казалося ему, что он
Непобедимы водит войски;
Что вкруг его перун молчит,
Его лишь мановенья зрит;
 
Что огнедышущи за перстом
Ограды вслед его идут;
Что в поле гладком, вкруг отверстом,
По слову одному растут
Полки его из скрытых станов,
Как холмы в море из туманов;
 
Что только по траве росистой
Ночные знать его шаги;
Что утром пыль, под твердью чистой,
Уж поздно зрят его враги;
Что остротой своих зениц
Блюдет он их, как ястреб птиц;
 
Что положа чертеж и меры,
Как волхв невидимый, в шатре,
Тем кажет он в долу химеры,
Тем—в тиграх агнцев на горе,
И вдруг решительным умом
На тысячи бросает гром;
 
Что орлю дерзость, гордость лунну,
У черных и янтарных волн,
И белого царя урон
Рая вечерня пред границей
Отмстил победами сторицей;
 
Что, как румяной луч зари,
Страну его покрыла слава;
Чужие вожди и цари,
Своя владычица, держава,
И все везде его почли,
Триумфами превознесли;
 
Что образ, имя и дела
Цветут его средь разных глянцев;
Что верх сребристого чела
Блистает в будущих родах,
Отсвечиваяся в сердцах;
 
Что зависть, от его сиянья
Свой бледный потупляя взор,
Среди безмолвного стенанья
Ползет и ищет токмо нор,
Куда бы от него сокрыться,
И что никто с ним не сравнится.
 
Он спит—и в сих мечтах веселых
Внимает завыванье псов,
Рев ветров, скрып дерев дебелых,
Стенанье филинов и сов,
И вещих глас вдали животных,
И тихий шорох вкруг бесплотных.
 
Он слышит: сокрушилась ель,
Станица вранов встрепетала,
Кремнистый холм дал страшну щель,
Гора с богатствами упала;
Грохочет эхо по горам,
Как гром гремящий по громам.
 
Он зрит одету в ризы черны
Крылату некую жену,
Власы имевшу распущенны,
Как смертну весть, или войну,
С косой в руках, с трубой стоящу,
И слышит он—проснись!—гласящу.
 
На шлеме у нее орел
Сидел с перуном помраченным,
В нем герб отечества он зрел;
И, быв мечтой сей возбужденным,
Вздохнул и, испустя слез дождь,
Вещал: «Знать, умер некий вождь!
 
Блажен, когда, стремясь за славой,
Он пользу общую хранил,
Был милосерд в войне кровавой
И самых жизнь врагов щадил:
Благословен средь поздных веков
Да будет друг сей человеков!
 
Благословенна похвала
Надгробная его да будет,
Когда всяк жизнь его, дела
По пользам только помнить будет;
Когда не блеск его прельщал
И славы ложной не искал!
 
О! слава, слава в свете сильных!
Ты точно есть сей водопад
Он вод стремлением обильных
И шумом льющихся прохлад
Великолепен, светл, прекрасен,
Чудесен, силен, громок, ясен;
 
Дивиться вкруг себя людей
Всегда толпами собирает,
Но если он водой своей
Удобно всех не напояет,
Коль рвет брега, и в быстротах
Его нет выгод смертным—ах!
 
Не лучше ль менее известным,
А более полезным быть;
Подобясь ручейкам прелестным,
Поля, луга, сады кропить,
И тихим вдалеке журчаньем
Потомство привлекать с вниманьем?
 
Пусть на обросший дерном холм
Приидет путник и воссядет
И, наклонясь своим челом
На подписанье гроба, скажет:
«Не только славный лишь войной,
Здесь скрыт великий муж душой».
 
О! будь бессмертен, витязь бранный,
Когда ты весь соблюл свой долг!»—
Вещал сединой муж венчанный
И, в небеса воззрев, умолк.
Умолк—и глас его промчался,
Глас мудрый всюду раздавался.
 
Но кто там идет по холмам,
Глядясь, как месяц, в воды черны?
Чья тень спешит по облакам
В воздушные жилища горны?
На темном взоре и челе
Сидит глубока дума в мгле!
 
Какой чудесный дух крылами
От севера парит на юг?
Ветр медлен течь его стезями,
Обозревает царствы вдруг;
Шумит, и как звезда блистает,
И искры в след свой рассыпает.
 
Лежит на темном лоне нощи?
Простое рубище чресла,
Два лепта покрывают очи,
Прижаты к хладной груди персты,
Уста безмолвствуют отверсты!
 
Чей одр—земля, кров—воздух синь,
Чертоги—вкруг пустынны виды?
Не ты ли, счастья, славы сын,
Не ты ли с высоты честей
Незапно пал среди степей?
 
Не ты ль наперсником близ трона
У северной Минервы был;
Во храме муз друг Аполлона;
На поле Марса вождем слыл;
Решитель дум в войне и мире,
Могущ—хотя и не в порфире?
 
Не ты ль, который взвесить смел
Мощь росса, дух Екатерины
И, опершись на них, хотел
Вознесть твой гром на те стремнины,
На коих древний Рим стоял
И всей вселенной колебал?
 
Не ты ль, который орды сильны
Соседей хищных истребил,
Пространны области пустынны
Во грады, в нивы обратил,
Покрыл понт Черный кораблями,
Потряс среду земли громами?
 
Не ты ль, который знал избрать
Достойный подвиг росской силе,
Стихии самые попрать
В Очакове и в Измаиле,
И твердой дерзостью такой
Быть дивом храбрости самой?
 
Се ты, отважнейший из смертных!
Парящий замыслами ум!
Не шел ты средь путей известных,
Но проложил их сам—и шум
Оставил по себе в потомки;
Се ты, о чудный вождь Потемкин!
 
Се ты, которому врата
Торжественные созидали;
Искусство, разум, красота
Недавно лавр и мирт сплетали;
Забавы, роскошь вкруг цвели,
И счастье с славой следом шли.
 
Се ты, небесного плод дара
Кому едва я посвятил,
В созвучность громкого Пиндара
Мою настроить лиру мнил,
Воспел,—но смерть тебя скосила!
 
Увы! и хоров сладкий звук
Моих в стенанье превратился;
Свалилась лира с слабых рук,
И я там в слезы погрузился,
Где бездны разноцветных звезд
Чертог являли райских мест.
 
Увы!—и громы онемели,
Ревущие тебя вокруг;
Полки твои осиротели,
Наполнили рыданьем слух;
И все, что близ тебя блистало,
Уныло и печально стало.
 
Потух лавровый твой венок,
Гранена булава упала,
Меч в полножны войти чуть мог,
Екатерина возрыдала!
Полсвета потряслось за ней
Незапной смертию твоей!
 
Оливы свежи и зелены
Принес и бросил Мир из рук;
Родства и дружбы вопли, стоны
И муз ахейских жалкий звук
Вокруг Перикла раздается:
 
Который почестей в лучах,
Как некий царь, как бы на троне,
На сребро-розовых конях,
На златозарном фаэтоне,
Во сонме всадников блистал
И в смертный черный одр упал!
 
Где слава? Где великолепье?
Где ты, о сильный человек?
Мафусаила долголетье
Лишь было б сон, лишь тень наш век;
Вся наша жизнь не что иное,
Как лишь мечтание пустое.
 
Иль нет!—тяжелый некий шар,
На нежном волоске висящий,
В который бурь, громов удар
И молнии небес ярящи
Отвсюду беспрестанно бьют,
И ах! зефиры легки рвут.
 
Единый час, одно мгновенье
Удобны царствы поразить,
Одно стихиев дуновенье
Гигантов в прах преобразить;
Их ищут места—и не знают:
В пыли героев попирают!
 
Героев?—Нет! Но их дела
Из мрака и веков блистают;
Нетленна память, похвала
И из развалин вылетают,
Как холмы, гробы их цветут;
Напишется Потемкин труд.
 
Театр его—был край Эвксина,
Сердца обязанные—храм;
Рука с венцом—Екатерина;
Гремяща слава—фимиам;
Жизнь—жертвенник торжеств и крови,
Гробница ужаса, любови.
 
Когда багровая луна
Сквозь мглу блистает темной нощи,
Дуная мрачная волна
Сверкает кровью, и сквозь рощи
Вкруг Измаила ветр шумит,
И слышен стон,— что турок мнит?
 
Дрожит—и во очах сокрытых
Еще ему штыки блестят,
Где сорок тысяч вдруг убитых
Мечтаются ему их тени
И росс в крови их по колени!
 
Дрожит—и обращает взгляд
Он робко на окрестны виды;
Столпы на небесах горят
По суше, по морям Тавриды!
И мнит, в Очакове что вновь
Течет его и мерзнет кровь.
 
Но в ясный день, средь светлой влаги,
Как ходят рыбы в небесах
И вьются полосаты флаги,
Наш флот на вздутых парусах
Вдали белеет на лиманах,—
Какое чувство в россиянах?
 
Восторг, восторг они,— а страх
И ужас турки ощущают;
Им мох и терны во очах,
Нам лавр и розы расцветают
На мавзолеях у вождей,
Властителей земель, морей.
 
Под древом, при заре вечерней,
Задумчиво Любовь сидит,
От цитры ветерок весенний
Ее повсюду голос мчит;
Перлова грудь ее вздыхает,
Геройский образ оживляет.
 
Поутру солнечным лучом
Как монумент златый зажжется,
Лежат объяты серны сном
И пар вокруг холмов виется,
Пришедши, старец надпись зрит:
«Здесь труп Потемкина сокрыт!»
 
Алцибиадов прах!—И смеет
Червь ползать вкруг его главы?
Взять шлем Ахиллов не робеет,
И плоть, и труд коль истлевает,
Что ж нашу славу составляет?
 
Лишь истина дает венцы
Заслугам, кои не увянут;
Лишь истину поют певцы,
Которых вечно не престанут
Греметь перуны сладких лир;
Лишь праведника свят кумир.
 
Услышьте ж, водопады мира!
О славой шумные главы!
Ваш светел меч, цветна порфира,
Коль правду возлюбили вы,
Когда имели только мету,
Чтоб счастие доставить свету.
 
Шуми, шуми, о водопад!
Касаяся странам воздушным,
Увеселяй и слух, и взгляд
Твоим стремленьем светлым, звучным
И в поздней памяти людей
Живи лишь красотой твоей!
 
Живи!—и тучи пробегали
Чтоб редко по водам твоим,
В умах тебя не затмевали
Разжженный гром и черный дым;
Чтоб был вблизи, вдали любезен
Ты всем; сколь дивен, столь полезен.
 
Река, на Севере гремяща,
О Суна! коль с высот блистать
Ты можешь—и, от зарь горяща,
Кипишь и сеешься дождем
Сапфирным, пурпурным огнем,—
 
То тихое твое теченье—
Где ты сама себе равна,
Мила, быстра и не в стремленье
И в глубине твоей ясна,
Важна без пены, без порыву,
Полна, велика без разливу,
 
И без примеса чуждых вод
Поя златые в нивах бреги,
Великолепный свой ты ход
Вливаешь в светлый сонм Онеги
Какое зрелище очам!
Ты тут подобна небесам.
 
КОММЕНТАРИИ
 
Водопад.Державин Г. Р. Сочинения, ч. I. М., 1798, с. 312. Печ. по кн.: Державин, 1957, с. 178. Замысел оды возник под впечатлением смерти видного государственного деятеля, фаворита Екатерины II, князя Г. А. Потемкина (ум. 5 октября 1791 г.). Стихотворение неднократно перерабатывалось. Заключительная редакция относится к 1794 г. В параллель к Потемкину в оде выведен образ фельдмаршала П. А. Румянцева (1725—1796), выдающегося полководца, прославившегося блестящими победами над турками.
 
Алмазна сыплется гора... — Следует описание водопада Кивач в Карелии, который Державин видел, когда был губернатором в Олонецкой губернии.
 
Стук слышен млатов по ветрам... — Имеется в виду шум Кончезерского железоделательного завода, находившегося в нескольких верстах от водопада.
 
Я вижу, некий муж седой... — Эти стихи и последующие строфы посвящены П. А. Румянцеву.
 
Пленивший Велизар царей... — Велизарий (ок. 504—565 гг.) — византийский полководец; обвиненный в участии в заговоре, согласно легенде, был ослеплен в тюрьме.
 
В венце из молненных румянцев... — Зашифрованный намек на фамилию П. А. Румянцева.
 
Смирил Колхиду златорунну... — Имеется в виду «усмирение Крыма» в ходе русско-турецких войн. Называя Крым Колхидой, Державин неточен. Колхидой, где, согласно древнегреческой мифологии, хранилось золотое руно волшебного барана, называлось черноморское побережье Кавказа.
 
Чей труп, как на распутьи мгла... — Речь идет о смерти Г. А. Потемкина, скончавшегося внезапно ночью в степи по пути из Ясс в Николаев.
 
Великолепный князь Тавриды... — За присоединение Крыма к России Потемкин получил титул князя Таврического.
 
Воспел победу Измаила. — Державин имеет в виду сочиненную им оду «На взятие Измаила» (1791), посвященную взятию русской армией этой турецкой крепости.
 
Марон по Меценате рвется... — Как разъяснил сам Державин, «Марон, или Виргилий, славный писатель латинский, в эклогах своих прославлял Мецената, любимца Августа, а г. Петров (В. П. Петров (1736—1799) — поэт-одописец. — Ю. С.), переводивший Виргилия на российский язык, писал элегию на смерть кн. Потемкина, который его покровительствовал, как Меценат Виргилия» (Объяснения, с. 641).
 
Вкруг гроба Вейсмана лежат... — Генерал-майор русской армии О. Вейсман фон Вейсенштейн, отличившийся в русско-турецкой войне 1768—1774 гг., павший в бою за Дунаем, был похоронен в Измаиле.
 
Нашедши в поле, Фирс... — Фирс (или Тирсис) — персонаж поэмы Гомера «Илиада», трусливый воин, бравшийся спорить с Ахиллом. Согласно объяснению Державина, упоминанием Фирса поэт хотел выразить «отношение к кн. Зубову (последнему фавориту императрицы. — Ю. С.), который, счастьем приобретши его (Потемкина. — Ю. С.) власть, осуждал иногда дела кн. Потемкина, но при восшествии на престол императора Павла показал, что сам не имел великой души» (Объяснения, с. 642).
 
И ты, о водопадов мать! — Пример иносказания Державина: «Относится сие к императрице, которая делала водопады, то есть сильных людей, и блистала чрез них военными делами и победами» (Объяснения, с. 642).