"Грузинская ночь"

Минимизировать
— 162 —

«Грузинская ночь». Черновой автограф — РНБ (Ф. 221. № 3). Впервые опубликовано: РСл. 1895. Май. № 5, по Черн. тетр.
 
Г. работал над трагедией в Грузии в 1826–1827 гг. Приехав в марте 1828 г. в Петербург, он привез «Грузинскую ночь» с собой и читал ее в различных домах. Об этом свидетельствует К. А. Полевой, описавший обед у литератора и журналиста П. П. Свиньина, на котором присутствовали И. А. Крылов, А. С. Пушкин и др.: «Вечером, когда кружок друзей стал теснее, Г. <…> с самою доброю готовностью читал наизусть отрывок из своей трагедии „Грузинская ночь“» (Восп. С. 161). По словам Н. М. Языкова, Г. написал трагедию, какой не бывало под солнцем, — «Грузинская ночь» (Письма Н. М. Языкова к родным. СПб., 1913. С. 354) «На пути к месту своего назначения, — вспоминал С. Бегичев, — Г. пробыл у меня три дня <13–15.6.1828>. В разговорах наших, между прочим, спросил я его, не написал ли он еще комедии или нет ли еще нового плана. «Я уже говорил тебе при последнем свидании, — отвечал он, — что комедии больше не напишу, веселость моя исчезла, а без веселости нет хорошей комедии. Но есть у меня написанная трагедия». И тут же рассказал ее содержание и прочитал наизусть читанные им сцены в Петербурге <…>. Но на убеждения мои прочесть мне всю трагедию он не согласился. «Я теперь еще к ней страстен, — говорил он, — и дал себе слово не читать ее пять лет, а тогда, сделавшись равнодушнее, прочту, как чужое сочинение, и если буду доволен, то отдам в печать» (Восп. С. 30–31). Существует и свидетельство Д. Г. Эристави (в его предисловии к тифлисскому изданию Г.о.у. 1879 г.) о том, что Г. окончил свою трагедию: «Известно, что автограф <«Горя от ума»> Г. находился у князя Александра Церетели. Известный грузинский поэт Акакий Ростомович Церетели передал нам, что он сам видел эту рукопись у князя А<лександра> Церетели вместе с оконченной поэмой „Грузинская ночь“». К сожалению, трагедия эта до нас не дошла целиком и мы можем судить об этом произведении лишь по фрагментам и по булгаринскому пересказу содержания: «…один грузинский князь за выкуп любимого коня отдал другому князю отрока, раба своего. Это было делом обыкновенным, и потому князь не думал о следствиях. Вдруг является мать отрока, бывшая кормилица князя, няня дочери его; упрекает его в бесчеловечном поступке, припоминает службу свою и требует или возврата сына, или позволения быть рабою одного господина и угрожает ему мщением ада. Князь сперва гневается, потом обещает выкупить сына кормилицы и, наконец, по княжескому обычаю, — забывает. Но мать помнит, что у нее оторвано от сердца детище, и, как азиатка, умышляет жестокую месть. Она идет в лес, призывает Дели, злых духов Грузии, и составляет адский союз на пагубу своего господина. Появляется русский офицер в доме, таинственное существо по чувствам и образу мыслей. Кормилица заставляет Дели вселить любовь к офицеру в питомице своей, дочери князя. Она уходит с любовником из родительского дома. Князь жаждет мести, ищет любовников и видит их на вершине горы Св. Давида. Он берет ружье, прицеливается в офицера, но Дели несут пулю в сердце его дочери. Еще не совершилось мщение озлобленной кормилицы! Она требует ружье, чтобы поразить князя, и убивает своего сына. Бесчеловечный князь наказан небом за презрение чувств родительских и познает цену потери
— 163 —

детища. Злобная кормилица наказана за то, что благородное чувство осквернено местью. Они гибнут в отчаянии… Г. читал нам наизусть отрывки, и самые холодные люди были растроганы жалобами матери, требующей возврата сына у своего господина» (Восп. С. 346–347). Две сохранившиеся сцены содержат диалог кормилицы с князем и ее обращение к духам мести, Али, которые фигурируют во многих грузинских народных преданиях. Сцена духов исследователями сближается со сценой ведьм в «Макбете» (см.: ПССП. Т. I. С. 303) и заклинаний Жанны д’Арк в «Генрихе VI» Шекспира (см.: Шекспир и русская культура. М.; Л., 1965. С. 137–138). Отмечена и связь «Грузинской ночи» с «Фаустом» Гёте (см.: Гуковский Г. А. Пушкин и русские романтики. Саратов, 1945. С. 269–270; Муравьева О. С. Замысел А. С. Грибоедова: Трагедия «Грузинская ночь» // Материалы. С. 276). Нина Каухчишвили вводит образ ночи в замысле Грибоедова в контекст развития этой темы в европейском романтизме. В России как обобщенный образ ночь выступала в произведениях многих поэтов романтической школы, наиболее выразительно предстала в творчестве Тютчева и Фета, а также в прозе А. Погорельского («Лафертова маковница», 1825; «Двойник», 1830), В. Ф. Одоевского («Русские ночи», 1844), повестях Гоголя (1830-е гг.). (см.: Kauchtschischwili N. II tema della notte nel romantismo e la «Gruzinskaja noc» di A. S. Griboedov. Roma, 1973. P. 1–17). В. Э. Вацуро отмечает, что драматургическая система Г. после Г.о.у. обращена к поэтике романтического театра (см.: Вацуро В. Э. Грибоедовский замысел трагедии «Родамист и Зенобия» // Проблемы творчества. С. 162–193). В этой связи «Грузинская ночь», как и план драмы «Родамист и Зенобия», впервые сопоставлены с трилогией немецкого драматурга-романтика Ф. Грильпарцера (Grillparzer, 1791–1872) «Золотое руно» («Das goldene Vlies», 1818–1820), а именно, ее второй части — «Аргонавты» («Die Аrgonauten»), поставленной на петербургской сцене немецкой труппой, о чем Грибоедов рассказал П. А. Катенину в письме от октября 1824 г.