КАЛЬДЕРОН де ла БАРКА, Калдерон (Calderón de la Barca) Педро (1600—1681), исп. драматург, крупнейший представитель эпохи барокко, в к-ром европ., прежде всего нем., романтики видели одного из своих предшественников. В 1820-е рассуждения о К. занимали важное место в спорах о сущности романтич. эстетики.
В России одним из первых на появление нового авторитета в области лит-ры откликнулся Ф. В. Булгарин. Глубокий след драматургия К. оставила в творчестве В. К. Кюхельбекера, к-рый в эти годы первым взял на себя труд перенести одну из его пьес на рус. почву, переделав драму «Любовь после смерти» («Amar después de la muerte», соч. предположит. 1633, опубл. 1677) в либретто оперы на музыку А. Н. Верстовского «Любовь до гроба, или Гренадские мавры» (1824). Исп. писателя держал в своем поле зрения К. Ф. Рылеев; восторженно отозвался о его произв. Н. И. Надеждин; его переводил П. В. Киреевский; последовательно пропагандировал его творчество в романтич. ключе MB. Пьесы К. штудировал П. А. Катенин и подробно писал о них в статье «О поэзии испанской и португальской» (1830). Естественно предположить, что в это же время, т. е. в сер. 1820-х, возник интерес к К. и общего знакомого Кюхельбекера и Катенина — В. А. Каратыгина, к-рый несколькими годами позже перевел драму «Сам у себя под стражей» («El alcaide de si mismo», соч. ок. 1636, опубл. 1651), поставленную под названием «Кровавая рука» в его бенефис в 1831. Страстным почитателем таланта Кальдерона стал в эти годы Н. М. Языков.
П., как и мн. его современники, в т. ч. его друзья и знакомые — Кюхельбекер, Языков, Катенин, заинтересовался творчеством К. тоже в сер. 1820-х, знакомясь с трудами А. В. Шлегеля «О драматическом искусстве и литературе» (1809—1811) и швейц. историка Ж.-Ш.-Л. де Сисмонди (Sismondi J.-Ch.-L. de Simonde de, 1773—1842) «О литературе Южной Европы» («De la littérature du Midi de 1’Europe», 1813—1829). Пушк. восприятие драматургии К., кое в чем соприкасаясь со взглядами зап.-европ. и рус. почитателей таланта исп. драматурга, представляется оригинальным и в отд. аспектах более прозорливым и глубоким. П. заинтересовали совсем не те особенности творчества К., к-рые акцентировались нем. романтиками. Упоминания К. у П. связаны с пережитым им в 1824—1825 внутренним переломом, к-рый сопровождался отказом от предпочтения фр. культуры; тогда «в эстетических размышлениях П. появилось новое и устойчиво употреблявшееся созвездие: Данте, Шекспир, Кальдерой» (Алексеев. П. Сравн.-ист. исслед. 2-е изд. С. 258).
Отзывы П. об исп. драматурге были неизменно уважительными. Характерным является его мнение, высказанное в статье «<О народной драме и драме “Марфа Посадница”>» (1830): «...Кальдерон, Шексп.(ир) и Расин стоят на высоте недосягаемой — и их произведения составляют вечный предмет наших изучений и восторгов» (Акад. XI, 177). П. ссылался на опыт и авторитет исп. драматурга в своих размышлениях о народности, нац. своеобразии в лит-ре. Полемизируя в наброске статьи «(О народности в литературе)» (1825—1826) с точкой зрения, согласно к-рой «народность состоит в выборе предметов из Отечественной истории», он писал: «Vega и Калдерон поминутно переносят во все части света, заемлют предметы своих трагедий из италья<нских> новелл, из франц<узских> ле <...>. Мудрено однако же у всех сих писателей оспоривать достоинства великой народности» (Акад. XI, 40). С др. стороны, «народность в писателе, — по мнению П., — есть достоинство, которое вполне может быть оценено одними соотечественниками — для других оно или не существует или даже может показаться пороком». Здесь же содержится полемический выпад против Шлегеля и Сисмонди: «Ученый немец негодует на учтивость героев Расина, француз смеется, видя в Калдероне Кориола<на>, вызывающего на дуэль своего противника. Все это носит однако ж печать народности» (Там же; Кориолан — персонаж пьесы «Оружие красоты» («Las armas de la hermosura»), соч. 1652, опубл. 1679). Последний пример был использован П. также в борьбе со сковывавшими развитие лит-ры канонами классицизма: «Если мы будем пологать правдоподобие в строгом соблюдении костюма, красок, времени и места, — утверждал он в статье «<О народной драме...>», — то и тут мы увидим, что величайшие драм.<атические> пис.<атели> не повиновались сему правилу. У Калдерона храбрый Кориолан вызывает консула на дуель и бросает ему перчатку» (Акад. XI, 177).
П. ссылался на исп. драматургию, прежде всего на К., раскрывая свои представления о связи лит-ры с нар. творчеством. В «<Возражении на статью А. Бестужева “Взгляд на русскую словесность в течение 1824 и начала 1825 годов”>» (1825) он отмечал, что «таинства, ле, фаблио предшествовали созданиям Ариосто, Кальдерона, Dante, Шекспира» (Акад. XI, 25). То же соображение он высказал в заметке «О поэзии классической и романтической» (1825): «В Италии и в Гишпании народная поэзия уже существовала прежде появления ее гениев. Они пошли по дороге уже проложенной: были поэмы прежде Ариостова Орландо, были трагедии прежде созданий de Vega и Калдерона» (Акад. XI, 38). Почти без изменения эта мысль перешла в статью «О ничтожестве литературы русской» (дек. 1833 — март 1834; зачеркнутый вар. беловой ред. — Акад. XI, 516) и в набросок «<Плана истории русской литературы>» (1834). Пункт этого плана, касающийся К.: «Народность сказок (пересказать по-своему — Калдерон)» (Акад. XII, 208), — находится, возможно, в связи с мыслью Шлегеля о том, что «чудесное» (1е merveilleux) рыцарских романов, перенесенное драматургами на сцену, дало прекрасные результаты и что особое очарование придает фантастическое пьесам К., не являющимся комедиями в обычном смысле этого слова (см.: Schlegel A. W. Cours de littérature dramatique. Paris, 1814. T. 3. P. 261—262 — Библиотека П. № 1356).
Единственная приведенная П. по неустановленному источнику цитата из исп. писателя: «Калдерон называет молнии огненными языками небес, глаголющих земле», — связана с его рассуждениями об образной, метафорической стороне стиха. Процитировав К., П. добавляет: «Мы находим эти выражения сильными, ибо они сильно и необыкновенно передают нам ясную мысль и картины поэтические» («<Материалы к “Отрывкам из писем, мыслям и замечаниям”>» — Акад. XI, 61).
Вопрос, читал ли П., рекомендовавший изучать К., сам его произв., или же ему к-л. иным путем удалось получить о них достаточно определенное представление, остается открытым. Как известно из его письма от 2-й пол. (после 19) июля 1825 к Н. Н. Раевскому-сыну, в то время К. он еще не читал (Акад. XIII, 197). Однако знакомство, причем в подлиннике, с драмами исп. писателя могло состояться в самом начале 1830-х, когда исп. тема начинает звучать в его творчестве особенно отчетливо. К этому времени в пушк. б-ке уже имелось 4-томное нем. изд. К. на исп. яз. (1827—1830), и в нем разрезаны страницы в драме «Маг-чудодей» (Библиотека П. № 700).
П. были известны по крайней мере три знаменитые драмы К.: «Жизнь есть сон» («La vida es sueño», соч. между 1632—1635, опубл. 1636), «Поклонение кресту» («La devoción de la cruz», соч. 1630—1632?, опубл. 1636) и «Маг-чудодей» («El Mágico prodigioso», соч. 1637, опубл. 1663). С пьесой «Маг-чудодей» П., по-видимому, в какой-то мере познакомился из вторых рук до 1825 и позднее решил прочесть ее в подлиннике именно потому, что знал ее уже раньше. Эта драма, в основе к-рой лежат раннехристианские легенды о человеке, продавшем душу дьяволу, привлекла к себе внимание во всей Европе в эпоху романтизма в связи с гетевским «Фаустом». В частности, пер. ее трех сцен, выполненный П. Б. Шелли (Shelley, 1792—1822), называвшим К. своим «божеством», был опубликован в посмертном изд. (1824) соч. англ, поэта. П. в то время на англ. яз. еще не читал, но вполне возможно, что эти сцены стали ему известны опосредованно перед написанием «Сцены из Фауста» (1825) и одна из них, в к-рой действие происходит на берегу моря и начинается картиной тонущего пиратского (по словам дьявола) корабля, могла послужить толчком к возникновению пушк. замысла — и не более, т. к., кроме этих деталей, никаких др. параллелей между двумя произв. не существует.
Пьеса К. «Жизнь есть сон» могла быть известна П., во всяком случае, во фр. переделке («La vie est un songe: Comédie (d’après Calderon)», 1732) известного в свое время и переводившегося в России драматурга 1-й пол. XVIII в. Луи де Буасси (Boissy, 1694—1758); присутствующая в ней линия «Сехизмундо—Софрони (у К. — Росаура)» могла подсказать рус. поэту собственное решение отношений между Самозванцем и Мариной Мнишек и в т. ч. нек-рые черты образа Марины.
Роман «Дубровский» позволяет осторожно предположить, что П. была известна в какой-то мере и драма «Поклонение кресту», интересная как возможный отдаленный лит. источник тем, что в ней в едином сюжете присутствуют сразу несколько мотивов, к-рые были до сих пор выявлены по отдельности и признаны значимыми для замысла романа рядами лит. традиции.
Лит.: Державин К. Н. Занятия Пушкина испанским языком // Slavia. 1934. Roč. 13. Seš. 1. S. 115; Buketoff-Turkevich L. Calderon en Rusia // Rev. de Filologia Hispánica. 1939. Vol. 1. P. 139—158; Алексеев М. П. Из истории испано-русских литературных отношений XVI — начала XIX в. // Алексеев М. П. Очерки истории испано-русских литературных отношений XVI—XIX вв. Л., 1964. С. 143—152 (То же // Алексеев М. П. Русская культура и романский мир. Л., 1985. С. 142—151); Азбелев С. Н. Пушкин и «Побоище Мамаево» // Врем. ПК. 1974. С. 128; Багно В. Е. 1) К литературной истории «Дубровского»: (Драма Кальдерона «Поклонение кресту») // Врем. ПК. 1979. С. 124—131; 2) Драматургия Кальдерона в творческом восприятии Пушкина // Iberica: Кальдерой и мировая культура. Л., 1986. С. 97—110; 3) Bagno V. Pushkin у Calderón // Archivum Calderonianum. Bd 7: Hacia Calderón: Décimo Coloquio Anglo-germano, Passau, 1993. Stuttgart, 1994. P. 111—118; Иванов Вяч. Bс. Заметки на полях текстов Пушкина // Пушкинские чтения в Тарту: Тез. докл. науч. конф, 13—14 ноября 1987. Таллин, 1987. С. 31; Weiner J. Mantillas in Moscovia: El teatro del siglo de Oro español en la Rusia de los zares (1672—1917). Barcelona, 1988. P. 69—71; Hacker G. Rocinantes Wege nach Russland: Die Rezeption spanischer Literatur des siglo de oro durch russische Realisten des 19. Jahrhunderts in ihrem europäischen Kontext. Köln, 1995. S. 25, 30, 149.
В. Е. Багно