АНГЛИЯ (Великобритания). Источником первого в англ. прессе упоминания о П. стала аноним. заметка в фр. ж-ле «Revue encyclopédique» (1821. T. 9. Liv. 26. P. 382); в том же году она была сокращенно переведена в отделе «Летопись» («Historical Register. Foreign Varieties. Russia») декабрьского номера ж-ла «The New Monthly Magazine and Literary Journal» (1821. Vol. 3. P. 621). «Внимание друзей литературы, — говорилось в сообщении, — привлечено к только что опубликованной романтической поэме “Руслан и Людмила”, автор которой господин Пушкин, бывший воспитанник Царскосельского лицея, ныне состоит при генерал-губернаторе Бессарабии; ему не более 22 лет». Через три года в том же ж-ле и в том же отделе появилась заметка «Русская поэзия» (Russian Poetry // The New Monthly Magazine and Literary Journal. 1824. Vol. 12. P. 545–546), целиком посвященная П. и восходящая к статье Е. А. Энгельгардта в нем. период. изд. «Literatur-Blatt» (1824. 13. Aug. № 65. S. 259–260; см. далее с. 277), возможно, через ее фр. пер. в ж-ле «Le Globe» (1824. № 1. 15 Sept. P. 3; см. далее, с. 291). П. был представлен англ. читателям как «литературный феномен, одаренный природою всеми качествами превосходного поэта». В заметке говорилось, что «свой творческий путь (his career) он начал так, как многие свой были бы счастливы завершить», но при этом обращалось внимание и на обратную сторону этого раннего успеха, состоявшую в том, что ст-ние «“Воспоминание о Царском Селе” (так в ж-ле! — В. Р.) получило, может быть, слишком громкое и общее одобрение» и «с тех пор юноша помышлял только о лаврах (the Muses’ wreath), пренебрегая более серьезными занятиями, столь необходимыми поэту». О произв. П. сообщалось, что «тем не менее» он написал «ряд прелестных небольших стихотворений» и три поэмы: «Руслан и Людмила», «Кавказский пленник» и «Бахчисарайский фонтан», к-рые «служат подлинным украшением русского Парнаса и в наше время увлечения переводами обладают особым достоинством — они полностью самобытны (original)». Все три поэмы получили в заметке похвальные оценки, причем «Бахчисарайский фонтан» был назван «новейшим сочинением, которое, хотя и небольшое, превосходит, по единодушному мнению критиков, все написанное им <Пушкиным. — В. Р.> до этого». Отмечен был и большой авт. гонорар за эту поэму, сильно впечатлявший тех в лит. кругах Западной Европы, кому доводилось о нем узнать. Неск. след. лет эта заметка оставалась самым подробным известием о П. в англ. печати; др. были менее информативными, сообщавшими скудные и нередко искаженные сведения.
В 1824 в самом первом номере новоучрежденного ж-ла «Westminster Review» была напечатана статья «Политика и литература в России», представлявшая в своей лит. части изложение (по нем. пер. в ж-ле «St. Petersburgische Zeitschrift») статьи А. А. Бестужева «Взгляд на старую и новую словесность в России»; автором был предположительно сам ред. ж-ла Джон Бауринг (Bowring, 1792–1872), побывавший в 1819 в Петербурге, составивший там знакомства с рус. литераторами, выучивший в какой-то степени рус. яз. и по возвращении на родину издавший 2-томную антологию рус. поэзии (1821–1823). Пространный восторженный отзыв А. А. Бестужева о П. он сильно сократил, выбрав лишь фразы о том, что П. оригинален и что его поэмы «Руслан и Людмила» и «Кавказский пленник» «исполнены превосходных картин» (Politics and Literature of Russia // Westminster Review. 1824. Vol. 1. № 1. Jan. P. 98). По всей вероятности, Баурингу принадлежала и рец. на фр. и ит. пер. басен И. А. Крылова, где, рассуждая об удобстве этого жанра для обличения злоупотреблений при деспотическом режиме и об опасности прямых выступлений, он привел в качестве примера судьбу П., к-рый «рискнул усомниться в мудрости некоторых указов Русского Самодержца и был сослан набираться опыта в снегах Сибири» (I. A. Krilov’s Russian Fables // Westminster Review. 1825. Vol. 4. July. P. 178). В аноним. рец. на второй том изданной К. Ф. фон дер Боргом (Borg, 1794–1848) в 1820–1823 нем. антологии рус. поэзии (см. с. 256-257) П. был упомянут в ряду «более или менее достойных» рус. поэтов, к-рый включал М. В. Ломоносова, А. П. Сумарокова (в рец.: Сумаров), Г. Р. Державина и Диницева (И. И. Дмитриев ?); о П. сообщалось, что он «родился в Петербурге в 1799 году и написал несколько хороших романтических вещей» (The Universal Review or Chronicle of the Literature of all Nations. (London), 1825. Vol. 2. № 6. P. 692). Источником этой заметки могла быть рец. на антологию фон дер Борга в «Revue encyclopédique» (1824. T. 24. Cah. 71. Nov. P. 391–394; ср. далее, с. 291). Ж-л «The Literary Chronicle», уделивший на своих стр. неск. строк рус. лит-ре, выражал удовлетворение тем, что появилась возможность «составить некоторое понятие о литературном таланте русских» по пер. их произв. на зап.-европ. яз. В их числе фигурирует и фр. пер. «Бахчисарайского фонтана», а об авторе поэмы сказано, что «несмотря на свою молодость, <он> один из самых известных (the most popular) из живущих русских поэтов и уже приобрел немаловажную славу» (The Literary Chronicle and Weekly Review. 1826. July 29. № 376. Р. 476). Впрочем больший, кажется, интерес вызвал у англ. журналиста И. И. Козлов сходством своей судьбы с судьбою Гомера, Д. Мильтона и Ж. Делиля, а также в качестве «жаркого обожателя Байрона». Пассаж из «The Literary Chronicle» о рус. лит-ре был целиком переведен в МТ (1827. Ч. 13. № 3. С. 257–258), причем вследствие неточного понимания слов «the most popular» П. был объявлен «одним из самых народных» поэтов.
В дальнейшем отзывы о П. становятся более развернутыми и содержательными, оценки — глубже, касаясь разных сторон его творчества, хотя по-прежнему мн. суждения основываются не на прямом знакомстве с его произв., а на информации, полученной из вторых рук, в т. ч. из рус. источников. Запоздалая рец. в ж-ле «Foreign Quarterly Review» (1827. Vol. 1. № 2. Nov. P. 595–631; о П.: P. 624–625) на изданную в 1823 Э. Дюпре де Сен Мором (Dupré de Saint Maur, 1772–1854) фр. антологию рус. поэзии (см. с. 268), написанная редактором этого ежеквартальника Джоном Джорджем Кокрином (Cochrane, 1781–1852) при возможном участии секретаря рус. посольства И. Я. Смирнова (ум. 1842), опиралась частично на фр. статью Н. И. Бахтина «Взгляд на историю славянского языка и на движение цивилизации и литературы в России» (см. с. 270-271). Фрагмент о П. заимствован из нее слово в слово; от себя англ. автор добавил в скобках лишь одну фразу, содержавшую грубую ошибку непонятного происхождения: по его словам, молодой поэт «начал свой путь в литературе с перевода шекспировского “Короля Лира”». П. представал в рец., как и вся рус. лит-ра, в специфическом, небеспристрастном освещении рус. «младоархаиста», что не могли, разумеется, в полной мере уловить ни англ. журналист, ни, вероятно, его возможный соавтор, родившийся в Англии и не имевший прочных связей в России, ни читатели, ничего не знавшие о борьбе в России лит. направлений и групп и о полемике между ними. Отмечалось, что П., «очень молодой лирический поэт», «уже приобрел славу, затмевающую многих других», и что он явился зачинателем в России быстро приобретшего там огромную популярность жанра романтич. поэмы в манере Байрона. Достоинствами его соч. в этом роде, из к-рых был назван по загл. только «Кавказский пленник», признавались «легкий, гармонический и сладкозвучный стих, естественные и поэтичные описания»; недостатками — «отсутствие плана и цельности (ensemble), однообразие чувств и повторение некоторых излюбленных выражений». Лучшим его произв. объявлялось «Руслан и Людмила» и выражалось сожаление по поводу того, что П. не продолжил писать «в этом истинно национальном роде» и не домогался стать «русским Ариосто».
Др. источником оценок рус. поэтов явилась для англичан статья П. А. Плетнева «Письмо к графине С. И. С. о русских поэтах» (СЦ 1825. С. 3–80, о П.: С. 42–45; Прижизн. критика, 1820–1827. С. 246–247), изложение к-рой, включенное в обзорную статью «Литературные известия с континента» («Continental literary intelligence») ж-ла «Foreign Review, and Continental Miscellany» (1828. Vol. 1. № 2. Р. 662–664; о П.: Р. 663), содержало и неск. строк о П. «Письмо» Плетнева могло стать известно сотруднику англ. ж-ла через посредство статьи Адольфа Мюллнера (Müllner, 1774–1829) в нем. период. изд. «Mitternachtblatt» (1827. № 202; ср. с. 258). Кто-то из русских, находившихся в Лондоне в 1828, был, по всей вероятности причастен к напечатанной в том же ж-ле большой рец. на книгу Н. И. Греча «Опыт краткой истории русской литературы» (СПб., 1822); в этой статье обзор творчества П., занимающий неск. страниц, отличается подробностью и обстоятельностью (Foreign Review. 1828. Vol. 2. № 4. Р. 279–309; о П.: р. 295–300), впервые включая пер. на англ. яз. отрывков из «Руслана и Людмилы» (описание долины смерти из песни III и песня девы из песни IV), «Кавказского пленника» (ч. I, ст. 1–13) и «Братьев разбойников»(ст. 1–18). Подойдя по ходу ист. очерка рус. лит-ры к П., автор рецензии начинает разговор о нем с «восхитительной поэмы» «Руслан и Людмила», в к-рой отмечает мастерство описаний, живость и легкость повествования (powers of description, and a rapidity and brilliance of narrative), принесшие молодому поэту имя «северного Ариосто». Содержание этого «рыцарского романа» (romance) рассказано, по его мнению, с изяществом (with a grace and felicity), «которое сделало бы честь и автору “Женитьбы Трирмана”» (из поэм Вальтера Скотта взята для сравнения именно эта, вероятно, потому, что в ней есть общие с «Русланом и Людмилою» сюжетные мотивы, имеющие, впрочем, долгую и разнообразную лит. историю и к Пушкину пришедшие иными путями: рыцарь, предающийся неге в замке волшебницы; погруженная волшебником в сон красавица, пробуждаемая поцелуем рыцаря). В «Кавказском пленнике» рецензент находит «еще большую силу» и «энергию», к-рые «часто напоминают <…> о Байроне в его “Корсаре”». Это был второй случай сопоставления П. с Байроном в англ. печати, и отныне оно станет надолго в ней общим местом. Родственность Байрону видит рецензент и в «Бахчисарайском фонтане», к-рый он ценит выше предшествующих поэм по глубине чувства и поэтич. красноречию. Первым в англ. печати говорит он о «Евгении Онегине», напоминающем ему своею сатирою на светское об-во поэму Байрона «Беппо», а способом издания отдельными главами — «Дон Жуана». Отказываясь судить о достоинствах этого произв. по причине его незавершенности, он ограничивается замечанием о том, что оно «любопытно изображением нравов высшего общества в России, но также привлекает взлетами высокой поэзии, а временами глубиною проявляемого чувства». Мельком упоминаются в рец. «Цыганы» (к этой поэме автор статьи относится весьма прохладно, хотя и отмечает, что в ней «сцены набросаны с талантом, а порою нарисованы с подлинной силой»), «Братья разбойники» (они представляются критику лишь простою зарисовкою разбойничьего быта и не нравятся своею бессюжетностью, хотя исполнены «большого поэтического чувства») и «Вадим». Заключая, рецензент выражает сожаление по поводу «плодовитости» П., предпочитая, чтобы он «приложил свои способности к созданию произведения, которое возбуждало бы разнообразный и неослабный интерес, было бы достойно его дара (powers) и оправдало бы обещания совершенства, заявленные в его “Руслане и Людмиле”». В одном номере с рец. на книгу Н. И. Греча было напечатано сообщение из Петербурга о том, что в печати находится «“Борис Годунов”, трагедия Александра Пушкина, которая, как ожидается, откроет новую эпоху в анналах русской драматической литературы» (Ibid. P. 548).
Продолжал следить за публикациями и успехом соч. П. и ж-л «Foreign Quarterly Review», где о них сообщалось в библиогр. отделе («Miscellaneos literary notices»), к-рый вел книгопродавец и библиотекарь Джон Макрей (Macrey, 1796–1878): о портрете П. в СЦ; о выходе «Цыган» и «Братьев разбойников», пяти глав «Евгения Онегина», второго изд. «Руслана и Людмилы», нем. пер. «Бахчисарайского фонтана» с очередным упоминанием гонорара, полученного П. за эту поэму (1828. Vol. 3. № 5. Sept. P. 340–341); об огромном успехе «Цыган» и «Братьев разбойников» (1829. Vol. 4. № 7. Apr. Р. 256); упоминание «Полтавы» (1830. Vol. 6. № 12. Oct. P. 543); о выходе «Бориса Годунова», к-рый «красотою языка и поэтическим богатством превосходит все предыдущие творения» П. (1831. Vol. 8. № 15. July. Р. 256); о выходе новой гл. «Евгения Онегина», «слишком повторяющей своим тоном предыдущие, но содержащей много прекрасных мест и много проявлений истинной поэзии» (1831. Vol. 8. № 16. Oct. Р. 519); о выходе «Повестей Белкина», отличающихся «не только естественной легкостью и простотою стиля, но также интересным повествованием и мастерством держать в напряжении чувства и любопытство читателя» (1832. Vol. 10. № 19. Aug. Р. 274). Извещая в очередной раз о «Евгении Онегине» (видимо, в связи с выходом гл. 6), «The Foreign Quarterly Review» (1829. Vol. 3. № 6. Jan.) сообщал, что «молодой русский учитель, живущий уже некоторое время в Лондоне, намерен, если встретит одобрение и поддержку, опубликовать том избранных произведений лучших <русских> прозаиков и поэтов с верными английскими переводами» (Brewster D. West–East Passage: A Study in Literary Relationships. London, 1954. P. 53; ЛН. Т. 91. С. 246). Наряду с похвалами П. ж-л обращал внимание и на его слабые стороны. Высказанные в аноним. статье о рус. романистах замечания о бедности худож. лит-ры в России включали осуждение «отрывочного и эскизного» (scrappy and sketchy) характера творчества П., к-рый «предпочитает выставлять свою многосторонность и леность», вместо того чтобы обратить свой талант на создание большого по объему произв. (Russian Novels and Novelists: Bulgarin // Foreign Quarterly Review. 1831. Vol. 8. № 15. July. P. 117–119; Brewster D. Op. cit. P. 54). Автором этой и ряда др. ст. о рус. лит-ре в «Foreign Quarterly Review» был Уильям Генри Лидс (Leeds, 1786–1866), к-рый, должно быть, основательно владел рус. яз. (но нет никаких сведений о том, где и зачем он так его выучил) и хорошо знал в подлиннике соч. не только П., но и др. рус. писателей.
С того же времени имя П. начинает встречаться в письмах и мемуарах англичан, побывавших в России. Врач Огастус Боцци Гренвил (1783–1872), посетивший Петербург в 1828, с П. не встречался и отведенные ему строки в изданном тогда же описании своей поездки (Granville A. B. St. Petersburg: A Journal of Travels to and from that Capital. London, 1828. Vol. 2. P. 244–246) скомпилировал из сообщений, ранее появлявшихся в англ. прессе («The New Monthly Magazine», «Foreign Quarterly Review»), повторив и ошибку относительно пер. «Короля Лира». Вместе с тем он первым из англичан употребил применительно к П. антономасию «русский Байрон» (возможно, отголосок слышанного в России) и назвал «Оду свободе» («Ode to Liberty») причиною неудовольствия властей поэтом в предыдущее царствование, о чем на Западе ходили неясные слухи. Др. англ. врач Эдвард Мортон писал, что за эту оду П. был сослан в Сибирь (Morton E. Travels in Russia and a Residence at St. Petersburg and Odessa in the Years 1827–1829. London, 1830. P. 68–69). В отличие от этих медиков, их соотечественник Томас Рейкс (1777–1848), приехавший в Петербург в конце 1829, познакомился с П. и в письме от 24 дек. 1829, к-рое он включил в свою кн., изданную уже после смерти П. (Raikes T. A Visit to St.Petersburg in the Winter of 1829–30. London, 1838. P. 84–88, 193; перепеч. и рус. пер.: Глинка. С. 105–110), рассказал о впечатлении, произведенном на него «русским Байроном», «знаменитым и вместе с тем единственным поэтом в России», а в дневнике записал 1 марта 1830 беседу с ним (Raikes T. A Portion of the Journal kept … from 1831 to 1847… London, 1857. Vol. 3. P. 129–130). Высокомерный, пустой англ. денди, путешествовавший от праздности и не приобретший за свое кратковременное пребывание в России сколь-либо четких знаний о рус. лит-ре, не понял П. как человека, чьими самыми примечательными чертами ему показались пристрастие к картам и неопрятность, и не узнал его как поэта, довольствовавшись предположением о том, что «при такой скудости литературы и литературного вкуса <…> сочинения его могут быть переоценены его читателями, и так как его гений не возбуждается соревнованием, они, вероятно, не очень объемисты, частью потому, что он, будучи доволен своею славою, редко обращается к своей музе, кроме тех случаев, когда его денежные средства приходят в упадок». В этой характеристике П. слышны отзвуки салонных разговоров и сплетен. Называя П. «либералом», Рейкс пишет о его тайной причастности к «последнему заговору» и приводит полностью «Кинжал» во фр. прозаич. пер. Ж. Ансело , замечая при этом, что «при таком неограниченном правительстве» не знает, «чему больше удивляться: смелости ли поэта, который написал такое дерзкое и преступное стихотворение, или же великодушию государя, который отнесся к нему снисходительно»; ст-ние несет, по его мнению, «отпечаток гения». Общался с П. во время своей остановки в рус. столице (янв.–февр. 1830) и англ. офицер Джеймс Эдвард Александер (1803–1885); в книге о своей поездке он бегло коснулся рус. лит–ры, дав краткие характеристики ряда писателей, в т. ч. сказав о П., что он «столь же успешно», как Жуковский-переводчик Т. Грея, Т. Мура и Ф. Шиллера, «владеет могучей лирой Байрона» и что «многие из его оригинальных произведений имеют сатирический оттенок» (Alexander J. E. Travels to the Seat of War in the East through Russia and the Crimea in 1829. London, 1830. Vol. 2. P. 250). Капитан Чарльз Колвил Фрэнкленд (1797–1876) опубликовал в составе своего дневника пребывания в России записи о трех встречах в мае 1831 с П. (Frankland C. C. Narrative of a Visit to the Courts of Russia and Sweden, in the Years 1830 and 1831. London, 1832. Vol. 2. P. 227, 232, 235–246, 249–250, 269–270; рус. пер.: Казанский 1. С. 308–314), к-рого, следуя уже сложившей традиции, тоже называет «русским Байроном». В П. он нашел умного и здравомыслящего собеседника, «основательно знакомого с политической, гражданской и литературной историей своей страны, а также вполне осведомленного о погрешностях и пороках русского управления». Разговор между ними шел о реформе полит. системы России, сосредоточившись гл. обр. на вопросе об освобождении крестьян, в связи с чем П. изложил свою т. зр. на положение крепостных, в основе к-рой лежало убеждение, что рус. крестьянин «отнюдь не несчастен, не бедствует и не недоволен своей участью», а свободу, составляющую для «культурного человека» бесценное благо, «некультурный человек» не может «оценить <…>, получить от нее пользу, сохранить ее». Беседа показала Фрэнкленду, что П. придерживается «того мнения (как все разумные и хорошие люди), что никакая большая и существенная перемена не может иметь места в политическом и общественном строе этой обширной и разнородной империи иначе, как постепенными и осторожными шагами, каждый из которых должен быть поставлен на твердую основу культурного подъема, или, другими словами, на просветлении человеческих взглядов и на расширении разумений».
Между тем не оставляла П. своим вниманием англ. период. печать. Малозаметный еженедельник «Foreign Literary Gazette, and Weekly Epitome of Continental Literature, Sciences, Arts, etc.» (1830. Feb. 3. № 5. Р. 68–69) поместил рец. на шесть глав «Евгения Онегина», опиравшуюся, по всей вероятности, на какой-то рус. источник (это предположение подсказывает фраза: «…the Russian periodicals have since indulged us with fragments of a continuation of this poem…»; пер.: после этого русские журналы доставляли нам удовольствие, печатая отрывки продолжения этой поэмы, т.е. «Евгения Онегина» — курсив мой. В. Р.), но, возможно, через посредство нем. публикации. Вместе с тем статья содержит грубые фактические ошибки, к-рые не мог допустить рус. человек и далеко не все из к-рых могут быть объяснены погрешностями перевода: П. возведен в графское («Count») достоинство; начало его творческого пути отнесено к 1772; «Воспоминания в Царском Селе» названы «Восстанием в Царском Селе» («The Revolt of Zarskoje-Selo»); об «Оде свободе» говорится, что она навлекла на П. гнев и он «был выслан из Петербурга, но одновременно ему была оказана честь управлять южными провинциями (at the same time honoured with a governorship in the southern provinces)»; в числе публикуемых в ж-лах отрывков продолжения «Евгения Онегина» выделен «Приезд Онегина в Москву» (т. е. гл. VII, 36–38). По мнению автора ст., П. отличают «большие творческие способности, живой талант к сатире, изящный (cultivated) стиль и свобода мысли»; за последнюю он поплатился ссылкой, имевшей и свою положительную сторону в том смысле, что климат и природа Юга оказали благотворное влияние на его вкус и воображение (fancy). Получив от нового «самодержца» (Autocrat) разрешение вернуться в столицу, он там закончил свое «замечательное творение» (singular performance), за к--рое гонорар превысил даже впечатляющую сумму, принесенную ему «Бахчисарайским фонтаном». Обойдя «Руслана и Людмилу» молчанием, рецензент, со ссылкою на рус. критиков, отмечает влияние Байрона в «Кавказском пленнике» и «Бахчисарайском фонтане», от себя добавляя, что «Дон Жуан» стал «родителем» (parent) «Евгения Онегина». В основной своей части рец. содержит пересказ содержания пушк. романа, иллюстрируемый тремя цитатами (характеристика Ленского при его первом появлении; разговор Онегина с Ленским о Татьяне и Ольге; заключительные строки сцены дуэли) — первыми из него переводами на англ. яз.
Восторженную характеристику П. содержали «Русские анекдоты», написанные офицером британского военного флота капитаном Фредериком Чемьером (1796–1870) по впечатлениям от пребывания в России в 1827–1828 ([Chamier F.]. Anecdotes of Russia // The New Monthly Magazine. 1830. Vol. 29. P. 73–81; о П.: р. 73–75, 79, 80). Мнение Чемьера о П. сложилось, по всей видимости, из слышанного о нем от П. А. Вяземского, И. И. Козлова и, м. б., др. рус. знакомых. «Пушкин стоит выше всяческих похвал, — говорится в ст.; — он обладает живостью, воображением и оригинальностью в равной мере с некоторыми величайшими поэтами; в России его называют русским Байроном и считают величайшим из поэтов всех времен. <…> Приходится сильно жалеть, что ни один английский писатель не перевел его произведений». В частичное восполнение этого пробела Чемьер приводит отрывок из «Бахчисарайского фонтана» (ст. 135–154) в англ. пер. И. И. Козлова, к-рый, по его словам, перевел в свое время на англ. яз. всю поэму и даже посылал свой труд самому Байрону. В отличие от своих предшественников, писавших о возвращении П. из ссылки как о благодеянии вступившего на престол нового монарха, Чемьер показывает, как стесняет поэта установленная царем личная цензура его произведений: «Пушкину много досталось от этой добродушной цензуры, и ему стало невозможно писать стихи в положении, близком к положению Дамокла; волос может порваться и меч упасть, одно истолкованное в дурном смысле выражение может отправить его под надзор губернатора Сибири. По этой причине мы в последнее время мало слышали о новых сочинениях северного Байрона». Рассказав далее о широком распространении в России пушк. «Кинжала» в прозаич. фр. пер. Ж. Ансело, автор «Анекдотов» предупреждает, что, находясь в Петербурге под наблюдением полиции, П. «вряд ли сможет позволить своей музе подобные взлеты мести или такую неумеренную похвалу кинжалу». Тем не менее статья кончается пассажем, в к-ром звучит уверенность в том, что Россия неуклонно движется по пути к свободе (чему важным признаком служит восстание декабристов) и «тогда, можно ожидать, расцветет гений, столь заметный и сейчас, в своем зародыше, хотя поврежденный и задержанный в своем развитии».
Ж-л «Foreign Quarterly Review», регулярно, с первого же года своего существования, информировавший англичан о П. (см. с. 247, 248), представил самый глубокий на то время в Англии критический анализ его творчества в статье У. Г. Лидса «Пушкин и Рылеев» (Russian Poetry: Pushkin and Rilaeev // 1832. Vol. 9. № 18. May. P. 398–418; сокр. рус. пер.: Казанский 2. С. 118–122), написанной в связи с «Полтавою». Констатировав малую известность П. в Европе, но признавая, вместе с тем, за ним право на «европейское имя в качестве представителя и вождя современной поэтической литературы своей страны в глазах европейской критики», Лидс начинает свой разбор с подробного рассмотрения вопроса о том, в какой мере поэзия Пушкина находится под влиянием Байрона. По его мнению, бытующее в России название «русский Байрон» несет двойственную коннотацию, будучи «слишком лестным, если хотят этим внушить, что его (Пушкина. — В. Р.) поэтические силы равны мощи английского певца, и нелестным, если говорят только о внешнем сходстве манеры». Второе для него бесспорно: П., пишет он, «взял Байрона за образец и выработал на нем свой стиль и способ трактовки сюжета, не говоря уже о том, что он следовал его жанру». Развивая это утверждение, рецензент поясняет каждый его пункт. «Байроническим» признает он пушкинский стиль, реализующийся в повествовании, «одновременно красочном и лирическом, то быстром и сжатом, более намекающем на события и обстоятельства, чем их излагающем, то снова задерживающемся на частностях, представляя их поэтически выразительно и рельефно». К Байрону возводит он и фрагментарную композицию поэм П., складывающихся из отрывочных эпизодов, сцен и положений, к-рые спасает от того, чтобы быть скучными и бледными (insipidity), одушевляющее их мастерство исполнения, придающее им живость и способность впечатлять. Попутно Лидс высказывает сожаление по поводу того, что П. тратит свое дарование на малые эскизы (brief sketches), вместо того чтобы посвятить его предмету, который вывел бы его на большие просторы. Подобно «Гяуру», «Осаде Коринфа», «Мазепе» и др. соч. Байрона в этом роде, поэмы П. не принадлежат, как считает Лидс, ни к эпосу, ни к балладам, ни к др. существующим стихотв. жанрам, а близки к драматическим произв. обильным использованием монологов и диалогов, в то время как авторское повествование проникнуто сильным лиризмом, отличаясь быстрыми переходами, свободным, увлекающим движением, живостью мысли и энергичным слогом. Примеру Байрона, продолжается в рец. сопоставление двух поэтов, следовал побуждаемый чувством соревнования П. и тогда, когда обратился к сатир. повествованию в «Евгении Онегине», оказавшемся «много ниже» своих образцов — «Беппо» и «Дон Жуана». П. «лучше удается то, что требует стиля красочного, романтического и проникнутого чувством, нежели то, что зависит от легкой шутки или беспощадной, едкой язвительности». В «Онегине» отсутствует и байроновская резкая колкость, и необычные, причудливые каламбурные рифмы (compound rhymes), усиливающие шутливость и придающие ей дополнительную пикантность; его более отличает спокойная легкость, чем живость повествования, нет в нем и остроумия на случай, столь характерного для раздраженной музы Байрона. Заключая вступительный раздел своей ст., Лидс отмечает новаторскую роль П. в рус. лит-ре, проявившуюся в том, что он отвлек ее от устаревших фр. образцов, обновил творческую и критич. мысль рус. литераторов и выступил основателем новой, ближе стоящей к совр. европ. уровню школы, к-рая, «освободившись от установленного парнасского этикета, заявляет, что руководствуется порывом, а не правилами». От этих общих положений Лидс переходит к разбору произв. П., при к-ром неоднократно возвращается к ранее высказанным мыслям, развивая их и конкретизируя. В пушк. лирике он находит поэтич. воображение, чувство и темперамент, но в высоких жанрах (напр. в оде «Наполеон») П., по его мнению, едва поднимается над средним уровнем, оказываясь ниже М. В. Ломоносова и Г. Р. Державина. Впрочем, об этой стороне творчества П. говорится в статье очень бегло, и самые поздние из названных в ней ст-ний относятся к 1821. Эти временные рамки и отсутствие интереса к более поздней лирике определялись, видимо, убеждением Лидса в том, что для П. она была не более чем начальным, подготовительным этапом, а его поэтич. путь отсчитывается с принесшей ему славу поэмы «Руслан и Людмила», отличающейся «изящной простотой и равномерностью стиля, искусством повествования и несколько игривой, но впрочем сдержанной шутливостью многих эпизодов», «живыми характерами» (many touches of real nature) и «примесью тонкого здравого смысла». Признавая сюжет этой поэмы, сказочный, наивный и местами гротескный, малоинтересным для зап.-европ. читателя, Лидс полагает, что П. поступил верно, не прельстясь славою «русского Ариосто», отказавшись, вопреки желанию многих читателей, продолжать писать в «старомодном» жанре и решив «вместо того, чтобы забавлять нас игривыми и сказочными образами, <…> заинтересовать одним лишь действием чувств и движениями человеческого сердца». «Южные» поэмы характеризуются как представляющие фрагментарные эпизоды, без общего плана и с едва намеченными контурами двух-трех характеров, главное в них — богатство воображения, пылкость и мастерство поэта; для создания подобных произв. требуется очень малый исходный (raw) материал и по этой именно причине столь многие соотечественники П. пошли по его стопам, сумев, однако, перенять у него лишь форму. Остановившись на каждой из этих поэм в отдельности (не забыв упомянуть о гонораре за «Бахчисарайский фонтан») и отказавшись говорить подробно о «Евгении Онегине» по причине его незавершенности, Лидс далее переходит к «Полтаве», к-рая ему представляется лучшим созданием П. «и по общему замыслу, и по исполнению». Суждения о поэмах сопровождаются пространными цитатами в англ. пер. из «Бахчисарайского фонтана» (33 стиха из монолога Заремы) и «Полтавы» (нач. первой песни — о Кочубее; большой отрывок из второй; встреча Мазепы с Марией — из третьей). При всем общем благожелательном отношении к творчеству П. и похвальной в целом оценке каждого из рассмотренных его произв. Лидс видит в них, прибегая к метафоре из военной лексики, не более чем «одиночные поэтические схватки» (desultory poetical skirmishes) и заканчивает свой разговор о них многозначительным предупреждением: П. «испытал свое оружие (has “fleshed” his weapons), пришло время употребить его по-настоящему; он достаточно сделал для приобретения популярности, и ему подобает сделать что-нибудь для вечной славы, ибо, если он не сможет создать что-нибудь более значительное, чем написанное до сих пор, то останется примером рано обещавшего, но ничего великого не сотворившего; и хотя сейчас его положение выдающееся, потому что так мало других трудятся на этом поле, ему в конце концов придется довольствоваться местом среди poetae minores <пер.: малых поэтов> своей страны». Поэтом, к-рый, если бы не погиб, мог бы соперничать с П. и вплотную к нему приблизиться, Лидс называет К. Ф. Рылеева, чьей поэме «Войнаровский» в сопоставлении с «Полтавою» и посвящает конец своей ст.атьи.
После этой рец. имя П. лишь единожды мелькнуло в англ. прессе при его жизни, когда все в том же ж-ле на последней стр. очередного библиогр. обзора Д. Макрей кратко сообщил о том, что «в своей стихотворной повести “Домик в Коломне” (“The House on the Kolomna”)» он «попробовал силы в иностранной поэтической форме — ottava rima <пер.: октаве>» (Foreign Quarterly Review. 1833. Vol. 12. № 24.July. Р. 527). Между тем находившийся в Петербурге по делам Библейского об-ва англ. писатель, переводчик-полиглот Джордж Борро (Borrow, 1803-1881), выучивший среди мн. прочих и рус. яз., издал здесь в апр. 1835 сб. на англ. яз. под загл. «Targum, or Metrical Translations from Thirty Languages and Dialects» (St. Petersburg, 1835; пер.: Таргум, или Стихотворные переводы с тридцати языков и наречий), включавший пер. «Черной шали» и песни Земфиры из «Цыган». В авг. того же года вышел др. его сб. «The Talisman: From the Russian of Alexander Pushkin: With other Pieces» (St. Petersburg, 1835; пер.: Талисман: Перевод с русского языка стихотворения Александра Пушкина: С прибавлением других стихотворений), содержавший, кроме ст-ния, указанного на тит. л., также пер. баллады «Русалка». Пер. были несовершенны и грешили существенными неточностями. Напечатанные мизерным тиражом (100 экз.), оба сб. остались незамеченными ни в России, ни тем более в Англии, несмотря на старания петерб. хорошего знакомого Борро, учителя англ. яз. Джона (Иоганна-Петерсена) Гасфелда (Hasfeldt, 1800–1894) привлечь к ним внимание, для чего в своей корреспонденции для влиятельного англ. ж-ла он упомянул «Таргум» в лестных тонах и привел полностью пер. ст-ния «Талисман» (H[asfeldt] J. P. Foreign Correspondence // Athenaeum. 1836. March 5. № 436. Р. 177–178). Через Гасфелда Борро подарил свои сб. П. (Библиотека П. С. 174. № 666; не учтен приплетенный «The Talisman»), к–рый ответил ему благодарственной запиской (Акад. XVI, 431).
Сообщения от 11 февр. 1837 о дуэли и смерти П. появились 1 марта в газ. «Times» и «Morning Chronicle» (рус. пер.: Щеголев. Дуэль и смерть П. С. 348–349).
Т.о., имя П. было известно в Англии по сравнительно частым небольшим заметкам и двум-трем пространным обзорам творчества рус. поэта. Сколь-либо пристального внимания оно к себе не привлекло и не вызвало живого, широкого интереса, будучи воспринимаемо не более чем объектом информации о зарождающейся, как представлялось англичанам, лит. жизни в России. Сведения о жизни и личности П. были очень скудными, изобилуя грубыми ошибками. Пер. были немногочисленны и все (за исключением двух не дошедших до Англии ст-ний в передаче Д. Борро) представляли отрывки из поэм. Именно на поэмах сосредоточилось почти исключительно внимание англ. критики, акцентировавшей гл. обр. их зависимость от «восточных» поэм Байрона. Отход П. от «байронизма» не был ею уловлен; не могла она понять, вследствие обязательного сопоставления с Байроном, новаторского характера и глубокой оригинальности «Евгения Онегина», к-рого ставила ниже «Беппо» и «Дон Жуана». Лирика П. была известна лишь несколькими назв.; «Борис Годунов» и прозаич. соч. промелькнули только в информационных заметках. Параллельно с признанием выдающегося таланта и поэтич. мастерства П. формировалась и становилась лейтмотивом точка зрения, согласно к-рой он разменивал их на мелочи, так и не создав еще ничего значительного по меркам европ. лит-ры, а первое место в рус. лит-ре занял только на фоне общей ее скудости.
Лит.: Глинка С. Ф. Англичанин о Пушкине зимою 1829–1830 г. // ПиС. Вып. 31/32. С. 105–110; Казанский Б. В. 1) Разговор с англичанином // П. Врем. Т. 2. С. 302–314; 2) Западно-европейская критика о Пушкине // Лит. критик. 1937. № 4. С. 114–122; Cross S. H. Pouchkine en Angleterre // RLC. 1937. Ann. 17. № 1. P. 163–181; Struve G. Puškin in early English critisism: (1821–1838) // The American Slavic and East European Review. 1949. Vol. 8. P. 296–314; Альтшулер М. Г. Упоминание о Пушкине в английском журнале // Вестн. ЛГУ. 1963. № 2. Сер. истории, яз. и лит. Вып. 1. С.133–135; Curran E. M. «The Foreign Quarterly Review» on Russian and Polish Literature // SEER. 1961. Vol. 40. № 94; Аринштейн Л. М. Английский путешественник о встрече с Пушкиным // Врем. ПК. 1976. С. 139–144; Алексеев М. П. Русско-английские литературные связи: (XVIII век – первая половина XIX века). М., 1982. С. 219–229, 580–590, 606–614, 762–764 (ЛН. Т. 91); Попелюхер И. Первое упоминание о Пушкине в английской печати // Врем. ПК. Вып. 26. С. 210–211.
Библиогр.: Pushkin in English: A List of Works by and about Pushkin / Comp. by the Slavonic Division [of the New York Public Library]; Ed., with an Introd. by A. Jarmolinsky. New York, 1937 (Repr. from the Bulletin of the New York Public Library. 1937. Vol. 41. July. P. 530–559).
В. Д. Рак
ВЕНГРИЯ. Первые сведения о рус. лит-ре, заимствованные из зап.-европ. прессы, сообщал венг. читателям ж-л «Хаснош мулатшагок» («Полезные забавы») (Hasznos Mulatságok. 1819. I f. é. № 44. Р. 337–339; 1822. I f. é. № 13. Р. 8, 99–100, под загл. «Orosz literatura» (Русская литература); 1824. II f. é. № 12. P. 89–91). Имя П. в этих заметках еще не упоминалось. Между тем уже в 1824 венг. подданный, серб Гергей Надьлаки-Якшич (Jaksics, 1778–1824; фамилия по рождению: Konstantinovics, Конштантинович), находившийся в России, перевел на венг. яз. «Кавказского пленника» под заглавием «Кавказский горный раб» («А Kaukázusi hegyi rab»). Согласно авт. помете на рукописи, пер. был выполнен или, по крайней мере, завершен в Петербурге («Orosz St. Petervar, 1824»). Имя П. на тит. л. рукописи отсутствует, что в сочетании с подзаголовком («...orosz versben csinálta, és azutàn orosz nyelvből fordította <...> Jaksics Gergely...»; пер.: в русском стихосложении сделал, а потом с русского перевел Гергей Якшич) может быть истолковано как намерение Якшича выдать поэму за свое соч.; но на с. 3 в дословном пер. приведено пушк. загл. («A Kaukázusi Rab») и на полях написаны инициалы «A. S.», совпадающие с именем и отчеством П., хотя такой способ указания рус. автора, если на самом деле это имел в виду Якшич (предположение М. Р. Корзенского), непонятен. В венг. тексте допущены, частично намеренно, а частично вследствие переводческих ошибок, отступления от рус. подлинника как в содержании (нек-рые фрагменты и стихи изменены или опущены, др. — добавлены), так и в поэтич. форме (дробление текста на четверостишия с перекрестной рифмовкой); вместе с тем полностью переданы общее содержание, характер героя, ландшафтные описания Кавказа и динамизм пушк. поэмы, что дает полное основание считать поэму Якшича переводной. В посвящении Якшич писал о своем намерении издать «Кавказского горного раба» на родине, но неожиданная смерть помешала осуществлению этого желания. Пер. остался в рукописи, к-рая вместе с другими вещами покойного была переправлена из Одессы, где скончался Якшич, в Вену, откуда каким-то неустановленным путем попала в библиотеку монастыря Бенедиктинского ордена в Паннонхальме (Венгрия), где была обнаружена лишь в 1966 (хотя о ее существовании сообщалось еще в 1841: Athenaeum. 1841. 5 évf. II f. é. № 22. Sz. 349 hasáb). Не исключена вероятность того, что, когда Якшич находился в России, ему доводилось встречаться с П., с к-рым он оказывался неск. раз в одних местах, причем общаясь с людьми из круга хороших знакомых рус. поэта: в Петербурге (1817–1819) — с А. Н. Олениным и А. И. Тургеневым, в Кишиневе (1821) — с И. П. Липранди, в Одессе (1823) — с австр. ген. консулом фон Томом.
В Венгрии П. был впервые упомянут в ж-ле «Хаснош мулатшагок» в 1825 (II f. é. № 2. Р. 77) как автор «прекрасных романов “Руслан и Людмила” и “Военный пленник на Кавказе”». Источником в данном случае была статья в англ. ж-ле «Вестминстерское обозрение» (Westminster Review), включавшая изложение статьи А. А. Бестужева «Взгляд на старую и новую словесность в России», где приводился и отзыв о двух названных произв. П. (см. с. 246). Тремя годами позже венг. литератор, критик и историк Ференц Тольди (Toldy, псевд.; наст, фамилия — Schedel, 1805–1875) в статье «Русская поэзия», напечатанной в ж-ле «Тудоманьёш Дьюйтемень» («Научный сборник»), писал, опираясь на статью П. А. Плетнева «Письмо к графине С. И. С. о русских поэтах» (СЦ 1825. С. 3–80, о П.: С. 42–45; Прижизн. критика, 1820–1827. С. 246–247) через посредство статьи нем. писателя Адольфа Мюльнера (Müllner, 1774–1829) в газ. «Mitternachtblatt» (1827. № 202; см. далее, с. 279), что «за последние четыре года, в 1821–1825, Пушкин выдал в свет три поэмы, ставшие известными и за границей: “Руслан и Людмила”, “Пленник” и “Бахчисарайский фонтан”» (Orosz poézis // Tudományos Gyüjtemény. 1828. № 10. P. 110). О П. говорилось и в др., более поздней его статье «О нынешнем состоянии русской литературы» (Toldy F. A moszka literatúra jelen állapotja // Tudománytár. 1834. 4. köt. P. 70), написанной по материалам обзора совр. рус. лит-ры А. С. Хлюстиной в швейц. ж-ле «Всеобщая библиотека наук, изящной словесности и искусств» (см. с. 274-275). Здесь он первым упомянул в венг. печати «Евгения Онегина». В сб. «Кёзхасну эшмеретек тара» («Сборник общеполезных сведений») была напечатана переведенная из нем. энциклопедии «Conversations-Lexicon» статья «Пушкин» (Puskin // Közhasznú esmeretek tára. Pest, 1833. 9. köt. P. 553; 2. kiad. Pest, 1839). Газ. «Hazai s Külfóldi Tudósitások» («Отечественные и иностранные сообщения») известила венг. читателей о дуэли и смерти «самого великого поэта России» (1837. 8 марта. № 20. С. 157; 29 марта. № 26. С. 207; 17 мая. № 40. С. 319). Писала об этом печальном событии и др. влиятельная венг. газ. того времени (Jelenkor. 1837. 18 марта. № 22. С. 88; 26 апр. № 33. С. 132). На смерть П. откликнулся Ф. Тольди подробным обзором его творчества в статье «Взгляд на русскую литературу в 1837-ом году» (Pillantás az orosz literatúrára 1837-ben // Tudománytár. 1838. № 2).
Пер. произв. П. появились в Венгрии уже после смерти рус. поэта.
Лит.: Хаупт Г. Пушкин и венгерская литература XIX века: Историко-литературные заметки // Вестн. ЛГУ. 1949. № 6. С. 105; Bor K. Orosz tudományos és irodalmi vonatkozások a magyar nyelvü hírlapirodalomban (1780–1824) // Tanulmányok a magyar-orosz irodalmi kapcsolatok köréből. Budapest, 1961. P. 111–113; Radó G. Puskin magyar vonatkozásai 1848-ig // Ibid. P. 148; Radó G., Tardy L. 1) Puskin első magyar fordítója // Látóhatár. 1967. № 9/10. P. 927–936; 2) Радо Д., Тарди Л. Первый венгерский переводчик Пушкина в Грузии // Литературные взаимосвязи. Тбилиси, 1972. Сб. 3. С. 18–26; Корзенски M. P. Первый венгерский перевод поэмы А. С. Пушкина «Кавказский пленник». Будапешт: ун-т ЭЛТЕ, 1969 (дипломная работа, машинопись); Tardy L. Puskin magyar kapcsolatai // Tardy L. Régi hirünk a világban. Budapest, 1979. P. 187–190; Мадачи П. Изменение рецепции творчества Пушкина в венгерских журналах XIX века // Пушкинские чтения: Материалы научно-метод. конф. русистов ВНР, посвященной 150-летию со дня гибели А. С. Пушкина. Будапешт, 1987. С. 44–53.
М. Хорват-Габорне
ГЕРМАНИЯ (включая публ. на нем. яз. в др. странах, в т. ч. в России). Прижизненная известность П. в землях, где говорили по-нем., была невелика; неск. лучше он был знаком образованным немцам в Росс. империи — в обеих столицах и в остзейских губерниях, но лишь по имени и по неск. несовершенным пер. Все же в ранней истории знакомства нем. читателей с пушк. творчеством имеется ряд примечательных эпизодов, определивших пути дальнейшего освоения в Германии наследия рус. поэта.
Первым упоминанием имени П. в немецкоязычной печати стало, по-видимому, сообщение из Петербурга в «Венском журнале» (Wiener Zeitschrift) за 26 июня 1819 (№ 77): «Утверждают также, что молодой и одаренный многими талантами г-н фон Пушкин окончил уже четвертую песнь своей поэмы, написанной во вкусе “Оберона”» (речь шла о «Руслане и Людмиле» в сопоставлении с поэмою К. М. Виланда). Затем, в 1820-х периодика Австрии и др. стран нем. языка уже время от времени упоминает П. и его произведения. Первыми распространителями сведений о нем в Германии были его ближайшие друзья В. К. Кюхельбекер и В. А. Жуковский, также врач и переводчик А. Дитрих (Dietrich), встречавшийся с П. и хорошо знавший людей из его круга, а равно и мн. деятелей нем. лит-ры, включая Гете. В нояб. 1820, проезжая через Дрезден, Кюхельбекер виделся с престарелым сентиментально-романтическим поэтом Кристофом Августом Тидге (Tiedge, 1752–1841), говорил с ним о П. и о рус. поэзии и оставил ему свои подстрочные нем. пер. из П. (см.: Кюхельбекер В. К. Отрывок из путешествия // Мнемозина. 1824. Ч. 2. С. 57–58; Кюхельбекер. Путешествие. С. 13). В нач. 1820-х в Дрездене побывал Жуковский и также беседовал с Тидге. Этот популярный поэт, интересовавшийся творчеством славян, стал первым нем. переводчиком П.: в лейпцигском альм. «Муза» (Die Muse. 1821. Bd. 2. № 1) появилось в его пер. пушк. ст-ние «Роза». Оба: и Кюхельбекер, и Жуковский — посетили Гете соответственно в нояб. 1821 и сент. 1827 и едва ли могли умолчать о П. В числе рус. посетителей Веймара в эпоху Гете — знакомые и друзья П.: А. И. Тургенев, З. А. Волконская, С. П. Шевырев, М. Ю. Виельгорский и др. Гете читал в 1830 фр. брошюру кн. Э. П. Мещерского «О русской литературе» (см. с. 275), где говорилось о П. У Оттилии, невестки Гете, имелся экз. поэмы П. «Кавказский пленник» в нем. пер. 1823.
В 1828 в Петербурге возник слух о том, что Гете якобы через Жуковского переслал в дар П. свое писчее перо. Имя П. в бумагах Гете не встречается и не упоминается в записях бесед Гете, что вызывает сомнение в достоверности легенды о пере; у Гете не было надежной опоры на лит. текст, чтобы заинтересоваться творчеством П. Тем не менее уже в 1821 (т. 1) и в 1823 (т. 2) в Дерпте появилась первая антология рус. поэзии на нем. яз. — «Поэтические произведения русских» («Poetische Erzeugnisse der Russen») в пер. местного литератора Карла Фридриха фон дер Борга (von der Borg, 1794–1848). Во 2-м т. этого изд. были помещены пер. отрывка из первой песни «Руслана и Людмилы» и (без указания авторства) ст-ния П. «История стихотворца». Борг перевел еще «Черную шаль», нем. текст к-рой в печати не появился и считается утраченным. Тексты оригиналов Борг получил от своего знакомца Н. М. Языкова. Переводчик сопроводил публ. краткими справками об авторах, поставив молодого П. «в ряд крупнейших русских поэтов» и упомянув также о его новой поэме «Кавказский пленник». Эту характеристику П. просил брата прислать ему в Михайловское (письмо первой пол. нояб. 1824; Акад. XIII, 120). Антология Борга была замечена нем. прессой. Положительно, хотя и свысока, отозвался о ней в своем «Литературном листке» (Literatur-Blatt. 1825. Juli. 29. № 60. S. 237–239) самый влиятельный тогда нем. лит. критик Вольфганг Менцель (Menzel, 1798–1873). На эту рец. в свою очередь критически отреагировал Кюхельбекер (Разбор фон-дер-Борговых переводов русских стихотворений // Сын отечества. 1825. Ч. 103. № 17. С. 68–83; Кюхельбекер. Путешествие. С. 492–497). В 1823 в Петербурге был издан «Кавказский пленник» с параллельными рус. текстом и нем. пер. уроженца Выборга Александра Вульферта (Wulffert, 1790–1855) («Der Berggefangene». SPb., 1823; переизд. 1824). Именно это изд. имелось в семье Гете, и оно же вызвало протест П., т. к. издатель и цензор Е. И. Ольдекоп напечатал его без ведома автора (письмо П. к П. А. Вяземскому 15 июля 1824; Акад. XIII, 104). Будучи редактором нем. «Санкт-Петербургской газеты» («St. Petersburger Zeitung»), Вульферт поместил там в 1824 свой пер. отрывка из «Руслана и Людмилы».
Появление «Бахчисарайского фонтана» дало повод Е. А. Энгельгардту, отставному директору Лицея, написать для «Литературного листка» краткий обзор творчества П. (Literatur-Blatt. 1824. Aug. 13. № 65. S. 259–260), где говорилось: «Гениальный юный поэт Пушкин одарил нас новым произведением своей Музы, которое, будучи не очень значительным по своей величине, превосходит, однако, по единодушному признанию критики, все прежние его сочинения. Оно озаглавлено “Бахчисарайский фонтан”, и московский книготорговец Пономарев заплатил ему за него 3000 рублей. Это — гонорар, в России неслыханный; вся поэма содержит около 600 стихов; за каждый стих заплачено по 5 рублей! — Пушкин — это явление в литературе; одаренный от природы всеми достоинствами превосходного поэта, он начал свой путь так, как иной был бы счастлив его окончить. На тринадцатом году жизни, когда он был еще школяром (он воспитывался в Лицее в Царском Селе), он сочинил первое свое примечательное стихотворение “Воспоминание в Царском Селе”; оно было принято тогда, пожалуй, со слишком громким всеобщим восторгом; мальчик стал думать об одном лишь венце поэта, забросив из-за того более серьезные занятия, всякому поэту столь необходимые. Несмотря на это, он создал к настоящему времени, едва достигнув 25-летнего возраста, кроме множества превосходных мелких вещей, принятых с величайшим одобрением во всех наших литературных листках, три значительных поэмы, подлинное украшение российского Парнаса и, что является особенной заслугой в наши времена увлечения переводами, совершенно оригинальных. Первая из них — “Руслан и Людмила», погружающая нас в мир рыцарей и фей древней Руси <…>. План поэмы превосходен, воплощение его мастерское; несмотря на множество действующих лиц, эпизодов и событий, переплетающихся между собою, ход повествования стремителен, характеры выдержаны, описания живы, язык и поэтическая форма великолепны. — За “Русланом” последовал вскоре “Кавказский пленник” (Kaw-kaskoj Plennik), хотя и небольшая, однако не менее замечательная поэма, в которой с удивительной живостью изображаются дикие нравы разбойничьих орд Кавказа, образ их жизни и оригинальные черты страны и ее обитателей. Эта поэма известна немецкой публике благодаря мастерскому переводу г-на Вульферта <…>. Теперь Пушкин выступил с “Бахчисарайским фонтаном”, который во многих отношениях стоит выше прежних его работ. <…> План поэмы прост, ход событий естествен, характеры мастерски намечены одной-двумя чертами, язык благороден и в высшей степени поэтичен. — Может быть, стоило бы упрекнуть поэта в том, что превосходнейший его талант к описаниям и изображениям заставляет его порой слишком подробно задерживаться на отдельных чертах, прерывая тем самым быстрое течение повествования. Было бы прекрасно, если бы господин Вульферт сообщил немецкой публике также и это новое замечательное произведение Пушкина! Было бы прекрасно, если бы и сам Пушкин обратил свой поистине редкостный поэтический талант преимущественно на более важный и более серьезный предмет; если бы он уделил несколько лет созданию большой эпической поэмы как долговечного памятника своему отечеству». В этом обзоре Энгельгардт отразил полемику русской печати по вопросу о гонораре за «Бахчисарайский фонтан», в частности заметку П. А. Вяземского «О “Бахчисарайском фонтане” не в литературном отношении» (НЛ. 1824. Ч. 8. № 13. С. 10–12; Прижизн. критика, 1820–1827. С. 189–190), а заключительный совет молодому поэту заимствовал из рец. А. Ф. Воейкова «О поэмах А. С. Пушкина и в особенности о “Бахчисарайском фонтане”» (НЛ. 1824. Ч. 7. № 12. С. 189; Прижизн. критика, 1820–1827. С. 226). В сокращенном виде Энгельгардт напечатал свою статью в «Газете для образованных сословий» (Der russische Dichter Puschkin // Zeitung für die elegante Welt. 1824. Nov. 26. № 233. S. 1869–1870), и еще раз в полном, со стилистической правкой — в лейпцигском «Листке для литературных бесед» (Russische Poesie // Literarisches Conversations-Blatt. 1824. Bd. 2. Dec. 16. № 289. S. 1156). В дальнейшем сведения и оценки, приведенные Энгельгардтом в этих нем. период. изданиях, стали источником ряда публикаций о П. в англ. (см. с. 245), польской (см. с. 265), серб. (см. с. 284), фр. (см. с. 269) и чешской прессе (см. с. 280). Вульферт откликнулся на призыв и через два года напечатал отдельно в своем пер. «Бахчисарайский фонтан» (Der Trauerquell. SPb., 1826; рец.: Кс. А. Полевой в МТ. 1827. Ч. 13. № 3; СП. 1827. № 27)
В «Новой бреславльской газете» («Neue Breslauer Zeitung». 1825. № 231–240) профессор в Эрлангене, переводчик рус. поэзии Фридрих Отто (Otto) опубликовал свой пер. «Черкесской песни» из «Кавказского пленника» и пересказал «Бахчисарайский фонтан». В отклике на альм. «Полярная звезда на 1825 год» нем. ж-л. «Листок литературных бесед» («Literarisches Conversationsblatt») поместил в пер. отрывки из «Цыган» (1826. 2. Febr. № 27), а вскоре там было пересказано содержание «Бахчисарайского фонтана» (1826. 20. März. № 67). В «Утреннем листке для образованных сословий» (Morgenblatt für gebildete Stände. 1826. 15. Mai. № 115), в «Литературном листке» (Literaturblatt. 1826. 7, 11. Juli. № 54, 55) с сообщениями о рус. лит-ре и, в частности, о П. выступает остзейский литератор Леонгард фон Будберг (Budberg, криптоним B-g), к-рый знает уже и об издании в 1826 первого сб. пушк. ст-ний. В том же «Утреннем листке для образованных сословий» появились затем пер. ст-ний «Золото и булат» и «Буря» (1827. 29. März. № 76), сделанные моск. немцем, чиновником Мин-ва нар. просв., близким к Об-ву любомудрия Николаем Ивановичем Борхардтом; он же писал о поэме «Цыганы» в «Листках литературного досуга» (Blätter für literarische Unterhaltung. 1828. 2. Mai. № 126). В издававшейся Адольфом Мюллнером (Müllner, 1774–1829), беллетристом, драматургом и журналистом, газ. «Полночный листок для образованных сословий» («Mitternachtsblatt für gebildete Stände». 1827. № 202) излагалось «Письмо к графине С. И. С. о русских поэтах» П. А. Плетнева, содержавшее характеристику П. (СЦ 1825. С. 3–80, о П.: С. 42–45; Прижизн. критика, 1820–1827. С. 246–247). В ж-ле «Заграница» была помещена аноним. статья «Взгляд на русскую литературную прозу и на поэзию», где рассказывалось о романе в стихах «Евгений Онегин» (Blicke auf die rissische Literatur und Poesie // Das Ausland. 1828. № 347–360). Статья о «Евгении Онегине» появились также в «Листках литературного досуга» (1828. 6. Aug. № 180; 1829. 15. Okt. № 238). В первой из них сообщалось, между прочим, что П. «пользуется покровительством нынешнего царя», к-рый сам взялся быть его доброжелательным цензором. Признавая достоинства этого произв., нем. критики неизменно отмечали в нем влияние Байрона. В обоих указ. изд. впосл. говорилось и о поэме «Полтава» (Blätter… 1829. № 264; Das Ausland. 1830. 31. Dez. № 365). В «Листках» были напечатаны также пер. таких ст-ний П., как «Черная шаль», «Телега жизни» и «К А. Б***» (1830. 15. Nov. № 19), а также «Два ворона» и «Город пышный, город бедный…» (1830. № 59). Оба последние ст-ния были взяты из СЦ 1829, причем второе вызвало у неизвестного публикатора ассоциации с поэзией Г. Гейне. В 1828 проф. нем. яз. Моск. ун-та Эрхард Геринг (Göring) переводит «Руслана и Людмилу» и публикует сначала отрывок (рассказ Финна из песни I, ст. 407–454) в МВ (1828. Ч. 11. № 18. С. 193–194), а затем две первые песни в сб. своих пер. (Metrische Uebersetzungen aus dem Russischen. M., 1833; рец.: Молва. 1833. Ч. 5. № 43). В ревельской газ. «Esthona» (1829. № 13, 17) выступил с пер. из П. рус.-нем. литератор барон Е. Ф. Розен, знакомый поэта: он перевел ст-ния «Пророк» и «Буря» вскоре после их появления в МВ.
Об уровне сведений о П. в нем. печати можно судить по первым обобщающим статьям о нем во «Всеобщей немецкой реальной энциклопедии» Г. Брокгауза (Allgemeine deutsche Real-Encyclopädie. 1830. Bd. 8), где названы были еще полностью не опубликованный «Борис Годунов» и даже ода «Вольность», и в лейпцигской газ. «Современные листки» (Blätter aus der Gegenwart. 1831. № 71), поместившей пер. статьи из фр. ж-ла «Revue littéraire». Однако миссия П. в рус. культуре не могла еще быть понятой в Германии: слишком сильным было влияние, к-рое оказывала на нем. печать офиц. идеология николаевского царствования.
Противоборство мнений о П. началось после 1830, когда в нем. землях усилилось социальное брожение и образ Рос. империи стал вызывать как у нем. демократов, так и у националистов еще более активную неприязнь, чем десятилетием ранее. При этом рос. и нем. официозные органы печати предпринимали попытки воспользоваться поэзией П. в полит. целях. В Петербурге, в 1831, переводятся (по всей вероятности, А. Вульфертом) для распространения в Германии ст-ния П. «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина», напечатанные в брошюре «На взятие Варшавы: Тристихотворения В. Жуковского и А. Пушкина» (СПб., 1831; нем. пер.: Der Polen Fufstand und Warschau’s Fall, 1831: In drei Gedichten von A. Puschkin, W. Shukowski und Chomijakow. SPb., 1831); еще два нем. пер. первого из этих ст-ний: А. фон Кенигка (Königk) и некоего A. von H-n — публикует ж-л «Российский Меркурий» (Der russische Merkur. 1831. Bd. 4. № 22–23, 44). Др. пер. той же брошюры принадлежал берлинскому театр. деятелю и публицисту, переводчику «Горя от ума» А. С. Грибоедова, Людвигу Шнайдеру (Schneider, 1805-1878). Ст-ние «Клеветникам России» перевел в «Листках для знакомства с иностранной литературой» (Blätter zur Kunde der Literatur des Auslandes. 1836. № 66) писатель Фридрих Тиц (Tietz, 1803–1879), поклонник европ. политики Николая I. Там же он поместил в 1836–1839 ок. десятка пушк. ст-ний в своем пер. («Певец», «Талисман», «Наполеон», «Я пережил свои желанья…» и др.). Он был также автором очерка о беседе с П. в Петербурге на Крестовском о-ве, в июле 1833 (опубл. сначала в ж-ле «Заграница» (Das Ausland. 1837. № 89, 90) и позже в ч. 1 путевых очерков Тица, 1838). Одним из ответов на ст-ние «Клеветникам России», понятое как восхваление междунар. жандармских претензий Рос. империи, стало полонофильское нем. ст-ние Арнольда Штейнмана (Steinmann, 1801–1875), в то время приятеля Гейне, «Апологетам России» («An Rußlands Apologeten», 1832), к-рое могло быть известно П.
Розен собирался перевести полностью «Бориса Годунова», но его намерение не осуществилось, несмотря на то что П. поощрял эту работу (см. письмо П. к Розену от окт.–первой пол. нояб. 1831 — Акад. XIV, 240, а также: ЛГ. 1831. № 30). В «Дерптских ежегодниках» (Dorpater Jahrbücher für Litteratur, Statistik und Kunst, besonders Russland. 1833. Bd. 1. № 1) был опубликован в качестве прилож. к ст. Розена о П. выполненный по рукописи пер. сцены «Ограда монастырская», не включенной автором в печатный текст. Первый полный нем. пер. трагедии был осуществлен ревельцем Карлом Кноррингом (Knorring, 1773–1841) в 1831 и помещен во 2-м вып. его альм. «Русская библиотека для немцев» («Russische Bibliothek für Deutsche») с большим предисл. переводчика. Еще тогда не опубликованная в оригинале, трагедия стала обсуждаться в нем. печати: критич. отклик на нее был напечатан в «Утреннем листке для образованных сословий» (1833. № 208), а в «Листках литературного досуга», вообще пытавшихся следить за лит. успехами П., она получила очень высокую оценку (1833. 12. Febr. № 43) Соглашаясь с мнением переводчика, рецензент «Листков» писал, что «Борисом Годуновым» Пушкин «завоевал себе право на самобытность».
Неск. раз писала о П. нем. период. печать в 1832. «Журнал иностранной литературы» (Magazin für die Literatur des Auslandes, 1832. 6. Juli. № 69) поместил на своих страницах пер. англ. статьи У. Г. Лидса (Leeds, 1786–1866) о П. (из журн.: Foreign Quarterly Review. 1832. Vol. 9. № 18; см. выше, с. 271). «Прусская государственная газета» высказала мнение, согласно к-рому П. «не достигал в целом уровня Ломоносова и Державина» (Allgemeine Preußische Staats-Zeitung. 1832. № 69. S. 214). В ж-ле «Заграница» было подвергнуто критике его «произвольное обращение с правилами художественного творчества», проистекавшее , по мнению рецензента, из того, что «его сила воображения <…> мешала ему строить правильные художественные системы» (Das Ausland. 1832. № 266/267. S. 120). «Франкфуртский журнал» (Journal de Francfort. 1834. № 101), полемизируя с польским историком и публицистом И. Лелевелем, назвавшим П. вождем рус. свободолюбивой молодежи, обращал внимание на изменение полит. взглядов поэта по сравнению с его юношескими стихотворениями (см. с. 287).
Не оставили нем. период. изд. без внимания пушк. прозу. В «Журнале иностранной литературы» печатается пер. очерка «Кирджали» (1835. 23. Jan. № 10). Читатели газеты «Прусский друг народа» (Preußischer Volksfreund. 1835. № 142, 143) получили возможность познакомиться с повестью «Выстрел» в пер. Бруно Кюна (Kühn). Заметным эпизодом прижизненой нем. пушкинианы явилось выступление молодой переводчицы Каролины Яниш (Jänisch, в замужестве К. К. Павлова, 1807–1893), в будущем крупной рус. поэтессы. Она переводила П. на нем. и фр. яз. В первом сб. своих пер.: «Северное сияние» (Das Nordlicht: Proben der neuen russischen Literatur. Dresden; Leipzig, 1833) — она поместила отрывки из «Цыган», ст-ния «Пророк», «Ты и вы», «К***» («Я помню чудное мгновенье…»), «Эхо», «Черкесскую песню», сцену «Ночь. Келья в Чудовом монастыре» из «Бориса Годунова» и повесть «Метель». В рец. на это изд. «Листки литературного досуга» (1834. 27. Febr. № 58) вновь назвали П. «русским Байроном» и даже «русским Шиллером», имея, впрочем, в виду не подражательность, а высокую степень оценки поэта, «гордости и надежды русской Музы». Др. отклики на пер. К. Яниш: в Германии — в «Журнале иностранной литературы» (1834. № 32), в России — в «Молве» (1834. № 15) и ОЗ (1839. Т. 3; М. Н. Катков).
Гибель П. сделала его имя широко известным за рубежом. «Это происшествие произвело здесь сильное впечатление, и в течение 2-х или 3-х недель все газеты, немецкие и французские, были им полны», — писал Н. А. Мельгунов С. П. Шевыреву из Франкфурта-на-Майне 4 марта (20 февр.) 1837 (РС. 1898. Т. 96. С. 321). Первый отклик на это трагическое событие появился в нем. печати через двенадцать дней после него — 23 (11) февр. 1837 — в «Берлинской газете» (Berlinische Zeitung). На следующий день (24 февр.) «Франкфуртский ежедневник» (Frankfurter Journal. № 55) и «Ведомости Франкфуртского Главного почтамта» («Frankfurter-Ober-Postamts-Zeitung». № 56. Прилож.) поместили сообщение из Петербурга от 11 февр. о том, что «русская литература понесла чувствительную утрату в лице пользовавшегося известностью и за границею поэта Александра Пушкина, вчера, после кратковременной болезни, скончавшегося на 38 году своей жизни». Опиравшаяся на первые известия петерб. прессы о смерти П., в к-рых еще не упоминалось о дуэли, эта корреспонденция стала источником начальных сведений для ряда европ. газ., в т. ч. «Пражской газеты» от 26 февр. (см. с. 282), «Новине србске» от 5 марта (см. с. 285), венской «Всеобщей театральной газеты» от 6 марта (Allgemeine Theater-Zeitung. № 96). В дальнейшем поступили уточнения, освещались обстоятельства, приведшие П. к роковой дуэли, его последние часы на смертном одре, отношение императора к умирающему поэту и его убийце, похороны и др. В публикациях были ошибки и нелепости (напр., поэта упорно называли графом Мусиным-Пушкиным). В числе нем. некрологов, корреспонденций, заметок и статей: «Всеобщая газета» («Allgemeine Zeitung») от 5 (прилож.), 7 (прилож. № 105), 12 (прилож. № 113 и 114, частичная передача некролога Ф.-А. Лёве-Веймара из «Journal des Débats» от 2 марта — см. далее с. 301), 15 (прилож.) марта; «Прусская государственная газета» (Preußische Staats-Zeitung. 20. März. № 79; то же, что во «Всеобщей газете» от 12 марта; рус. пер.: Модзалевский Б. Л. Из бумаг С. Л. Пушкина // ПиС. Вып. 8. С. 84–85), «Франкфуртский ежедневник» от 9 и 15 марта (№ 68, 74), «Ведомости Франкфуртского Главного почтамта» от 7 и 9 марта (№ 67, 69), «Газета для образованного мира» (№ 214, где было заявлено, что «смерть Пушкина — это социальное событие, которое лишь объясняется варварскими условиями в России»), «Заграница» (№ 281–284), «Журнал иностранной литературы» (№ 30). В последнем (№ 61) — сокр. пер. статьи Н. А. Полевого «Пушкин» из БдЧ (1837 Т. 21. № 4. С. 181–198), выполненный Н. И. Гречем, полный ее пер. — в пражском ж-ле «Восток и Запад» (Ost und West. № 16–19). Статья в «Листках литературного досуга» (№ 92) и период. изд. «Дидаскалия» (Didaskalia. 16 März. № 75) опирались на восп. о П. некоего фр. путешественника, напечатанные в фр. газ «Le Temps» 5 марта (см. с. 278). Одно сообщение из франкоязычного изд. «Франкфуртского ежедневника» («Journal de Francfort») было переписано для себя отцом поэта (см.: Модзалевский Б. Л. Из бумаг С. Л. Пушкина. С. 83).
Отзывы о П. в нем. печати при жизни поэта и после дуэли на Черной речке заложили зерна пушкиноведения в странах нем. языка. Самыми первыми их всходами стали книга писателя и публициста демокр. взглядов Генриха Кёнига (Koenig, 1790–1860) «Литературные картины России» (Literarische Bilder aus Rußland. Stuttgart, 1837) с главой о П. (S. 135–153) и статья о П. берлинского дипломата и писателя-мемуариста Карла Августа Фарнгагена фон Энзе (Varnhagen von Ense, 1785–1858) в гегельянских «Ежегодниках научной критики» (Puschkin und die Russische Literatur // Jahrbücher der wissenschaftlichen Kritik. 1838. № 61–64).
Кёниг был знаком с проф. Моск. ун-та Н. А. Мельгуновым, к-рый стал фактическим соавтором кн.; отрывки из нее публиковались сначала в «Листках для знакомства с иностранной литературой» (1837. № 74, 75, 78–83), о П. — в ж-ле «Европа» (Europa. 1837. Bd. 2). В гл., посвященной П., и снабженной гравированным портретом поэта (кажется, первым в нем. изданиях), подчеркивалась новизна пушк. худож. метода: «Он — первый, кто, подобно Гете в Германии, — хотя мы не беремся сравнивать их друг с другом, — создает из прошлого и современности объективно-достоверные, а не субъективно-произвольные фигуры, опираясь на прочную поэтическую почву» (S. 136). Книга Кёнига–Мельгунова, вскоре переведенная на фр. и др. яз., вызвала полемику в нем. прессе 1838: «Листки литературного досуга». № 38; «Газета для образованного мира». 1838. № 214–215, 124; ж-л «Открытая гавань» («Frei-hafen»). № 2; «Телеграф для Германии» («Telegraph für Deutschland»). № 17. Состоялся обмен полемическими брошюрами между Кёнигом и Гречем. Нем. критиков, даже тех, кто с интересом относился к рус. лит–ре, еще смущали ее высокие оценки, содержавшиеся в книге. Рассказывая об обстоятельствах, при к-рых она создавалась, Мельгунов писал: «Смерть Пушкина, случившаяся в то время, сильно настроила внимание немцев на литературу русскую <…> В Германии, как и в остальной Европе, русская литература — сущая terra incognita…» (Мельгунов Н. А. История одной книги. М., 1839. С. 6). Отзывы рус. ж-лов.: Совр. 1837. Т. 8; ЖМНП. 1838. № 7; СП. 1839. № 35, 232; СО. 1839. № 1; ОЗ. 1839. Т. 3. Общее внимание к рус. лит-ре, вызванное книгой Кёнига-Мельгунова, усилило интерес немцев к П.: поэты А. фон Шамиссо (Chamisso, 1781–1838) и А. Г. Гофман фон Фаллерслебен (Hoffmann von Fallersleben, 1798–1874) соревнуются в пер. баллады «Два ворона», появляется статья Фарнгагена фон Энзе в виде рец. на первые три тома посмертных «Сочинений Александра Пушкина». Автор был знаком с Мельгуновым и с участниками моск. кружка Н. В. Станкевича, учившимися в Берлине (Т. Н. Грановским, Я. М. Неверовым, И. С. Тургеневым, М. А. Бакуниным и др.). Неверов занимался с Фарнгагеном рус. яз. и читал с ним «Евгения Онегина». Поклонник Гете, знавший его лично, Фарнгаген был покорен поэзией П. и стал первым ее нем. исследователем. В своей статье он впервые определил пушк. роман в стихах как «верное зеркало русской жизни», а П.-драматурга поставил вровень с Шекспиром и Гете, что означало для гетеанца Фарнгагена высочайшую оценку П. как нац. гения. Т. зр. Фарнгагена на творчество П. оказала определенное воздействие на отношение В. Г. Белинского к П. Молодой рус. критик вольно цитировал Фарнгагена, развивая его мысль, в обзоре рус. ж-лов: «Он <П.> мог заимствовать внешние формы и идти по стезям, до него бывшим, но жизнь, вызванная им, — жизнь совершенно новая. Если он часто напоминает Байрона, Шиллера, даже Виланда, даже Шекспира и Ариоста, то это указывает только, с кем можно его сравнивать, а не от кого должно его производить» (МН. 1839. Ч. 2. № 4; Белинский. Т. 3. С. 183).
Споры о П. в нем. печати, книга Кёнига и статья Фарнгагена привели к появлению в 1840: в Лейпциге — первого нем. изд. соч. П., двухтомника («Dichtungen») в пер. Роберта Липперта (Lippert), в Берлине — сб. ст-ний («Gedichte») в пер. прусского офицера Эдуарда фон Ольберга (Olberg), в Штутгарте — «Истории Пугачева» («Geschichte des Pugatschew-Aufstandes») в пер. Г. Брандейса (Brandeis), в Иене — первого томика пушк. прозы («Novellen») в пер. Христиана Готлоба Требста (Tröbst, 1812–1888) и священника придворной православной церкви в Веймаре, ученого филолога Стефана Карповича Сабинина (1789–1863).
Лит.: Веневитинов М. А. Некрологи Пушкина в немецких газетах 1837 г. // РС. 1900. Кн. 1. С. 67–95 (отд. изд.: СПб., 1900); Алексеев М. П. 1) Пушкин на Западе // П. Врем. Т. 3. С. 108–109, 116, 118–120, 125–137 (То же под загл.: Пушкин и Запад // Алексеев. П. и мировая лит-ра. С. 270–271, 281–282, 287–299); 2) Еще раз о стихотворении «Роза» // РЛ. 1968. № 3. С. 92–115 (То же под загл.: Споры о стихотворении «Роза» // Алексеев. П. Сравн.-ист. исслед. С. 326–377; [2-e изд.]. С. 337–387); Luther A. Puškin in Deutschland // RLC. 1937. Ann. 17. № 1. P. 182–190; Десницкий В. А. Западноевропейские антологии и обозрения русской литературы в первые десятилетия XIX века // Учен. зап. ЛГПИ. 1955. Т. 107. С. 283–286 (То же // Десницкий В. А. Избр. ст. по русской литературе XVIII–XIX вв. М.; Л., 1958. С. 198–200); Ziegengeist G. 1) N. I. Borchardt und Varnhagen von Ense // ZfS. 1963. Bd. 8. H. 1. S. 13–16; 2) Varnhagen von Ense als Vermittler russischer Literatur im Vormärz: [Folge I] // ZfS. 1984. Bd. 29. H. 6. S. 929–942; Folge II // Ibid. 1985. Bd. 30. 119–128; Folge III: Varnhagens Puškin-Aufsatz im zeitgenössischen Urteil: Unbekannte Briefe aus den Jahren 1838–1839 // Ibid. 1987. Bd. 32. H. 1. S. 109–123; Folge IV. Varnhagen und die «Отечественные записки»: Ungedruckte Briefe von A. A. Kraevskij, N. A. Mel’gunov, H. Solmar und Varnhagen aus dem Jahre 1839 // Ibid. H. 2. S. 165–186; Folge VI. Varnhagen – Mel’gunov – Neverov: eine deutsch-russische Freundschaft: Ungedruckte Quellen (Juni 1836 – Juni 1838) // Ibid. Bd. 33. H. 4. S. 473–506; Folge VII: Neue Zeugnisse zur Entwicklungsgeschichte von Varnhagens Puškin-Aufsatz // Ibid. 1989. Bd. 34. S. 637–674; 3) Georg Engelhardt — «Schulmeister zu Zarendorf» (1816–1817) und Mittler Puškins in der deutsche Presse (1824): Neue Quellen // ZfS. 1987. Bd. 32. H. 1. S. 86–108; Raab H. Die Lyrik Puškins in Deutschland (1820–1870). Berlin, 1964; Gerhardt D. Die erste deutsche Übersetzung eines Puškin-Gedichts // Die Welt der Slaven. 1966. Jg. 11. H. 1/2. S. 1–16; Reissner E. Deutschland und die russische Literatur, 1800–1842. Berlin, 1970. S. 163–203; Ершофф Г. Прижизненная известность Пушкина в Германии // Врем. ПК. Вып. 21. С. 68–78; Carli G. 1) Varnhagen von Enses Puškin-Interpretation: Prämissen, Positionen und Wirkungsgeschichte einer Mittlerleistung aus dem deutschen Vormärz: Dissertation A / Humboldt-Universität. Berlin, 1987 (Autorreferat // Referatedienst zur Literaturwissenschaft. 1988. Bd. 20. S. 97–98); 2) Zur Wirkungsgeschichte der Puškin-Interpretation Varhagen von Enses in Russland (1839–1916) // ZfS. 1987. Bd. 32. H. 1. S. 124–130; 3) «Puschkin verschönert mir den Sommer!…: (Zu einigen Spezifika des Mittlers K. A. Varnhagen von Ense) // Alexander Puschkin in unserer Zeit: Beiträge der Wissenschaftlichen Arbeitstagung «Puschkin und wir» anläßlich des 150. Todestages des russischen Nationaldichters am 12. Mai 1987 in Leipzig / Wissenschaftliche Redaktion: G. Dudek. Leipzig, 1988. S. 155–164; 4) Zu Varnhagen von Enses Puškin-Interpretation // ZfS. 1988. Bd. 33. H. 1. S. 42-48; Васильчикова Т. Н. А. С. Пушкин и немецкая культура: (К проблеме взаимовлияний) // Крымская науч. конф. «Пушкин и Крым»: Тез. докл. 24–29 сент. 1989 г. Симферополь, 1989. С. 18; Юсупова Л. А. К замыслу Пушкина о Фаусте // Проблемы современного пушкиноведения. Псков, 1991. С. 76–79; Korn K.-H. Russische Literatur in Deutschland // Russen und Rußland aus deutscher Sicht: 19. Jahrhundert: Von der Jahrhundertwende bis zur Reichsgründung (1800–1871) / Hrsg. von M. Keller. München, 1992. S. 247–286 (West-östliche Spiegelungen: Wuppertaler Projekt unter der Leitung von Lew Kopelew. Reihe A. Bd. 3); Кайль Р.-Д. Пушкин в Германии // Диапазон. М., 1995. № 1. С. 6–12; Фролов Г. А. Первые немецкие переводы А. С. Пушкина // А. С. Пушкин и взаимодействие национальных литератур и языков: Тез. междунар. науч. конф., посвященной 200-летию со дня рожд. А. C. Пушкина. Казань, 1998. С. 73–74; Роговер Е. Пушкин в Германии // Нева. 1999. № 6. С. 199–201.
Р. Ю. Данилевский
ИТАЛИЯ (включая публ. на ит. яз. в России). При жизни П. его творчество оставалось неизвестным широкому кругу ит. читателей; немногочисленные попытки познакомить с ним предпринимались людьми, так или иначе связанными с рус. средой, и за ее пределами живого интереса не вызывали. Первые пер. его произв. на ит. яз. — ст-ний «Демон» и «Пророк», выполненные в России гр. Миниато Риччи (Ricci, ок. 1800 – ок. 1860), талантливым литератором-дилетантом, женатым на Е. П. Луниной (1787–1886), знакомым П. по салону З. А. Волконской в 1826–1828, были впервые опубликованы в СССР в 1934 (ЛН. Т. 16/18. С. 564, 567). Из них особенно удачен пер. «Пророка», в к-ром Риччи передал как художественное своеобразие подлинника, так и его стилистику. Риччи ознакомил П. со своими пер., отправив ему два письма, одно в марте – первой пол. апр., др. 1 мая 1828 (Акад. ХIV, 9–10, 16–19). Ответы П. и его оценка этих пер. неизвестны, но с похвалой о них отозвался С. П. Шевырев (МВ. 1828. Ч. 10. № 13. С. 6, примеч.). 26 февр. 1828 Риччи обратился к ред. флорентийского ж-ла «Антология» («Antologia») Дж. П. Вьёссё (Vieusseux, 1779–1863) с просьбой напечатать его заметки о рус. лит-ре и переводы из рус. поэтов, в том числе «Демона» и «Пророка». Публ. не состоялась, но в дек. номере «Антологии» за 1828 в статье-письме к ит. поэту словенского происхождения Н. Гьязичу (ок. 1762–1841), написанной выдающимся ит. писателем, филологом, пропагандистом нац. независимости, одним из лидеров романтического движения Никколо Томмазео (1802–1874), появились строки: «Если пример А. Пушкина, поэта нации, любимца молодого императора, найдет последователей более смелых, если, перестав заимствовать чужие нравы и вкусы, величайшие умы посвятят себя тому, чтобы совершенствовать нравы и вкусы, свойственные их собственному образу правления, климату, их собственным обычаям и нуждам; тогда изо дня в день возрастающее сияние, которое до нас доходит из тех морозных областей, будет не пустым блеском, но жизненным и плодотворным лучом» (Lettera di Niccolò Tommaseo al signor Giaxich sulla letteratura russa // Antologia. 1828. Vol. 32. P. 114–115). Это было первое известное упоминание П. в ит. печати.
В 1834 в Неаполе был опубликован пер. «Кавказского пленника», выполненный Антонио Роккиджани (Rocchigiani) с фр. подстрочника, сделанного В. Кайсаровой-Ланской. Стилистика этого перевода тяготела к ит. опере ХVIII в. и не давала адекватного представления о худож. своеобразии романтической поэмы П. Экз. имелся у П. (Библиотека П. № 1282).
Второй пер. «Кавказского пленника», выполненный в 1835 уже с рус. яз., вышел в 1837 в Одессе. Переводчик подписался криптонимом «D. F. G. toscano» («Д. Ф. Г. (или: Дж. ?) тосканец»), доныне не раскрытым. Он снабдил свою работу многочисленными примеч., призванными демонстрировать его глубокое знание Кавказа, приобретенное личным опытом, а также вставил в пер. собственные пространные добавления. Пер. «тосканца», несмотря на отд. удачные находки, был скорее лит. курьезом, чем худож. свершением. Подвергнутый критике в ж-ле «Одесский вестник» (1837. № 64. С. 775–783), он так и остался событием местного значения.
Неизвестны отклики ит. печати на гибель П. Однако вскоре после его смерти в парке римской виллы З. А. Волконской была установлена беломраморная стела с высеченной надписью «А. Пушкин», ставшая первым в мире памятником поэту.
Освоение итальянцами творческого наследия П. началось уже после смерти поэта. Соч. П. ввиду своей нац. самобытности оказались созвучны идеологии и эстетике ит. романтизма. Пер. 1830-х – 1850-х выполнялись с фр. изданий, а статьи о П. страдали фактическими неточностями.
Лит.: Письма. Т. 2. С. 329–330; Письма М. Риччи к Пушкину: (Материалы и предисл. П. Е. Щеголева; Доп. коммент. и вводная заметка Ю. Оксмана) // ЛН. Т. 16/18. С. 562–568; Damiani E. Quel che c’è di Puškin e su Puškin in italiano // Alessandro Puškin: Nel primo centenario della morte / A cura di Ettore Lo Gatto. Roma, 1937. P. 333–347; Lo Gatto E. Puškin in Italia // RLC. 1937. An. 17. № 1. P. 191–197; Базанкур О. Г. Переводчик Пушкина — Риччи // П. Врем. Т. 6. С. 424–429; Cronia A. La conoscenza del mondo slavo in Italia: Bilancio storico bibliografico di un millenio. Padova, 1958 (по указ.); Renton B. La lettratura russa in Italia nel secolo XIX // Rassegna Sovietica. Roma, 1961. № 1. Р. 72–80; Ласорса К. Первый этап знакомства с Пушкиным в Италии (1828 – 1856) // РЛ. 1970. № 4. С. 95–105; Barrat G. R. Pushkin and Count Miniato Ricci // RLC. 1973. An 47. № 4. Р. 506–522; Spendel. G. Un pioniere delle traduzioni puškiniane in Italia // Studi in onore di Ettore Lo Gatto. Roma, 1980. P. 293–299; Гдалин А. Д., Попелюхер П. А. От Рима до Гаваны: (Новые сведения о памятниках Пушкину за рубежом) // Врем. ПК. Вып. 22. С. 177–178. Бочаров И. Н., Глушакова Ю. П. Итальянская пушкиниана. М., 1991; Гардзонио С. 1) Итальянское пушкиноведение: (Краткая характеристика) // РЛ. 1999. № 2. С. 239–246; 2) Русская и зарубежная пушкинистика в Италии // Пушкин и культура русского зарубежья. М., 2000. С. 282; 3) Garzonio S. Sappho and Pindare in the Critical Commenatry of Louis Delâtre to «Evgenii Onegin» // Пушкинский юбилейный. Иерусалим, 1999. С. 83, 88; Böhmig M. Die Puškin-Rezeption in Italien // Arion. 1999. Bd. 4. S. 29–31.
Библиогр.: Карданова Н. Б. Библиография переводов произведений А. С. Пушкина на итальянский язык // Моск. пушкинист. Вып. 6. С. 405–421.
А. О. Дёмин.
ПОЛЬША (включая публ. на польском яз. в России). Из всех заруб. литератур именно в польской лит-ре П. получил самую раннюю известность и единодушное прижизненное признание. Уже в нач. 1820-х и в частной переписке поляков (письмо 1820 из Петербурга Винцентия Пелчинского (Pełczyński, ум. 1855 или 1856), знакомого А. Мицкевича по Виленскому университету, Юзефу Ежовскому, (Jeżowski, ок. 1793–1855) ), и в польских ж-лах (Rozmaitości. 1821. № 32) встречаются упоминания о новом ярком таланте, появившемся в рус. лит-ре, а Г. Олизар в 1821 пишет ст-ние «К Пушкину», в к-ром пророчит его будущую славу.
Первый пер. произв. П.: ст-ние «К портрету Жуковского» («Его стихов пленительная сладость…», 1818) — был опубл. в 1823 в составе переведенной известным филологом Самуэлем Богумилом Линде (Linde, 1771–1847) книги Н. И. Греча «Опыт краткой истории русской литературы» (СПб., 1822), куда вошла и характеристика П., извлеченная из статьи А. А. Бестужева-Марлинского «Взгляд на старую и новую словесность в России» (ПЗ 1823) (см.: Grecz M. Rys literatury rosyjskiej. Warszawa, 1823). В след. году во львовском ж-ле появилась переведенная с нем. яз. поэтом и журналистом Станиславом Яшовским (Jaszowski, 1803–1847) статья Е. А. Энгельгардта о П. (см. с. 257-258), в к-рой речь шла уже о «молодом и гениальном поэте» и был дан обзор его творчества, причем особенно был выделен «Бахчисарайский фонтан» (J[aszowski] S. Puszkin // Rozmaitości. 1824. № 49. 10 grudnia). В том же году в ж-ле «Dziennik Wileński» появился пер. Модеста Станевича (Staniewicz) ст-ния «Нереида» (1824. № 11), а «Черкесская песня» из «Кавказского пленника» была переведена дважды: М. Станевичем и Адамом Словиковским (Słowikowski) (Там же. 1824. № 11, 12). След. публикацией о П. была перепечатка в львовском немецкоязычном ж-ле «Мнемозина» той же заметки Энгельгардта из «Literarisches Conversations-Blatt» (Russische Poesie // Mnemosyne. 1825. 2. Aug. № 61). В 1827 Александр Рыпинский (ок. 1811 – ок. 1886) перевел пушк. балладу «Русалка», но издал этот свой юношеский пер. много позднее (Rypiński A. Poezje. London, 1853. S. 15–18). Особый успех выпал на долю южных поэм П., поскольку именно в них, по мнению польской критики, наиболее ярко проявился байронический характер романтической поэзии П. В 1826–1828 появились два пер. поэмы П. «Бахчисарайский фонтан»: Адама Рогальского (Rogalski, 1800–1843; «Fontanna w Bakczyseraju». Wilno, 1826) и Наполеона Феликса Жабы (Żaba, 1806–1885; «Fontanna Bakczyserajska». Warszawa, 1828; тут же его пер. «Братьев разбойников» — «Dwaj bracia rozbójnicy»). Рогальский предпослал своему пер. обширное предисл., в к-ром дал не только восторженную оценку «чарующей лютни» П., но и обзор его творчества, включая незадолго до того появившиеся первые гл. «Евгения Онегина». Правда, эти пер., особенно Линде и Жабы (он перевел также «Кавказского пленника» — «Jeniec Kaukazu». Warszawa, 1828), были слабые, а пер. Рогальского А. Мицкевич оценил весьма критически (МТ. 1827. Ч. 14. № 8. С. 320–321). Мицкевичу же принадлежит первое упоминание в польской печати о «Борисе Годунове» (Kurjer Warszawski. 1827. № 108), ряд положительных отзывов о П. в печати и в частной переписке, также и самый совершенный в худож. отношении прижизненный пер. произв. П. на польский яз. — «Воспоминание» («Przypomnienie», 1829). Отзывы Мицкевича и дружба П. с ним, а также романтическая идея слав. единства способствовали формированию в польском обществ. мнении представления о П. как общеслав. поэтич. гении европ. масштаба.
В 1829–1830 появились аноним. прозаический пер. «Цыган» («Dziennik Warszawski». 1829. Т. 17), «Черкесская песня» в пер. Александра Ходзько (1804–1891; Chodźko A. Poezje. SPb., 1829) и неоднократно впосл. переизд. пер. Антония Эдварда Одыньца (Odyniec, 1804–1885) ст-ния «Черная шаль» (в альм.: Melitele. Warszawa, 1830).
Большую роль в ознакомлении польских читателей с творчеством П. сыграли польские писатели, жившие в Петербурге и здесь издававшие свои пер. (мн. из них ранее были участниками молодежных кружков в Вильно). В 1830 вышел сб. оригинальных и переводных ст-ний Игнация Деспота Зеновича (ок. 1796 — после 1866) «Альбом» (Z[enowicz] I. G. D. Imionnik. SPb., 1830), в к-рый вошло 11 ст-ний П. 1819-1825 гг., переведенных Зеновичем на польский (и еще одно ст-ние — на фр.) яз. К П. переводчик относился с величайшим почтением, называя его «бессмертным гением». Книга была благожелательно встречена критикой, как рус., так и польской. Зенович, по общему мнению, стал первым (за исключением Мицкевича) переводчиком П. в настоящем значении этого слова, его пер. были признаны «весьма верными» и близкими к подлиннику. В том же 1830 Зенович предпринял попытку издать альм. «Тополек» («Topolka»), объявление о к-ром поместил ряд столичных газет. В альм. Зенович предполагал опубликовать и несколько новых пер. из П., в т. ч. отрывки из «Евгения Онегина»; однако это изд. не было осуществлено.
В первой пол. 1830-х, несмотря на охлаждение части польского об-ва к П., вызванное его ст-нием «Клеветникам России», появляются новые пер. Вскоре после подавления восстания 1831 г. Францишек Ковальский (1799–1862) перевел заключительную строфу еще неизд. ст-ния П. «Свободы сеятель пустынный…» (Kowalski F. Do narodów: (Myśl z Aleksandra Puszkina) // Wspomnienia roku 1830–1831 / Zebrał i wydał J. Horoszkiewicz. Lipsk, 1880. Z. 1. S. 105). Адольф Витковский (Witkowski) осуществил третий пер. «Бахчисарайского фонтана» («Fontanna w Bakczyseraju». Warszawa, 1834); Людвик Адам Юцевич (1810–1846) в 1832 перевел элегию «Я пережил свои желанья…» (альм.: Linksmine. Prace literackie. Wilno, 1841. S. 225), а затем прозой перевел «Полтаву» (Jucewicz L. A. Pisma. Wilno, 1834. S. 1–56); Юзеф Эмануэль Пшецлавский (1799–1879), близкий знакомый Мицкевича по Петербургу, напечатал в редактируемом им ж-ле свой пер. «Пиковой дамы» (Prz[ecławski] J. Dama Pikowa // Tygodnik Petersburski. 1834. № 3, 25, 27). В пер. Пшецлавского имя П. не названо и лишь отмечено, что «общее мнение приписывает это анонимное произведение одному из самых известных русских писателей». В 1836 пер. был перепечатан во львовском ж-ле «Lwowianin» (Т. 3–4) и авторство «Пиковой дамы» приписано в оглавлении Ф. В. Булгарину. В 1835 вышел аноним. пер. «Кирджали» («Kirdżali» // Światowid. Warszawa. 1835. Т. 1).
25 янв. 1834 польский историк и публицист Иоахим Лелевель (Lelewel, 1786–1861) произнес в Брюсселе речь в память восстания декабристов, в к-рой назвал П. вождем свободолюбивой рус. молодежи и автором двух басен, направленных против самодержавия (атрибуция Лелевеля ошибочна). В опровержение во «Франкфуртском журнале» (Journal de Francfort. 1834. № 101) была помещена аноним. заметка, автор к-рой утверждал, что П. раскаялся в своих ранних опытах. Эту статью в апр. 1834 П. получил от Г. А. Строганова, к-рому в ответ писал: «Мне приходится очень печально расплачиваться за химеры своей юности. Объятия Лелевеля кажутся мне тяжелее ссылки в Сибирь» (Акад. XIV, 126; подлинник на фр. яз.).
В 1837 мн. польские газ. и ж-лы поместили некрологи по случаю смерти П., были перепечатаны нек-рые прежние пер. В этом же году Якуб Юркевич (Jurkiewicz, 1808–1875) перевел гл. I «Евгения Онегина» (изд. 1844) — первый и лучший в XIX в. опыт пер. романа на польский яз.
Лит.: Лернер Н. Пушкин и Лелевель // Ист. вестн. 1905. № 8. С. 620–623; Дн. Модз. С. 51–52, 402–404; Jakóbiec M. Puszkin w Polsce // Puszkin: 1837–1937. Kraków, 1939. T. 2. S. 98–126; Toporowski M. 1) Puszkin w polskiej krytyce i przekładach: Zarys bibliograficzno-literacki // Puszkin: 1837-1937. Kraków, 1939. T. 2. S. 236–240, 273–280; 2) O nieznanym tłumaczu Puszkina. Wrocław, 1949; 3) Puszkin w Polsce: Zarys bibliograficzno-literacki. Warszawa, 1950. S. 35–44, 57–58, 139–160; Ланда С. С. Пушкин в печати Польской Народной Республики в 1949–1954 годах // ПИМ. Т. 1. С. 424–425, 439–440; Бэлза И. Ф. Пушкин в польских источниках 20-х гг. XIX в. // Литература славянских народов. М., 1962. Вып. 7. С. 184–189; Стефанович В. Н. Польский переводчик А. С. Пушкина // Польско-русские литературные связи. М., 1970. С. 175–198; Волков-Нахшин А. В. Ошибка или плагиат? // Прометей. Т. 10. С. 421–422; Luźny R., Matlak-Piwowarska D. Aleksander Puszkin // Pisarze i krytycy: Z recepcji nowożytnej literatury rosyjskiej w Polsce. Wrocław, 1975. S. 39–41, 45–48, 53–55; Matlak-Piwowarska D. 1) Z doświadczeń warsztatowych pierwszych polskich tłumaczy Aleksandra Puszkina: (Polskie przekłady poematów Puszkina do roku 1830) // O poetyce Aleksandra Puszkina. Poznań, 1975. S. 165–177; 2) Rosyjska poezja romantyczna w polskim życiu literackim lat 1822–1863. Wrocław, 1977. S. 25–45; Godowicz-Liszkowa A. «Borys Godunow» Aleksandra Puszkina w polskich przekładach i krytyce literackiej w latach 1827–1917 // Rusycystyczne studia literaturoznawcze. Katowice, 1977. T. 1. S. 23–31; Zwierciadło prasy: Czasopisma polskie XIX wieku o literaturze rosyjskiej. Wrocław, 1978. S. 11–16, 21–22, 27; Zbyrowski Z. Polska recepcja poematów Aleksandra Puszkina // Aleksandr Puszkin a Słowiańszczyna: W 160 rocznice śmierci poety (10 II 1837 – 10 II 1997). Olsztyn, 1998. S. 263–267 (Acta Polono–Ruthenica, III); Труханенко А. Эпизод из истории упоминаний об А. С. Пушкине во львовских «Rozmaitości» // Слово. Фраза. Текст: Сб. науч. ст. к 60-летию проф. М. А. Алексеенко. М., 2002. С. 568-576.
С. И. Николаев
ФРАНЦИЯ (включая публ. на фр. яз. в др. странах, в т. ч. в России). Прижизненные публ. о П. в фр. печати принадлежали в основном его рус. друзьям и почитателям, старавшимся популяризировать его имя в Европе, а также фр. литераторам, так или иначе связанным с Россией. Систематически мат-лы о П. печатались в ж-ле «Энциклопедическое обозрение» («Revue encyclopédique», 1819–1833), издававшемся с целью «точно и верно показать ход и последовательность успехов человеческих знаний в их соотношении с общественным устройством и его совершенствованием», «охватить всю систему человеческих знаний и способствовать обороту интеллектуальных и духовных богатств». Уделяя в рамках этой программы внимание и России, редакция привлекала для информации о состоянии там науки, лит-ры и культуры рус. корреспондентов; писал на эти темы, в т. ч. о П., и постоянный сотрудник ж-ла, секретарь редакции (1824–1825) Эдм Эро (Héreau, 1791–1836), проведший в России десять лет (1809–1819), из них большую часть (с 1812) — в сибирской ссылке, и хорошо знавший рус. яз. В 1820-е RE напечатало в общей сложности 22 сообщения о П. и отзывы о его соч., из них 7 принадлежали Эро.
Первое упоминание о П. в RE (оно же первое во Франции, как и вообще в Зап. Европе) появилось в февр. 1821: в отделе науч. и лит. новостей из России сообщалось о выходе «романтической» поэмы «Руслан и Людмила» в 10 («dix» ; видимо, опечатка вместо «six» — 6) песнях. Об авторе было сказано, что «г. Пушкину, бывшему воспитаннику Царскосельского Лицея, ныне состоящему на службе при генерал-губернаторе Бессарабии, всего 22 года». Отзыв аноним. корреспондента был очень доброжелательным: «Эта поэма составлена из народных сказок времени великого князя Владимира. Она полна первостепенных красот; язык ее, то энергический, то грациозный, но всегда изящный и ясный, заставляет возлагать самые большие надежды на молодого автора» (RE. 1821. T. 9. Cah. 26. Février. P. 382). Польщенный П. сделал выписку из ст., подчеркнув допущенную в ней ошибку, касающуюся числа песен (Рукою П. С. 457–458).
След. известие о П., появившееся более чем полтора года спустя в обзоре ж-ла «Сын отечества» за 1812–1822 (Le Fils de la Patrie, journal historique, politique et littéraire, rédigé par N. Gretch // RE. 1822. T. 16. Cah. 46. Oct. Р. 119–120), сообщало о ссылке «молодого ученика Аполлона», автора упоминавшейся в ж-ле ранее поэмы «Руслан и Людмила», в Бессарабию, причиною чему назывались «остающиеся неизданными» «Ода на Свободу» («L’Ode sur la Liberté»), «полная одушевления, поэзии и высоких идей», и ст-ние «Деревня» («La Campagne»), в к-ром «после прелестной и верной картины красот природы и сельских удовольствий, он <поэт> плачется о печальных действиях рабства и дикости, выражая в стихах, полных силы и энергии, сладостную надежду на светлую зарю свободы для своей родины». Заметка, в отличие от предыдущей анонимной, подписана криптонимом «S. P-y», к-рым в «Энциклопедическом обозрении» пользовался его рус. корреспондент С. Д. Полторацкий. Несмотря на это прямое указание авторства, оно по недоразумению приписывалось нек-рыми учеными, не обратившими внимания на подпись или пользовавшимися вторичными источниками, где отсутствовало указание о ее наличии, др. лицам: В. К. Кюхельбекеру (Алексеев 1987. С. 269) и Н. А. Мельгунову (Казанский. С. 124). По вопросу об авторстве первой заметки мнения исследователей разделились. Одни рассматривали вторую корреспонденцию как продолжение и развитие первой, соответственно атрибутируя обе одному лицу — Полторацкому (Прийма. С. 298, 300) или (ошибочно) Мельгунову (Казанский. С. 124); другие высказали предположение о том, что авторами двух первых сообщений о П. в «Энциклопедическом обозрении» были разные люди, поскольку второе, в к-ром говорилось более о политическом поэте, в нек-ром смысле как бы опровергало первое, где речь шла об авторе «романтической поэмы» (Алексеев 1987. С. 268).
Заметка Полторацкого привлекла внимание рус. властей и, вызвав их неудовольствие, стала причиною вынужденной его отставки и высылки в деревню, так что в своих след. корреспонденциях он соблюдал осторожность и не касался более полит. содержания лирики П. В очередном информационном обзоре, посвященном газ. «Рецензент», он подробно изложил доброжелательную статью ее редактора В. Н. Олина «Мои мысли о романтической поэме г. Пушкина “Руслан и Людмила”» (Рецензент. 1821. 2 февр. № 5. С. 17–18), сообщив при этом о выходе «прелестной повести в стихах “Кавказский пленник”» и обещав поговорить о ней в будущем (Le Censeur, gazette critique et littéraire, publiée pendant la première moitié de 1821 par V. Olin // RE. 1823. T. 18. Cah. 52. Avril. P. 121).
Первый фр. пер. из П. появился в составе изданной литератором Э. Дюпре де Сен-Мором (1772–1854) «Русской антологии» (Anthologie russe suivie de poésies originales, dédiées à S. M. l’Empereur de toutes les Russies par P. J. Emile Dupré de Saint-Maure. Paris, 1823). Это был отрывок из песни I (ст. 295–529) «Руслана и Людмилы» и краткое изложение содержания всего произв., предваряемые биогр. справкой и теплым отзывом о напечатанных ст-ниях молодого поэта и его двух поэмах. О «Руслане и Людмиле» говорилось, что «это произведение отличается воображением столь же блестящим, сколь и богатым, пикантными ситуациями, счастливым сочетанием безрассудства с разумом, веселости с чувством и, прежде всего, поэтическими красками и правильностью стиля, поистине необыкновенной для столь молодой музы»; о «Кавказском пленнике» было замечено, что «новая поэма <…> делает не меньше чести дарованию этого поэта, чем его первое произведение, хотя она имеет меньшие размеры». Одобрительные слова о П. содержались и в общем предисл. к антологии, где он был поставлен наравне с В. А. Жуковским: «Произведения этих двух писателей увенчались самым блистательным успехом; это образцы грации, гармонии и изящества стиля». Проживший неск. лет в России Дюпре де Сен-Мор не овладел рус. яз. В отборе имен и произв., а также в оценках он руководствовался мнениями своих рус. знакомых, а пер. выполнял по представленным ему ими, в т. ч. самими авторами, подстрочникам; точный прозаич. пер. рассказа Финна для него сделал отец поэта С. Л. Пушкин. Переводил он «как было принято в то время: складным десятисложником, перенасыщенным, однако, неоклассической фразеологией, а главное — лишенным афористической лаконичности оригинала. Там, где Пушкин пишет: «Но горе земле не вечно» (ст. 529), — Дюпре перефразирует: «Et, si j’en crois un instinct qui m’éclaire, Le ciel pour toi désarme sa colère, Et te prépare un avenir plus doux» (Если верить тому, что подсказывает мне инстинкт, Небо смягчает свой гнев в отношении тебя, И готовит тебе более спокойное будущее)» (H. Henry).
В марте – апр. 1824 Полторацкий послал Эро в Париж только что вышедший «Бахчисарайский фонтан» (Летопись. Т. 1. С. 377), а 21 мая П. А. Вяземский отправил это же изд. редактору ж-ла М.-А. Жюльену де Пари (Jullien de Paris, 1775–1848) (Летопись. Т. 1. С. 399). Позднее, в июле–авг., от Полторацкого ушел в Париж «Кавказский пленник» в изд. Е. И. Ольдекопа с параллельным нем. пер. А. Е. Вульферта (СПб., 1824), и Жюльен, к-рому была адресована эта кн., передал ее Эро (Летопись. Т. 1. С. 426–427). Продолжали поступать в «Энциклопедическое обозрение» и печатались в нем информационно-обзорные корреспонденции Полторацкого, в к-рых он не переставал по всяким удобным поводам привлекать внимание к П. Так, в заметке об альм. «Новые Аониды» (М., 1823) он упомянул о том, что П. предоставил для этого сб. отрывок из «Кавказского пленника» (Nouvelles Aonides, recueil de vers pour l’année de 1823. Moscou // RE. 1824. T. 22. Cah. 64. Avril. P. 136–137), в дальнейшем отметил элегию «Увы! зачем она блистает…» (Ibid. Cah. 65. Mai. P. 385) и «прелестное стихотворение <…> на выпуск на волю птички» («Птичка») (Ibid. Cah. 66. Juin. P. 651). Затем последовало в библиогр. отделе ж-ла сообщение о «Бахчисарайском фонтане». Аноним. рецензент кратко пересказал два особенно ему понравившиеся описания: Гирея в окружении придворных (ст. 1–11) и евнуха в гареме (ст. 59–101). Последнее он считал «одним из лучших мест поэмы, написанной с большим изяществом и благозвучием», а П. представил фр. читателям как «молодого поэта», к-рый «уже занимает одно из первых мест на русском Парнасе» (Le Jet d’eau de Bakhtchi-Saraï, poëme par A. Pouchkine // RE. 1824. T. 23. Cah. 69. Sept. P. 643; рус. пер.: Прижизн. критика, 1820–1827. С. 452; атрибутировано предположительно Эро (Garber. P. 241), но см. с. 270). Завершило «Энциклопедическое обозрение» в 1824 пушк. тему в рец. на нем. хрестоматию К. Ф. фон дер Борга (см. с 256-257) упоминанием в перечне представленных в ней авторов и П., чьему «перу принадлежат две романтические поэмы, очень высоко ценимые: “Руслан и Людмила” и “Кавказский пленник”» (Poetische Erzeugnisse der Russen (Productions poétiques des Russes). Essai de Ch.-Fred. von der Borg. Riga et Dorpat, 1823. Bd. 2 // RE. 1824. T. 24. Cah. 71. Nov. P. 393; подпись: J. H. S[chnitzler ?, 1802–1871]).
Ж-л «Le Globe» (1824. № 1. 15 sept. P. 3) напечатал неск. сокращенный пер. статьи Е. А. Энгельгардта из нем. «Литературного листка» (Literatur-Blatt. 1824. 13. Aug. № 65. S. 259–260; см. выше, с. 277), где о П. говорилось как о «поистине чудесном явлении в современной литературе», поэте, написавшем тринадцати лет свое первое произв. «Прощание с Царским селом», едва не погубившем свой талант пренебрежением к серьезному труду под воздействием сыпавшихся на него похвал, но к 25 годам создавшем «множество легких стихотворений» и «три сравнительно большие поэмы, ставшие подлинным украшением русского Парнаса и выделяющиеся в первую очередь своей оригинальностью, достоинством весьма редким для этой по преимуществу подражательной литературы». В статье излагалось содержание всех трех поэм, а начиналась она сообщением о полученном П. за «Бахчисарайский фонтан» гонораре, размер к-рого сильно впечатлил европ. лит. круги (полный пер. статьи: Заборов 1966. С. 56–57).
В 1825 «Энциклопедическое обозрение» приобрело нового рус. сотрудника в лице хорошего знакомого П. — Я. Н. Толстого, уехавшего за границу и проживавшего в Париже. Свою «пушкиниану» в ж-ле он начал в библиогр. отделе информацией о выходе гл. I «Евгения Онегина». «Эта вещица, — сообщал он, — написанная с грацией и легкостью, составляет только первую главу романа, который автор намеревается продолжать. Рассеянный и легкомысленный образ жизни героя романа описан чрезвычайно жизненно. Удивительно правдиво изображены все петербургские развлечения. Описание петербургского театра показалось нам особенно заслуживающим внимания». В разделах заметки, где шла речь о ПЗ 1825 и СЦ 1825, были названы помещенные в этих альм. ст-ния П. и отрывок из «Цыган» (RE. 1825. T. 26. Cah. 77. Mai. P. 455–456). Для раздела «Россия» («Russie») след. номера того же тома Толстой предоставил пространное «Обозрение главнейших литературных произведений, напечатанных в последнее время в этой стране» (Revue des principales productions littéraires publiées depuis peu dans ce pays / T. // Ibid. Cah 78. Juin. P. 897–900). Здесь были отмечены «Бахчисарайский фонтан», снова первая гл. «Евгения Онегина» и поэма «под заглавием “Цыганы”, с которой можно пока ознакомиться только в рукописи» и которая «уже возбуждает восторг любителей русской литературы, единодушно признающих в ней исключительное изящество и считающих, что она выше всего, что создала до сих пор блестящая муза этого поэта». В промежутке между этими двумя публ. о той же поэме известил и «Le Globe» (1825. 14 juin. Р. 605), сотрудник к-рого, узнав о ней из МТ ([Полевой Н. А.]. Полярная звезда, карманная книжка на 1825 год…: [Рец.] / A. // МТ. 1825. Ч. 2. № 8. Апр. С. 329, 331–332; Литературные известия // Там же. Ч. 3. № 11. Прибавление. С. 182–183) и, возможно, из какого-то нем. или русско-нем. ж-ла, выразил пожелание, чтобы французы получили возможность сами судить о том, действительно ли в России появился талантливый и самобытный поэт.
На самом исходе 1825 вышли «Стихотворения Александра Пушкина» (СПб., 1826), и Полторацкий немедленно, в янв.–февр. 1826, послал их Эро (Летопись. Т. 2. С. 120), а в своей очередной корреспонденции для RE, рец. на «Журнал изящных искусств», не преминул назвать П. в числе выдающихся рус. поэтов, стоящих как уроженцы Севера в одном ряду с Байроном, Т. Муром и датским скульптором А. Б. Торвальдсеном (1770–1844) (Journal isiastchnikh iskoustv etc. / R. E. // RE. 1826. Т. 30. Cah. 89. Mai. Р. 426–428). Между тем наконец пришло время французам прочесть на своем яз. одно из больших произв. столь настойчиво им рекомендуемого рус. поэта. Литератор Ж.-М. Шопен (ок. 1795–1870), живший неск. лет в России, секретарь рус. посла во Франции кн. А. Б. Куракина, издал свой «вольный» пер. «Бахчисарайского фонтана» под загл. «Фонтан слез» и с приложением нот «Татарской песни», положенной на музыку его женой (La Fontaine des pleurs, poème de M. Alexandre Pouschkin, traduit librement du russe par J. M. Chopin, orné de trois figures lithographiée; Chant tatare. Musique de Madame Chopin. Paris, 1826). В предисл., сославшись на «благоприятные суждения нескольких отличных критиков», Шопен дал и свою краткую оценку таланта поэта, обратив внимание на его «чистоту», «прелесть воображения», «молодость», «независимый характер» и «своеобразие». Изменение названия переводчик объяснил стремлением «не оскорбить французских привычек к благозвучию использованием татарского имени», к тому же, подчеркнул он, загл. взято из текста оригинала. Быстро последовала рец. Эро (RE. 1826. Т. 30. Cah. 90. Juin. P. 819–821; рус. пер.: Французский перевод «Бахчисарайского фонтана» // МТ. 1826. Ч. 11. № 17. Сент. С. 74–78; перепечатано: СП. 1826. 21 дек. № 152; Прижизн. критика, 1820–1827. С. 302–304). «Юный лирический поэт» представлен в ней «драгоценнейшей надеждой Российского Парнаса» и достойным «с гордостию» быть противопоставленным соотечественниками «отличнейшим новым поэтам других европейских народов». Бегло сообщив сведения о его творчестве с краткими оценками «Руслана и Людмилы» и «Кавказского пленника» (все заимствовано из антологии Дюпре де Сен-Мора), Эро напомнил о том, что RE уже писало о «Бахчисарайском фонтане», но его мнение о поэме существенно отличалось от высказанного в более ранней заметке (см. с. 269). Прочитанная в подлиннике, она его не удовлетворила как принадлежащая к «романтическим» произв., к-рые «запечатлены большою вольностью в слоге или в которых мысли и изображения оставляют в уме читателя неопределенность и темноту», создаваемые в ней полным отсутствием «переходов». Тем не менее поэма содержит много «прелестных подробностей», к-рые собственно и побудили Шопена ее перевести; он сумел «с верностию» передать все «красоты» подлинника, и более того — автор «еще одолжен ему многими, которые немало способствовали прикрыть длинноты, а иногда и возвысить несколько простонародные украшения его рассказа». В подтверждение достоинств пер. Эро цитировал фрагмент, соответствующий ст. 43–54 («Для них унылой чередой ~ Заводят игры, разговоры…»), признав, что в этом месте и «сам русский автор возвысился до величия необыкновенного».
Критич. замечания относительно романтических поэм П. высказал в том же году Н. И. Бахтин в напечатанной анонимно статье «Взгляд на историю славянского языка и на движение цивилизации и литературы в России» (Coup d’œil sur l’histoire de la Langue Slave et sur la marche progressive de la civilisation et de la littérature en Russie // Balbi A. Atlas ethnographique du Globe… Paris, 1826. T. 1. P. 321–357 (о П.: p. 351–352); рус. пер.: Взгляд на историю славянского языка и на постепенность успехов просвещения и словесности в России / С фр. Д. К....въ // СО. 1828. Ч. 119. № 9. С. 64–80; № 10. С. 175–190; № 11. С. 263–278; № 12. С. 360–375 (о П.: с. 364–367; см. также: Прижизн. критика, 1820–1827. С. 335); Казанский. С. 128) Оценивая их с позиции «младоархаиста», противника карамзинистов, В. А. Жуковского, К. Н. Батюшкова и «новой школы» поэтов-романтиков, он видел в этих произв. П. подражание Байрону и во всех находил одинаковые «красоты» и погрешности, считая первыми «легкое, гармоническое, исполненное неги» стихосложение, «верные и поэтические описания», а вторыми — «однообразие чувств» и «повторение нескольких любимых выражений». Лучшим пушк. произв. Бахтин назвал «Руслана и Людмилу» и сожалел о том, что поэт не стал развивать далее этот подлинно народный жанр и «не польстился приобретением имени российского Ариоста».
«Стихотворения Александра Пушкина» удостоились в RE двух заметок. В первой, сугубо информативной, сообщалось о «самом лестном приеме», оказанном «всеми, кто интересуется российской словесностью» этой книге поэта, «пользующегося на родине широкой известностью и отличающегося как образованием и умом, так и пышностью и блеском воображения». Содержание сб. характеризовалось арифметически: «17 элегий, 21 эпиграмма и эпитафия, 12 подражаний древним поэтам, 16 посланий разным русским писателям и некоторым дамам, 9 подражаний Корану и 24 других стихотворения, жанр которых нельзя определить точно» (RE. 1826. T. 31. Cah. 92. Aоût. P. 406; подпись: S-r; атрибутировано Полторацкому: Garber. P. 244). Вторая заметка обнаруживала хорошее знакомство ее автора с пушк. ст-ниями, распространявшимися в списках, и с отношением к поэту цензуры. Рецензент воспринимал П. в первую очередь как оппозиционного поэта, певца вольности, и с сожалением констатировал отсутствие в сб. «самых замечательных произведений г. Пушкина, в которых выразились его подлинные и искренние чувства»: «Оды к Свободе» («Ode à la Liberté»), к-рая испугала бы цензуру даже одним своим заглавием, «Деревни» («La Campagne») и нек-рых посланий. В напечатанных ст-ниях он выделял вольнолюбивые мотивы, указывая, что «педантичная цензура» могла бы признать «возмутительным» (séditieux) и стих «Свободой Рим возрос — а рабством погублен» («К Лицинию», 1815), равно как и ст-ние «Птичка», вторая строфа к-рого есть «очевидный намек на освобождение рабов», и элегию «Андрей Шенье», где автор «вкладывает в уста Андре Шенье мужественные и сильные слова против деспотизма», вследствие чего, хотя эти речи обличают «режим террора» времен Французской революции, их «применение легко понять». Среди ст-ний, лишенных полит. «применений», сб. содержал, по мнению рецензента, «другие “превосходные” отрывки». (RE. 1827. T. 34. Cah. 100 Avril. P. 149–150; подпись: V.).
Тема пушк. вольнолюбия и отношений поэта с пр-вом, особенно с новым царем — Николаем I, стала нередкой с этого времени в сообщениях и отзывах фр. печати, получая разные оценки и толкования. В рец. на сб. К. Ф. Рылеева «Думы» (М., 1825) Эро, видя в П. единомышленника казненного декабриста, писал о том, что ему предстоит оправдать надежды, возлагавшиеся Отечеством на поэта, чьему таланту было не суждено развиться (RE. 1827. T. 36. Liv. 107. Nov. P. 386–389; о П.: Р. 388–389). С другой стороны, Ж.-А.-Ф. Ансело, напечатавший в своей книге «Шесть месяцев в России» (1827) прозаич. пер. ст-ния «Кинжал», понимал его как выражение идей респ. фанатизма, способного привести к преступлению целое поколение. Я. Н. Толстой, извещая о выходе 4 и 5 гл. «Евгения Онегина» (RE. 1828. T. 38. Cah. 112. Avril. P. 126), рассказал о замене для П. общей цензуры личным надзором императора, к-рому «для поощрения столь выдающегося таланта нравится самому читать в рукописи сочинения этого молодого поэта, а иногда даже он оказывает ему честь, сообщая свои замечания». По мысли Толстого, это «почетное» исключение, сделанное властью для П., может превратиться в личную привилегию и даже несправедливость, если не станет первым шагом к освобождению от цензуры всех рус. писателей и ее замене ответственностью перед законом, если в их произв. будет присутствовать «что-либо достойное наказания».
Впрочем, в очерке Шарля Эгена де Герля «Взгляд на русскую литературу» («Coup d’œil sur la littérature russe»), открывавшем изданную им под загл. «Русские вечера» небольшую хрестоматию пер. из рус. поэтов (Les Veillées russes / Par Héguin de Guerle. Paris, 1827; 2 éd. 1830), о полит. стороне жизни и творчества П. не было сказано ни слова, хотя этот учитель парижского Лицея Людовика Великого был очень хорошо осведомлен о состоянии дел в рус. лит-ре и упомянул об участии Рылеева и двух братьев Бестужевых «в обширном заговоре, едва не поколебавшем недавно трон царей». П. представлен в очерке «счастливым продолжателем Ариосто», автором «ироикомической поэмы “Руслан и Людмила”, отличающейся блестящими вымыслами богатого и смеющегося воображения, которыми она часто равняется с “Неистовым Роландом”», «Кавказского пленника», «Бахчисарайского фонтана» и «первой песни поэмы под заглавием “Онегин”, которая внушает читателям желание увидеть это произведение законченным». Пассаж, посвященный П., заключался словами: «Когда подумаешь, что автору стольких прелестных произведений еще нет 27 лет, каких надежд не возложишь на музу, еще столь молодую и уже вызывающую внимание к ее многочисленным произведениям благодаря силе замысла, правильности стиля и зрелости вкуса — качествам, которых люди наиболее счастливо одаренные поэтически обычно приобретают только в гораздо более старшем возрасте» (Ibid. P. 32–34). Несмотря на такую высокую оценку таланта П., ни одно его произв. не было включено в хрестоматию, куда из соч. молодых поэтов вошло лишь одно ст-ние А. С. Хомякова, а все др. относились к XVIII – первым двум десятилетиям XIX вв. (М. В. Ломоносов, Г. Р. Державин, И. И. Хемницер, Н. М. Карамзин, И. И. Дмитриев, В. А. Жуковский, К. Н. Батюшков, Ю. А. Нелединский-Мелецкий), что отражало, по-видимому, вкусы кого-то из тех русских, в т. ч. салона княгини Е. П. Багратион, от кого приобретал свои обширные познания в рус. лит-ре никогда не бывавший в России Герль.
Вслед за «Бахчисарайским фонтаном» стали предприниматься пер. и др. соч. П. В 1827 Александр де Ругье (Rouguier), сын француза, женившегося в эмиграции на русской, прочел в Академии Нанси свой прозаический пер. «Кавказского пленника». В отчете о заседании достоинствами этой «интересной» повести были названы «простой, изящный и трогательный» сюжет, «чистый, красноречивый и живой» стиль, описания местности, нравов и обычаев черкесов (Le Précis des travaux de société de Nancy de 1824 à 1828. Nancy, 1829. Р. 219). В след. году пер. был напечатан в ж-ле «Французский Меркурий» (Mercure de France. 1828. Т. 20. Р. 15–21, 70–75). Согласно информации, опубликованной Полторацким, Ж.-М. Шопен завершал в конце 1827 пер. «Цыган» и намеревался приступить к «Кавказскому пленнику» (МТ. 1828. Ч. 19. № 2. Янв. С. 279–280; ср.: Bulletin du Nord. 1828. T. 1. № 2. Р. 188–189; СП. 1828. 16 февр. № 20, здесь говорилось также о намерении перевести «Евгения Онегина»), а между тем напечатал обстоятельную рец. на 2-е изд. «Цыган» (Tsigani — Les Bohémiens, poème composé en 1824. Moscou. 1827 / J. M. C. P. // RE. 1828. T. 37. Liv. 109. Jan. P. 130–132), причем цитаты дал в прозаич. переложении. В сноске, подписанной инициалами Эро («E. H.») говорилось, что отсутствие места не позволило сохранить все приведенные рецензентом цитаты, но что он намеревается вскоре осуществить стихотв. пер. и тогда читатели смогут ознакомиться с произв. «одного из самых самобытных и видных современных поэтов России». Шопен упомянул о ссылке П. и «монаршьей милости», отметил, что его гений возрастает от встреченных препятствий, разобрал достоинства рецензируемого произв., выделив, в частности, рассказ старого цыгана об Овидии как «исполненный поэзии отрывок», и остановился на недостатках, к-рые он находил теми же, что и Эро в рец. на пер. «Бахчисарайского фонтана»: «Даже и недостатки этого молодого поэта не лишены изящества, он словно пренебрегает ходом и последовательностью событий; он стремится к патетике и, едва наметив значительное положение, увлекается им без всякого перехода, подобно Байрону, хотя и с менее богатыми возможностями. Он большой мастер описаний; но часто повторяется, небрежность весьма заметная при узких рамках его поэм, и он нередко ослабляет впечатление, отказываясь принести незначительные жертвы». Главную мысль поэмы Шопен видел в противопоставлении «свободных нравов кочевого народа и нравов цивилизованных народов» при отдаваемом предпочтении первым, хотя развязка драматич. событий говорит не в их пользу. «Если выбирать цивилизацию с ее преимуществами, то необходимо смириться с ее цепями, а если стремиться их избежать, быть готовым к разочарованиям», — заключал Шопен.
Ни «Цыгане», ни «Кавказский пленник» в пер. Шопена не увидели света, хотя существовал проект издания последнего. Тем временем в моск. франкояз. ж-ле «Северный бюллетень» («Bulletin du Nord, journal scientifique et littéraire publié à Moscou par G. le Cointe de Laveau»), предназначавшемся быть посредником между рус. и зап.-европ. культурами, были напечатаны в 1828–1829 один за другим пер. «Черной шали» (1828. Т. 1. № 1. Р. 58–59; пер. В. Л. Пушкина), «Цыган» (1828. Т. 3. № 10. Р. 157–166; № 11. Р. 262–269; проза, песня Земфиры «Старый муж, грозный муж…» — стихи), «Графа Нулина» (1829. Т. 1. № 2. Р. 166–182; вольный стихотв. пер. де Лаво), «Полтавы» (1829. Т. 2. № 5. Р. 40 –56; № 6. Р. 125–140; № 7. Р. 217–231; проза), «Кавказского пленника» (1829. Т. 2. № 8. Р. 301–310; Т. 3. № 9. Р. 36–46; проза); «Братьев разбойников» (1829. Т. 3. № 10. Р. 119–125; проза). Имя П. нередко упоминалось в ж-ле по разным поводам, помещались информации о его соч. То же имело место в конце 1829 – нач. 1831 на страницах издававшейся в Петербурге франкояз. газ. «Ле фюре» («Le Furet», пер.: проныра). В 1830 в Москве был издан пер. Бахчисарайского фонтана», выполненный неким Л. Репе (Repey). Резонанса во Франции эти рус. изд. не имели, популяризатором П. и источником сведений о нем оставалось там «Энциклопедическое обозрение».
Очередной статьей Эро стала прохладная рец. на польский пер. «Бахчисарайского фонтана», не удовлетворивший его неточностью и ошибками стихосложения (RE. 1828. T. 38. Cah. 111. Mars. P. 716–717). Затем он сообщил о том, что «от поэта Александра Пушкина, хорошо известного читателям журнала, ожидается трагедия “Борис Годунов”, которая, как говорят, должна составить эпоху в истории русского драматического искусства» (Ibid. T. 39. Cah. 116. Août. P. 500). В рец. на гл. 1 «романа в стихах» М. И. Воскресенского «Евгений Вельской» (М., 1828) и аноним. поэму «Любовь в тюрьме» (СПб., 1828) он характеризовал эти произв., ему известные только по отзывам в рус. ж-лах, как соответственно пародию на «Евгения Онегина» и неудачное подражание «Бахчисарайскому фонтану» (RE. 1829. T. 41. Cah. [1]. Jan. P. 179–181). Следующей была статья о «Братьях разбойниках», написанная Шопеном, к-рый подробно изложил содержание поэмы, отметил, что в ней авторская «фантазия <…> вырывается на волю», а «безнравственность» сюжета оправдал любовью поэта к свободе и независимости (RE. 1830. T. 45. Cah. [2]. Févr. P. 658–660). Последней публикацией RE о П. явилась информация о брошюре «Der Polen Aufstand und Warschaus Fall: In drei Gedichten von A. Puschkin, W. Shukowski und Chomijakow» (Spb., 1831; пер.: Польское восстание и падение Варшавы: Три стихотворения А. Пушкина, В. Жуковского и Хомякова). Отдавая свои симпатии безраздельно «польскому делу, самому большому несчастью нашего времени», аноним. автор писал, что «единственным источником вдохновения трех московитских поэтов было национальное чувство; их сочинения, особенно сочинения самого знаменитого из них, г. Пушкина, дышат ненавистью к загранице» (RE. 1832. T. 53. Liv. 159. Mars. P. 625).
Помимо статей и заметок в RE, посвященных специально П., его имя неск. раз промелькнуло там в др. материалах, касавшихся России. Эро упомянул в обзоре МТ напечатанные в этом ж-ле «Стихи в альбом» («Если жизнь тебя обманет…» // МТ. 1825. Ч. 5. № 17. С. 37) и пересказал (без упоминания автора) последнее предложение первого абзаца содержащейся там же (с. 40–46) статьи «О предисловии г-на Лемонте к переводу басен Крылова» (RE. 1826. T. 32. Cah. 94. Oct. P. 120; рус. пер.: Журналистика и суждение о «Телеграфе», помещенное в «Revue Encyclopédique» / Э. Геро // МТ. 1827. Ч. 13. № 4. Отд. 2. С. 152). В рец. на хрестоматию Дюпре де Сен-Мора он сочувственно процитировал строки о П. из письма своего рус. знакомого, назвавшего поэта «новым Протеем», к-рый «умеет облекаться во все образы», и сообщившего, что его лучшие ст-ния «хранятся еще в его портфейле, хотя копии с оных быстро размножаются и украдкою обращаются в наших обществах» (RE. 1826. T. 32. Cah. 95. Nov. P. 377–386; Cah. 96. Déc. P. 637–648; cp.: Héreau E.-J. Examen de l’Anthologie russe de M. Dupré de Saint-Maur. Paris, 1827. P. 00; рус. пер.: Критическое обозрение русской литературы, помещенное в «Revue encyclopédique» // МТ. 1827. Ч. 17. № 19. Отд. 1. С. 182–197; о П.: с. 189, 195; Прижизн. критика, 1820–1827. С. 338). Говоря об авторском праве в России, Эро вспомнил о гонораре, выплаченном П. за «Бахчисарайский фонтан» (RE. 1827. T. 34. Cah. 100. Avril. P. 535); опирался в этом случае он, вероятно, на статью П. А. Вяземского «О “Бакчисарайском фонтане” не в литературном отношении» (НЛ. 1824. Ч. 8. № 13. С. 10–12; Прижизн. критика, 1820–1827. С. 189–190). Наконец в статье о цензуре в России Эро сообщил о том, что все соч. П. император будет цензурировать лично, в чем, по оценке фр. журналиста, он «последовал благородному примеру издания “Истории государства Российского” с особого дозволения (autorisation spéciale, что соответствует рус. формулировке “по Высочайшему повелению”)» (RE. 1829. T. 44. Cah. [11]. Nov. P. 509, сн.).
Публ., в к-рых упоминался П. или целиком ему посвященные, появлялись в 1820-е, кроме RE и «Le Globe», эпизодически и в нек-рых др. фр. периодических изд. Неск. раз писал о нем «Всеобщий журнал иностранной литературы». Он известил о выходе «Кавказского пленника», написанного в Крыму, куда был сослан впавший в немилость автор, известный уже романтической поэмой «Руслан и Людмила» (Journal général de la littérature étrangère. 1823. № 3. Р. 84). Через два года П. был упомянут в аннотации к объявлению о ПЗ среди авторов, чьи соч. редакция выделила в этом альм. (Ibid. 1825. № 3. P. 87). Еще через год была объявлена ПЗ 1825, представленная как «сборник сказок, стихотворений и т. д.», среди к-рых были отмечены, без указания имени автора, отрывок из «Цыган» и «описательная» поэма «Разбойники» (Ibid. 1826. № 3. Р. 86; м. б., имеются в виду не пушк. «Братья разбойники», а «отрывок» Н. М. Языкова под загл. «Разбойники»). В том же году неск. позже в аноним. заметке «О новой русской литературе» было сказано, что П. «обладает удивительным и плодовитым воображением», а также сообщено о его гонораре за «Бахчисарайский фонтан» (Sur la nouvelle littérature russe // Ibid. № 5. Р. 153). Заходила речь о П. и в рецензиях на антологию Дюпре де Сен-Мора ([Бахтин Н. И.]. Quelques notes d’un russe, présentement à Paris, sur l’Anthologie russe de M-r Dupré de Saint-Maure / L. N. // Mercure du XIX siècle. 1824. T. 6. № 77. Р. 505 etc.; Tolstoy J. de [Толстой Я. Н.]. Quelques pages sur l’Anthologie russe, pour servir de réponse à une critique de cet ouvrage, insérée dans le Journal de Paris, du 2 janvier 1824. Paris, 1824. P. 17). Благожелательный отзыв о «Руслане и Людмиле» и «Кавказском пленнике» содержался в статье «Взгляд на Россию и ее литературу» (Coup d’œil sur la Russie et sur sa littérature // Revue Britannique. 1825. Vol. 2. Oct. P. 241–271), представлявшей собою пер. из «Вестминстерского обозрения» (Westminster Review. 1824. Vol. 1. № 1) статьи Дж. Бауринга «Политика и литература в России» («Politics and Literature of Russia»; см. выше, с. 265). «Нашим Тиртеем, одаренным творческим гением», представила П. читателям женевского ж-ла «Всеобщая библиотека наук, изящной словесности и искусств» А. С. Хлюстина (в замужестве (1830) гр. де Сиркур) в своем обзоре совр. рус. лит-ры. В юности, по ее словам, поэт злоупотреблял своим талантом, к-рый, однако, стал мудрее после ссылки «в горы Кавказа». Николай I, рассказывала она далее, призвал П. и сказал ему: «Пишите, я сам буду вашим цензором». Никому, по мнению Хлюстиной, не подражающий, П., считала она, нередко достигает высот Байрона. Свою оценку она иллюстрировала прозаическим пер. из «Кавказского пленника» эпизода, в к-ром черкешенка приходит напоить пленника кумысом (Lettre sur l’état actuel de la littérature russe, par une demoiselle // Bibliothèque universelle des sciences, belle-lettres et arts. 1829. Ann. 14. T. 42. P. 247–264; о П.: р. 256–257).
В 1830 активную пропаганду рус. лит-ры и, в частности, П. начал во Франции кн. Э. П. Мещерский (1808–1844). В речи, произнесенной 26 июня 1830 на заседании Марсельского научного об-ва и тогда же изданной (De la littérature russe: Discours prononcé à l’Athénée de Marseille. Marseille, 1830), он говорил о П. как о «о самом удивительном гении, когда-либо появлявшемся в России», завершившим начатую В. А. Жуковским «романтическую реформу» в рус. лит-ре и достигнувшим в свои 30 лет «не только бессмертной славы, но также признания своего рода непогрешимости, права верховного решения, столь же необходимого в литературе, как и в политике, для окончательного установления нового порядка вещей» (P. 27, 44). Значительное место было отведено П. и в изданной анонимно книге Мещерского «Письма русского к господам редакторам “Европейского обозрения”» (Lettres d’un russe adressées à M.M. rédacteurs de la Revue Européenne, ci-devant du Correspondant. Nice, 1832). Отвечая во втором письме на публ. в «Европейском обозрении» от 15 окт. 1831, Мещерский защищал рус. лит-ру и в т. ч. П. от представлявшейся ему несправедливой критики. Применительно к П. он указал ошибку, допущенную в заглавии упомянутой во фр. статье поэмы («Руслан и Светлана»), и дал подробную характеристику «Бориса Годунова», «одного из первых опытов в жанре современной трагедии, осуществленных в России», отметив наличие в пьесе «бурлескной» сцены, в к-рой собеседники изъясняются по фр. и по-русски (Ibid. P. 26–27). Не согласный с заявлениями о подражательстве П., он признавал его сходство с Байроном сходством «двух братьев» (Ibid. P. 38). Позднее, уже после смерти поэта, Мещерский перевел на фр. яз. неск. его ст-ний.
В один год с «Письмами русского» в Женеве появилась статья графини де Сиркур «Александр Пушкин» (Bibliothèque universelle des sciences, belles-lettres et arts. 1832. Ann. 17. Т. 49. Avril. Р. 429–435). О П. в ней говорилось как о поэте, открывшем новую школу, к-рый, испытывая различные влияния, продолжает оставаться самим собой (Ibid. P. 431); разбирались «Руслан и Людмила», «Кавказский пленник», «Бахчисарайский фонтан», «Братья разбойники», «Цыганы», «Евгений Онегин» и последние произв. поэта — «Полтава» и «Борис Годунов», названный «оазисом в царстве Мельпомены, превратившемся у нас в пустыню» (Ibid. P. 433). Говоря о двух томах ст-ний, де Сиркур отметила, что Пушкин пробует себя во всех жанрах, а закончила статью утверждением, что именно П. предназначено вернуть рус. поэтич. языку утраченную силу (Ibid. P. 435). По уверению фр. биографа А. С. де Сиркур, ее статьи обратили на себя внимание мн. фр. ж-лов (Алексеев 1987. С. 280), однако никаких откликов на них фр. прессы в научный оборот не введено.
Сами французы писали о П. очень мало. Статья о нем печаталась в ж-ле «Литературное обозрение» («Revue littéraire») и была оттуда переведена на нем. яз. (см. с. 259). Ж-л «Парижское обозрение» употребил по отношению к нему, со ссылкою на соотечественников поэта, ставшую уже привычной в зап.-европ. печати антономасию «русский Байрон» и под этим углом зрения дал краткую характеристику его творчества: П. «схож с английским поэтом формой, а иногда даже мыслью своих сочинений», напечатал поэмы в жанре “Лары” и “Беппо”», писал оды на Наполеона, описывал и воспевал Восток, наконец «выбрал героем одного из своих сочинений того Мазепу, чья ужасная история была воспета Байроном». В очередной раз сообщалось о полученном за «Бахчисарайский фонтан» гонораре, к-рый дал аноним. автору повод закончить рассказ о П. иронической фразой: «Вот что может заставить мечтать о Сибири не одного французского поэта» (Revue de Paris. 1832. Août 5). Заметка была перепечатана через неделю ж-лом «Маленький дамский вестник» (Petit courrier des dames. 1832. Août 13), а из него в России «Дамским журналом» (1832. Ч. 40. № 44. 22 окт. С. 73–74; ср. пересказ: Молва. 1832. 26 авг. № 69. С. 275–276), увидевшим в ней «лестное патриотизму нашему свидетельство повсеместной славы, озаряющей нашего поэта». Неблагожелательно был упомянут П. в книге фр. дипломатического агента В. Фонтанье (1796–1857) «Путешествия на восток, предпринятые по поручению французского правительства» (Fontanier V. Voyages en Orient, entrepris par l’ordre du Gouvernement Français, de 1830 à 1833: Deuxième Voyage en Anatolie. Paris, 1834. P. 241, 252; Библиотека П. № 920). Назвав П. в числе лиц, составлявших окружение командующего рус. армией И. Ф. Паскевича, и заметив при этом, что «у турок не было бардов в свите», Фонтанье писал, что «замечательный своим воображением» поэт, «покинувший столицу, чтобы воспеть подвиги своих соотечественников», нашел «в стольких славных деяниях, свидетелем которых он был, сюжет не для поэмы, но для сатиры». Задетый этим утверждением «купеческого консула» П. отвечал на него в предисл. к «Путешествию в Арзрум» и публикацией этого произв., содержащего «всё», что им «было написано о походе 1829 года» (Акад. VIII, 443–444).
Три произв. П. удостоились пер. во Франции в 1830-е при жизни писателя. Два из них познакомили французов с пушк. прозой: отрывком из «<Арапа Петра Великого>», напечатанным в СЦ 1829 под загл. «IV Глава из исторического романа» (Un dîner russe au temps de Pierre le Grand // Les conteurs russes ou nouvelles, contes et traditions russes, par M. M. Boulgarine, Karamzine, Narejni, Pogodine, Orlof, Pogorelskï, Panaief, Fedorof, Aladine, A. Pouchkine, Batiouchkof, Bestoujef etc. etc. / Trad. du russe par M. Ferry de Pigny, traducteur du Gil-Blas russe etc., etc. et M. J. Haquin, avec une préf. et des notes par M. E. H[éreau]. Paris, 1833. T. 2. P. 309–318), и повестью «Выстрел» (Le coup de pistolet: Nouvelle russe / Trad. d’Alexandre Pouchkin par M-me Caroline Olyskievicz // Le Panorama littéraire de l’Europe. 1834. T. 1. Août. P. 346–360). Кроме того, парижская газ. «Le Temps» напечатала в 1833 (10 mars. № 1239) прозаич. перевод-изложение «Цыган» («Les bohémiens, poème d’Alexandre Pouchkine»), в сопроводительной статье к к-рому говорилось о неблестящем состоянии рус. лит-ры, объясняемом особенностями нац. истории, назывались вместе с тем имена писателей, составляющих гордость России (Г. Р. Державин, И. А. Крылов, В. А. Жуковский) и самым плодовитым и талантливым объявлялся П., чья поэзия «дышит любовью к свободе». Стихи о страстях, играющих душою Алеко (140–145), становятся поводом к рассуждению о том, что в них поэт отождествляет себя со своим героем: его свободная, гордая и талантливая натура подавлена законами неволи. Незадолго до смерти П. в ж-ле «Обозрение Северных государств» был напечатан еще один прозаич. пер. «Цыган», выполненный некоей мадемуазелью Софией Конрад (Les bohémiens, poéme traduit du russe de Pouschkine / L. C. D. L. // Revue des Etats du Nord. 1837. Ann. 3. T. 5. № 1. Jan. Р. 42–58; см. т.: Сто лет смерти Пушкина. C. 61), позднее переведшей роман Н. И. Греча «Черная женщина».
По-прежнему переводом на фр. яз. поэтических произв. П. занимались в России. Имеются сведения о том, что неск. глав «Евгения Онегина» перевела кн. П. А. Голицына и что П. высоко ценил ее труд (Иллюстрация. 1846. Т. 2. № 4. С. 57–58). Трижды было переведено при жизни П. ст-ние «Клеветникам России». Уже в сент. 1831 это сделал С. С. Уваров; свое «свободное подражание» он послал 8 окт. П., к-рый ему ответил 20 окт. иронически комплиментарным письмом (Акад. XIV, 232–233, 236). Разрешения опубликовать свой пер. Уваров от Бенкендорфа не получил, ему было позволено распространять его только в частном кругу (Щеголев П. Е. Два перевода «Клеветникам России» // Щеголев. Исследования. С. 352–357). В дек. 1834 – янв. 1835 то же ст-ние перевел пушк. знакомый бар. П. А. Вревский, работавший тогда же и над «Полтавой», не доведя этого своего лит. предприятия до конца (Гофман М. Л. Из Вревского архива // ПиС. Вып. 21/22. С. 373–388). В третий раз «Клеветникам России» было передано по-фр. кн. Н. Б. Голицыным, за что П. благодарил его в письме от 10 нояб. 1836 (Акад. XVI, 184; изд.: Aux détracteurs de la Russie / Trad. par le traducteur du Чернец. Moscou, 1839); в то время Голицын трудился над пер. «Бахчисарайского фонтана» (изд. 1838). В 1836 проф. Казанского ун-та А.-Ж.-Б. Жобар (Jobard, 1792–1861) перевел на фр. яз. ст-ние «На выздоровление Лукулла» (1835) с целью использовать его в своей борьбе с министром просвещения С. С. Уваровым, против к-рого была направлена сатира и пушк. подлинника (см. письма Жобара к П. от 16 марта и 17 апреля, ответное письмо П. от 24 марта; Акад. XVI, 92, 94–95, 106).
В целом при жизни поэта французы узнавали о нем гл. обр. из расточавшихся ему в прессе похвал, подкрепляемых лишь очень краткими изложениями тем и сюжетов его произв., из к-рых они могли прочесть в пер. только неск. отрывков из поэм и две целиком, переданные на фр. яз. неадекватно. Из пушк. лирики в печати промелькнули за все годы лишь неск. названий и один прозаич. пер. вольнолюбивых ст-ний, распространявшихся в списках. Первая представительная подборка из 11 пушк. ст-ний, переведенных прозою: «Les lutins» («Бесы»), «La roussalka», «Le talisman», «Le châle noir» («Черная шаль»), «Au lutin de ma maison» («Домовому»), «Les remarques» («Приметы»), «Légende du fameux Oleg», «Le noyé» («Утопленник»), «Le festin de Pierre I» («Пир Петра Первого»), «L’hiver» («Зима. Что делать нам в деревне? Я встречаю…»), «La jeune fille» («Ты вянешь и молчишь; печаль тебя снедает…») — появилась в год смерти поэта в сб. «Балалайка» — антологии рус. нар. и др. поэтических произв., составленной гр. де Жюльвекуром, французом, женатым на русской и умершим в Москве (La Balalayka, chants populaires russes et autres morceaux de poésie / Trad. en vers et en prose, par Paul de Julvécourt. Paris, 1837). Во Франции антология вызвала осуждение, поскольку переводчик демонстрировал симпатии самодержавию и идеям славянофильства.
Трагическая гибель П. вызвала непродолжительную вспышку интереса во Франции к этому событию. В февр.–марте ему уделили внимание многие фр. газеты, но преим. в виде сообщений, помещавшихся в отделах хроники. Первое известие появилось 28 февр. (н. ст.) в газ. «Journal des Débats» и «Courrier Français», в след. дни оно же было перепечатано в «Gazette de France» (1 mars), «Courrier des Théâtres» (2 mars), «Revue du XIX siècle» (5 mars). Затем последовали различные уточнения и дополнения: «Gazette de France» (5, 6, 11 mars), «Journal des Débats» (2, 4, 5, 17 mars; корреспонденции от 28 февр., 4 и 5 марта перепечатаны: Щеголев. Дуэль и смерть П. С. 343–344), «La Presse» (4 mars), «Le Siècle» (4, 6 mars), «La France» (4 mars), «Le National» (4 mars), «Journal de Commerce» (4 mars), «Chronique de Paris» (T. 4. 5 mars. № 10. Р. 159), «Courrier des Théâtres» (12 mars), «Voleur» (20 mars). С большой задержкой появилось сообщение в парижском официозе «Le Moniteur Universel» (14, 17 mars). В Германии откликнулся франкоязычный «Journal de Francfort» (см. с. 261). При всем большом количестве публ. они были однообразными по содержанию, имея одни и те же источники, многие повторяли одна другую, содержали неточности (отречение П. на смертном одре по настоянию императора от атеизма) и нелепости (присутствие Николая I на дуэли), обращали внимание не на личность поэта и его творчество, но преим. на обстоятельства его дуэли и смерти, придавая трагическому событию окраску скандальной сенсации в жизни рус. большого света. Коллективно парижские газ. создавали малопривлекательный для фр. обывателя того времени образ «самого выдающегося поэта России» (Journal des Débats. 28 févr.), упорствовавшего всю жизнь в крайнем республиканизме и атеизме, но перед смертью раскаявшегося в своих заблуждениях и тем заслужившего монаршью милость для оставляемой им нищей семьи. Показателен в этом отношении некролог в газ. «Le Temps» (5 mars), подписанный криптонимом «G. Lam…». Со слов некоего путешественника, знакомого П. по Кишиневу, автор статьи рисовал поэта человеком необузданного темперамента и невыносимого характера, высокомерным и резким, не терпевшим ни малейшего возражения, прикидывавшимся дерзким циником, выставлявшим напоказ свой атеизм, картежником и бретером (рус. пер.: Из воспоминаний о Пушкине в Кишиневе. С. 294–296). Эта ст., полная грубых ошибок (П. учился в Петерб. ун-те; прекрасно говорил по-немецки; его первыми лит. опытами были басни; и пр.), но вместе с тем отразившая и реальные черты П. в кишиневский период его жизни, стала источником двух статей о П. в нем. прессе (Веневитинов М. А. Некрологи Пушкина в немецких газетах 1837 г. // РС. 1900. Кн. 1. С. 84–93; Отд. изд. С. 20–29; ср. с. 261). С др. стороны, во фр. прессе появилось неск. статей, проникнутых симпатией к покойному рус. поэту и горечью его утраты. Первым в этом роде был написанный по самым свежим следам известия о гибели поэта и сочувственно встреченный его друзьями-соотечественниками обстоятельный фельетон литератора, историка и дипломата Ф.-А. Лёве-Веймара, познакомившегося в июне-июле 1836 с П. в Петербурге (Pouschkine / Par L. V. // Journal des Débats. 2 mars; перепечатано в сокращении в ж-ле «Revue du XIX siècle»; рус. пер. с опущением фактических ошибок, допущенных фр. автором: Щеголев. Дуэль и смерть П. С. 346–348). Здесь французы получили более глубокие и содержательные обзор творчества П. и характеристику его личности, чем что-л. печатавшееся у них о П. ранее. Статья Лёве-Веймара была использована др. газ. («La France», 4 mars; «Presse», 4 mars; «Gazette de France», 11 mars), взявшими, однако, из нее только нек-рые фактические сведения, но игнорировавшими все похвальное сказанное в ней о П. Сочувственным некрологом отозвалось «Обозрение Северных государств» (Revue des Etats du Nord. 1837. T. 5. Mars. P. 512). Посмертное осмысление места и роли П. в рус. и общеевроп. лит-рах продолжили, вслед за фельетоном Лёве-Веймара, некролог, написанный А. Мицкевичем (Le Globe. 1837. 25 mai. № 1. Р. 000–000; рус. пер.: Мицкевич. Т. 4. С. 89–97), статья Ш. Бодье (Baudier) «Пушкин» (Poètes et romanciers du Nord: II. Pouchkin // Revue de Deux Mondes. 1837. T. 11. 1 аoût. P. 345–372; То же // Revue universelle. 1837. T. 6. 15 août; частичный пер. и изложение: Казанский. С. 133–139; Сто лет смерти Пушкина. С. 66–78), статья о «Борисе Годунове» гр. де Сиркура, в к-рой содержание трагедии было передано местами переводом – а местами изложением самой трагедии (Circourt А.-М. Р. de. Boris Godunoff, drame historique par Alexandre Pouchkine // Revue française et étrangère. 1837. T. 2. Juin. P. 352–393). Утверждая за П. право на самое высокое место в иерархии совр. европ. поэтов (Мицкевич) и предсказывая его стихам бессмертие (Бодье), эти статьи одновременно содействовали укреплению надолго представления о нем как о подражателе Байрона.
Лит.: Летопись 1999. Т. 1–4 (по указ. период. изд.); Никольский В. В. Жобар и Пушкин: 1837 г. // РС. 1880. Т. 28. № 7. С. 555–564 (То же // Никольский В. В. Идеалы Пушкина. 3-е изд. СПб., 1899. С. 95–119; 4-е изд., испр. и доп. СПб., 1899. С. 99–123); Шульц В. К. А. С. Пушкин в переводе французских писателей // Древняя и новая Россия. 1880. Т. 17. № 5. С. 17–36; № 6. С. 305–330; № 7. С. 477–496; Т. 18. № 12. С. 766–819 (Отд. оттиск: СПб., 1880); Haumant E. Pouchkine. Paris, 1911. Р. 219–227; Алексеев М. П. Пушкин на Западе // П. Врем. Т. 3. С. 105–123 (То же под загл.: Пушкин и Запад // Алексеев. П. и мировая лит-ра. С. 267–286); Казанский Б. В. Западно-европейская критика о Пушкине // Лит. критик. 1937. № 4. С. 122–142; Сто лет смерти Пушкина: Парижские отклики в 1837 году / Собр. Л. Львов. Париж, 1937; Mongault H. Pouchkine en France // RLC. 1937. Ann. 17. № 1. Р. 145–162; Baldensperger F. Un des premiers traducteurs de Pouchkine en France: Alexandre de Rouguier // Ibid. P. 227–231; Прийма Ф. Я. С. Д. Полторацкий как пропагандист творчества Пушкина во Франции // ЛН. Т. 58. С. 298–307; Десницкий В. А. Западноевропейские антологии и обозрения русской литературы в первые десятилетия XIX века // Учен. зап. ЛГПИ. 1955. Т. 105. С. 290–308 (То же // Десницкий В. А. Избр. ст. по русской литературе XVIII–XIX вв. М.; Л., 1958. С. 206–225); Черейский Л. А. Пушкин и С. Д. Полторацкий: (История одной публикации) // РЛ. 1965. № 1. С. 190–191; Заборов П. Р. 1) Пушкин во французском журнале 1820-х годов // Врем. ПК. 1966. С. 56–58; 2) Статья о Пушкине во французском журнале 1838 г. // Врем. ПК. 1975. С. 136–137; Corbet C. A l’ère des nationalismes: L’opinion française face à l’inconnue russe (1799–1894). Paris, 1967 (по указ.); Крамер В. В. Из истории ранних французских переводов Пушкина // Врем. ПК. 1972. С. 115–117; Из воспоминаний о Пушкине в Кишиневе / Публ. Т. Г. Цявловской // Прометей. Вып. 10. С. 293–301; Henry H. Pouchkine en Français // Alexandre Pouchkine, 1799–1837: [Exposition «Pouchkine chez Balzac»]. Paris-Musées, 1997. P. 78–82; Garber E. Aperçu des publications de la «Revue encyclopédique» // Ibid. P. 235–247; Мультатулли В. М. Пушкин во французских переводах: Соотношение ритмических форм русского и французского стихосложений. СПб., 1998; Эткинд Е. Г. Поэзия Пушкина во французских переводах // Пушкин А. С. Избр. поэзия в переводах на французский язык (с параллельным русским текстом) / Сост. Е. Г. Эткинда. М., 1999. С. 6–12 (То же // Эткинд Е. Г. Божественный глагол. Пушкин, прочитанный в России и во Франции. М.,1999. С. 541–546); Теплова Н. Е. «Revue encyclopédique» и проблемы передачи пушкинских текстов во Франции // Болд. чтения, [1999]. 2000. С. 115–120.
Н. Л. Дмитриева
ЧЕХИЯ И СЛОВАКИЯ. Первым из чехов познакомился с творчеством П. филолог, поэт, библиотекарь Чешского музея В. Ганка, к-рому осенью 1823 проезжавший через Прагу Г. А. Римский-Корсаков подарил поэмы «Руслан и Людмила» (СПб., 1820) и «Кавказский пленник» (СПб., 1822). От Ганки эти произв. стали известны и были приняты с большим интересом в кругу пражских «будителей» — писателей и ученых, просветителей, деятелей набиравшего силу нац. и лит. возрождения Чехии. Одним из тех, кто тогда же прочел обе поэмы и стал почитателем открытого им для себя нового рус. поэта, был филолог, поэт Йосеф Юнгман (Jungmann, 1773–1847), чьи первые впечатления отразил его сын Йосеф Йосефович Юнгман (1801–1833) в письмах к поэту Антонину Мареку (Marek, 1785–1877), к-рому он сообщал: «В. Ганка получил в дар стихи Пушкина, прекрасно изданные, они всем очень нравятся», и (в другой раз) «У В. Ганки есть замечательное стихотворение некоего Алекс. Пушкина» ( в последней фразе речь шла об изд. с портретом автора, т. е. о «Кавказском пленнике»). В своей статье «О классицизме в литературе вообще и в частности в чешской» («O klasičnosti w literatuře vůbec a zvlašte v české», 1827) Юнгман-старший поставил имя П. рядом с именами М. В. Ломоносова, Г. Р. Державина и Н. М. Карамзина. Внимательно и заинтересованно следили за творчеством П., насколько то было возможно в тогдашних условиях, поэты: Ф. Л. Челаковский, сыгравший важную роль в ознакомлении своих соотечественников с его ст-ниями; Антонин Марек, намеревавшийся позднее, в 1842, перевести на чеш. яз. «Историю пугачевского бунта»; Йосеф Властимил Камарит (Kamarýt, 1797–1833); Ян Коллар (Kollár, 1793–1852), воспевший память П. в сонете, где обращался к ушедшему из жизни поэту: «О Пушкин, восклицаю я в печали, Блеск славы на тебе, язык русский Потерял в тебе творца новой эпохи» (пер. Л. С. Кишкина); Карел Гинек Маха (Mácha, 1810–1836), чья прозаич. повесть «Цыгане» («Cikáni», 1835) находится в генетической связи с пушк. «Цыганами», будучи при том совершенно самостоятельным произв.; Ян Православ Коубек (Koubek, 1805–1854), восхищавшийся языком П., струящимся, по его красочному сравнению, подобно сыплющемуся жемчугу.
Знакомство с самими произв. П. было для чехов и словаков затруднено тем обстоятельством, что пр-во Австро-Венгрии препятствовало проникновению в слав. земли империи печатных изд. на рус. яз., а выписываемые тем не менее через книгопродавцев приходили очень медленно и стоили дорого. В этих условиях важными, часто преимущественными источниками сведений становились сообщения о П. в европ., гл. обр. нем., и рус. печати, посвященные ему строки в «Опыте краткой истории русской литературы» (СПб., 1822. С. 328) Н. И. Греча, известной не только в оригинале, но и польский пер. (1823), рассказы проезжавших через Прагу рус. людей и письма рус. знакомых. В первом у чехов печатном сообщении о П., включенном П. Й. Шафариком в его «Историю славянского языка и литературы во всех наречиях» («Geschichte der slawischen Sprache und Literatur nach allen Mundarten», 1826), были названы лишь имя, отчество и фамилия рус. поэта, год его рождения, чин в гос. службе и четыре «принятые со всеобщим одобрением романтические поэмы» (с указанием места и года изд.): «Руслан и Людмила», «Кавказский пленник», «Бахчисарайский фонтан» и «Евгений Онегин» (первая гл.); этих произв. Шафарик сам еще не читал. Через семь лет Маха черпал сведения о П. из лейпцигской газеты «Blätter für literarische Unterhaltung», где, согласно его дневниковой записи от 2 янв. 1833, нашел упоминания о «Евгении Онегине», «Руслане и Людмиле», «Кавказском пленнике», «о самой новой его поэме “Полтава”», «о некоторых небольших стихотворениях» и «Бахчисарае» (с указанием полученного П. гонорара, впечатлившего в свое время европ. лит. круги и вспоминавшегося в печати долгие годы — см. с. 258).
Естественно, что представление о П., его творчестве и судьбе складывалось неполное, одностороннее и неточное. Долгое время, напр., в Чехии ничего не знали о шестилетней ссылке П., а с другой стороны — были взволнованы (Челаковский, Юнгман-сын) проскользнувшим в печати известием о его участии в декабрьских событиях на Сенатской площади. Глухое, предвзятое и неточное упоминание о ссылке проскочило единственный раз и, кажется, не привлекло внимания в перепечатанной из женевского ж-ла «Bibliothèque universelle des sciences, belles-lettres et arts» за ноябрь 1829 статье А. С. Хлюстиной (в замужестве графини Сиркур) «Письмо о современном состоянии русской литературы» (Lettre sur l’état actuel de la littérature russe par une demoiselle // Almanach de Carlsbad. Praha, 1831. P. 168–172; см. с. 274-275), где, в частности, говорилось: «Сызмальства он злоупотреблял всеми способностями своего ума. Раздумья во время ссылки на Кавказе сделали его талант более зрелым. Император Николай вызвал его и сказал: “Пишите — я лично буду вашим цензором”». Челаковский, выслушав от проезжавшего через Прагу в 1828 статс-секретаря М. А. Балугьянского (1769–1847) рассказ о пушк. новинке — поэме «Граф Нулин», составил впечатление, что П. стал писать ради денег «à la Виланд». Через неск. лет он же напечатал в им редактируемой «Чешской пчеле», составлявшей лит. прилож. к «Пражской газете» («Pražské noviny») изложение статьи Н. И. Греча о новейшей рус. лит-ре (Греч Н. И. Письмо в Париж, к Якову Николаевичу Толстому // БдЧ. 1834. Т. 1. Отд. I. С. 159–180), включавшее след. отзыв о П.: «Пушкин, этот Протей в нашей словесности, своенравный, полный очарования, как сама поэзия, — играл в эти последние годы только прелюдии и капризы. Мы ожидали от него увертюры, ожидали нечто более значительное, важное, но напрасно… но мы и тут повторяли: и то хорошо! и то прекрасно! <…> Относительно его со временем будут иметь силу следующие слова: Пришел в мир и мир его не познал» (Greč N. I. O nejnovější literatuře ruské // Česká včela. 1835. S. 208; ср. рус. подлинник, с. 164).
Нек-рые пушк. ст-ния попали в Чехию в списках. Так, Я. И. Сабуров записал в 1828 в альбом Ганки ст-ние «Ангел». Предполож. между 1830 и 1833 Юнгману-сыну стала известна — возможно, через одесских поляков — ода «Вольность», к-рую он записал в свою тетрадь, содержавшую его любимые ст-ния патриотического содержания; внимание к этому ст-нию возникло на волне распространения среди чехов антирус. настроений, вызванных польскими событиями.
Чеш. будители, одушевлявшиеся идеями «славянской взаимности» и народности, многие и русофильством, увидели в П. при первом знакомстве с ним прежде всего русского писателя, связанного с нар. корнями и проникнутого, как и они сами, романтическими настроениями, поэта, чьи творения свидетельствовали об успехах рус., а с нею и общей слав. лит-ры и культуры. Это сознание помогало им в их борьбе за свою самобытную культуру, и в такой ипостаси они продолжали хотеть видеть П., оставаясь равнодушными к др. сторонам его творчества, в частности общечеловеческим и гражданским, находившимся вне этих рамок. Вместе с тем нек-рые не находили у П. ими желаемой славян. самобытности в должной, по их пониманию, мере. Шафарик назвал произв. П. «роскошными плодами», выросшими, однако, в «не славянском» саду. Коллар в нем. версии своей статьи «О литературной взаимности между славянскими племенами и наречиями» («Ueber die literarische Wechselseitigkeit zwischen den verschiedenen Stämmen und Mundarten der slawischen Nation». Pešt, 1837) сожалел, что «три самых замечательных славянских поэта, именно — русский Пушкин, сербский Милутинович и польский Мицкевич, не воодушевились духом этой взаимности так, чтобы вся нация могла бы видеть их стоящими ногами на русской, сербской и польской землях, а головами парящими в славянском эфире». Однако в более ранних версиях: напечатанной в «Сербском народном листе» (до дек. 1835), двух изд. на чеш. яз. (1836), рукописных польской и рус. — П. в этом контексте не упоминался. Оценки Шафарика и Коллара были вызваны их приверженностью к эстетич. нормам классицизма и непризнанием романтизма.
На протяжении 1820-х пушк. произв. были доступны лишь тем чехам и словакам, кто знал рус. яз. и мог их прочесть в подлиннике. В 1831 в ж-ле «Чехослав» («Čechoslav», č. 8–9) был напечатан прозаич. пер. «Цыган» («Cikáni»), выполненный поэтом Яном Славомиром Томичком (Tomíček, 1806–1866). Тогда же Челаковский задумывал перевести «Бахчисарайский фонтан», оставляя своему другу Камариту «Руслана и Людмилу». Этим намерениям не было суждено исполниться, но в 1833 и 1837 Челаковский перевел и напечатал в «Журнале Чешского музея» («Časopis Musea královstvi Českého») пять ст-ний П., отобрав те, в к-рых увидел наиболее сильную связь с нар. поэзией и проявление романтических настроений. Кроме того, в «Чешской пчеле» он поместил в 1835 выдержку из «Отрывка из литературных летописей» (1829) и двустишие неясного происхождения. В том же году в ж-ле «Кветы» («Цветы») Томичек опубликовал свой второй пер. из Пушкина — отрывки из «Бориса Годунова», переданные местами пересказом (Výzňatky z básnĕ «Boris Godunov» // Kvĕty. 1835. Rok 2. S. 89–91, 109–110, 129, 130). Этот пер. стал известен в России; в письме от 21 февр. 1837 М. П. Погодин, извещая Шафарика о смерти П., просил чеш. ученого позаботиться о том, чтобы выбранная Томичком из трагедии сцена была переведена полностью по журн. публ. (Ночь. Келья в Чудовом монастыре // МВ. 1827. № 1. С. 3–10) «на все славянские наречия», предполагая эти пер. напечатать «для сравнения наречий сих и доказательства их родственности». Выдержку из этого письма Шафарик предал гласности (Výjimek ze psaní p. M. P. P. z Moskvy dne 21. února 1837 // Časopis Musea královstvi Českého. 1837. Rok 11. S. 235–237; ср.: Центральная Европа. (Прага), 1937. № 2. Март-апр. С. 101). Существенно расширился репертуар чеш. переводов пушк. ст-ний за счет пространных цитат в статье Н. А. Полевого «Пушкин», к-рой критик откликнулся на смерть поэта (БдЧ. 1837. Т. 21. № 4. С. 181–198; нем. пер. этой же статьи — в пражском ж-ле: Ost und West. 1837. № 16–19) и к-рая в пер. Антонина Гансгирга (Hansgirg, 1806–1877) была напечатана в «Журнале Чешского музея» (Puškin // Časopis Musea královstvi Českého. 1837. Rok 11. S. 460–472). В ней чеш. читатели нашли в полном виде и в отрывках ст-ния «Воспоминание» («Когда для смертного умолкнет шумный день…», 1828), «Дар напрасный, дар случайный…», 1828), «Элегия» («Безумных лет угасшее веселье…», 1830), «19 октября» («Роняет лес багряный свой убор…», 1825), «Брожу ли я вдоль улиц шумных…», 1829), строфы из гл. 2, 6, 7, 8 «Евгения Онегина». Подбор определялся здесь главной темой статьи, написанной, как значилось в подзаголовке рус. оригинала, «через две недели после смерти» П. Большие трудности для пер. пушк. поэзии в этот период создавала недостаточная разработанность чеш. поэтич. яз., что, видимо, побудило Томичка переложить «Цыган» прозою и было одной из важных причин общей малочисленности пер.
Смерть П. вызвала в чеш. печати волну откликов. В первом сообщении, появившемся в «Пражской газете» 26 февр., потеря рус. лит-ры в лице «прославленного, известного и в чужих краях поэта, Александра Пушкина» называлась «страшной», а причиной его смерти объявлялась «краткая болезнь»; то же написал о ней и ж-л «Кветы». Источником этих сообщений были, видимо, нем. газеты (ср. с. 260-261). В дальнейших корреспонденциях оба период. изд. уточнили обстоятельства смерти. В номере от 30 апр. «Пражская газета» подробно рассказала, что ей было известно о причине дуэли, ходе поединка и обществ. резонансе, вызванном гибелью поэта. В заключение она приводила мнение иностр. газет, писавших о том, «что классические произведения, которыми ему обязана русская литература, относятся к самой ранней эпохе его жизни и что за последнее десятилетие из-под пера его не вышло ни одного замечательного поэтического произведения». В противовес этой оценке творчества поэта газета напомнила о «драматической поэме “Борис Годунов”, которую следует причислить к лучшим его произведениям», и сообщила о занятиях П. в последние годы «проектом истории Петра Великого». Извещала «Пражская газета» также о действиях рус. пр-ва по отношению к Дантесу-Геккерну.
9 марта 1837 вышли «Кветы» с пространной заметкой Вацлава Сватоплука Штульца (V. Sv. St. [Štulc, 1814–1887]. Alexander Segrejevič [!] Puškin // Květy (Příloha). 1837. Rok 4. S. 17–18), в к-рой с опорой на суждения и оценки Н. И. Греча, Ф. В. Булгарина и А. А. Бестужева П. характеризовался как «выдающийся, большой <…> поэт, хотя и не создатель и творец, однако, без сомнения, один из первейших певцов новой романтической школы русской, которая, вдохновившись духом английского лорда Байрона, сбросила постыдные узы подражания так называемым французским классикам и стремится приблизиться более к природе; хотя ей, по мнению знатоков, отнюдь не посчастливилось избежать той несчастной односторонности, каковую дозволил себе, как говорят, славный ее английский корифей». В другом месте заметки говорилось: «Восхваляемый соотечественниками, уважаемый и почитаемый иностранцами, он украшал и обогащал, разумеется не так обильно, как того требовали его почитатели, чудный сад славянской литературы до последних дней жизни своей. <…> Горестный и плачевный удар, нанесенный его смертию не только русским, но и всему Славянству, пробуждает в сердце славянском скорбную мысль, что “мы, Славяне, — как сказал один чувствительный сын земли моравской, говоря о смерти нашего Махи в письме своем, — еще недостойны таких гениев”». Биогр. сведения о П., к-рыми располагал Штульц и к-рые сообщил в своей заметке, были расплывчатыми и неточными. Ему было известно, что по окончании Лицея П. «посвятил себя государственной службе в департаменте иностранных дел», а в 1820 «перешел в канцелярию генерал-лейтенанта Инзова, наместника Бессарабии». О дальнейших событиях в жизни поэта, «общественной его жизни и государственной службе» Штульц, по его признанию, не мог «рассказать ничего определенного» «по недостатку данных». О михайловской ссылке и возвращении из нее он не знал и, ссылаясь на дошедшие до него слухи, писал, что «в последние годы певец этот был произведен в чин царского историографа». Рассыпаясь в восторгах по поводу «Руслана и Людмилы», «Кавказского пленника» и «Бахчисарайского фонтана» (не преминув отметить и гонорар за эту поэму), Штульц, кроме них, назвал три части «Стихотворений Александра Пушкина» и «Бориса Годунова», а также упомянул о существовании «некоторых других, большею частью по содержанию своему взятых из русской истории романтических поэм, как-то “Битва у Полтавы”», ему известных «лишь по слухам о них сообщенных». В этих слухах не фигурировали, по-видимому, ни «Евгений Онегин», ни пушк. проза.
Существенные лакуны и неточности в биогр. и библиогр. частях заметки Штульца и очень далекое от полноты, одностороннее представление о творчестве П. преим. как романтического автора «Руслана и Людмилы» и двух первых южных поэм отражали общий уровень знаний о П. и его восприятия у чехов и словаков. Несколько их расширила и углубила переводная статья Полевого (см. с. 281-282), но, став на долгое время одним из важных источников на чеш. яз. сведений о П., она закрепляла в сознании чехов и словаков тот его личностный и творческий облик, в к-ром его видел находившийся с поэтом в разногласиях автор, писавший о том, что «увлеченный мечтами юного и пламенного воображения» П., чье «земное странствование» было «бурно, огненно, неровно», «истратил первый цвет жизни на эти безрассудные мечты», а возвращенный (причина удаления не называлась) «священному служению Музы» «в самом разгаре жизни, в пылу своего блестящего дарования» стал вскоре ощущать пустоту своего сердца и праздность своего ума, задумываясь о грядущей кончине (т. е. речь шла об истощении таланта). «Пушкин не принадлежал к тем вековым гениям, которых появление в мире становится все реже и реже», — заявил Полевой и отнес его к «частным гениям, проявлениям одной какой-нибудь стороны человеческого духа и одного народа», назвав «великим лирическим поэтом и полным представителем своего отечества». Редакция не согласилась с подобным ограничением значения П. и сопроводила статью своим замечанием: «Великие поэты принадлежат всему человечеству, поэтому нас никто не упрекнет, что мы этому сообщению дали место в нашем журнале».
Глубоко эмоциональным откликом на гибель П. явилось ст-ние «Плач над Пушкиным» (Žel nad Puškinem // Kvĕty (Příloha). 1837. Rok 4. Č. 11. 1 cerwna. S. 41) словацкого поэта Людовита Штуры (Štúr, 1815–1856).
Лит.: Францев В. А. А. С. Пушкин в чешской литературе: Библиогр. материалы. СПб., 1898 (отд. отт. из: Сб. Отделения рус. яз. и словесности Имп. Акад. наук. 1900. Т. 66. № 4 (1898) ); Brtáň R. Puškin v slovenskej literatúre. Turčiansky Sv. Martin, 1947. S. 9–12; Procházková H. Po stopách puškinových do let šedesátých // Puškin u nás, 1799–1949. Praha, 1949. S. 152–177; Bečka J., Kosterka H. Proházková H. Puškin v české literatuře: (Bibliografie) // Ibid. S. 384, 401; Доланский Ю. Пушкин в истории чешской культуры // ПИМ. Т. 2. С. 419–424; Panovova E. Puškin v slovenskom klasicizme a preromantizme // Panovova E. Puškin v slovenskej poézii do roku 1918. S. 13–15 (рус. пер.: Панова Э. Поэзия Пушкина в словацком классицизме и преромантизме // Чехословацко-русские литературные связи в типологическом освещении. М., 1971. С. 29–31); Кишкин Л. С. 1) Статья о русской литературе в «Карлсбадском альманахе» за 1831 год // Советское славяноведение. 1969. № 3. С. 60–65; 2) Пушкин и чешская культура (1820–1850 гг.) // Кишкин Л. С. Чешско-русские литературные и культурно-исторические контакты: Разыскания, исследования, сообщения. М., 1983. С. 140–142, 150–155, 160–174; 3) О восприятии пушкинского наследия в Чехии // Врем. ПК. Вып. 27. С. 86–93; 4) Пушкин и словацкая литература // А. С. Пушкин и мир славянской культуры: (К 200-летию со дня рожд. поэта). М., 2000. С. 17–19; Лилич Г. А. Из истории чешско-русских литературных связей начала XIX века // Вестн.ЛГУ. 1974. № 14. История, язык, литература. Вып. 3. С. 155; Červeňák A. A. S. Puškin človek a básník. Martin, 1989. S. 128–129, 132–135.
В. Д. Рак
ЮЖНЫЕ СЛАВЯНЕ. В печати южных славян известия о П. стали появляться с основанием в 1824 ж-ла «Сербские летописи», выходившего в Будапеште. Редактор Джёрдже Магарашевич (1793–1830) определил своему период. изд. одной из важных задач информировать читателей о состоянии лит-ры у всех слав. народов, обитающих «от Адриатического моря до Северного Ледовитого океана и от Балтийского моря до Черного», и регулярно печатал соответствующие материалы, включая большое число касавшихся России, а среди них — пять заметок и сообщений о П. Источниками сведений ему служила гл. обр. нем. периодика, грешившая ошибками и неточностями; менее доступны были ему рус. издания.
Первой была краткая биогр. справка, помещенная в ряду заметок такого же рода о рус. писателях XVIII – нач. XIX в.: «Александр Сергеевич Пушкин (р. 1799), кол. секретарь, написал много лирических сочинений. “Руслан и Людмила”, СП. 1820» (Знатниϊи списатељи руски, нарочно у изящной литературы // Сербске лħтописи. 1825. Ч. 1. С. 155; подпись: У[чредник], т. е. редактор — Магарашевич; номер вышел в конце 1824). Эти сведения были взяты из «Опыта краткой истории русской литературы» (СПб., 1822) Н. И. Греча, но не непосредственно, а из рукописи «Истории славянского языка и литературы во всех наречиях» («Geschichte der slawischen Sprache und Literatur nach allen Mundarten») П. Й. Шафарика, над к-рой автор в то время работал. В след. году Магарашевич напечатал сатью «О русском поэте Пушкине» ([Магарашевиž Ž.]. О поети руском Пушкину // Сербске лhтописи. 1826. Г. 2. Ч. 4 (1). С. 143–145), представлявшую собою точный пер. заметки «Русская поэзия», опубликованной в львовском немецкояз. ж-ле «Мнемозина» (Russische Poesie // Mnemosyne. 1825. 2. Aug. № 61) и восходящей к корреспонденции Е. А. Энгельгардта в нем. «Листке для литературных бесед» (Russische Poesie // Literarisches Conversations-Blatt. 1824. Bd. 2. Dec. 16. № 289. S. 1156; см. выше, с. 277, 286). Как и все публ., ведущие начало от заметки Энгельгардта, статья начиналась сообщением о большом гонораре, выплаченном П. за его последнюю поэму «Бахчисарайский фонтан», к-рая «по единогласному мнению критики превосходит все его предыдущие произведения». После этого вступления говорилось, что П. «свой поэтический путь начал таким образом, каким многие хотели бы его завершить», и в связи с этим назывались «Воспоминания в Царском Селе» («Опоминанϊя о Царскомъ селh»), к-рые «принесли ему большую славу, но сделали его нерадивым к другим наукам». Далее следовало краткое содержание каждой из трех поэм — «Руслана и Людмилы», «Кавказского пленника» («Кавкаскϊй Гленникъ» — sic! опечатка в нем. оригинале) и «Бахчисарайского фонтана» («Источникъ Бакчисарая»). О первой было еще сказано, что «план этого сочинения хорошо расположен, отделка искусная, а изложение живое и приятное»; о второй — лишь то, что она «описывает обычаи и образ жизни разбойника на Кавказе»; сюжет третьей был рассказан подробнее двух других, и героиня в соответствии с опечаткой в нем. тексте была названа «Фаремой». Единственным отступлением от нем. текста было указание точной даты рождения П., взятой из «Опыта» Н. И. Греча (на этот раз из рус. изд.).
Третья заметка (без загл.) начиналась утверждением, что в лице «графа Александра Пушкина» русские имеют такого поэта, «кого и по оригинальности, и по силе, и по живости, да и по безнравственности справедливо сравнивают с лордом Байроном». Затем сообщалось, что П. «в наказание за свои дерзости был царем Александром сослан в Тавриду», откуда в самом начале своего царствования Николай его возвратил, сказав ему на аудиенции: «Вы обладаете великим дарованием. Следуйте вашему гению, и если вам будет препятствовать цензура, обращайтесь ко мне». По мнению автора заметки, «если этот анекдот истинный, то он больше императору, нежели поэту делает чести», показывая образ мысли монарха, полагающего, что «только свободою облагораживается сила». В заключение выражалась надежда, что «от этого поэт станет сдержаннее и будет писать приличнее и благороднее, чем если бы и теперь под цензурою был оставлен» (Сербске лhтописи. 1828. Г. 3. Ч. 14 (3). С. 160).
В реферате статьи П. А. Плетнева «Письмо к графине С. И. С. о русских поэтах» (СЦ 1825. С. 3–80, о П.: С. 42–45; Прижизн. критика, 1820–1827. С. 246–247), к-рое могло стать известным из нем. периодики (см. с. 258), П. упоминался как «один из самых крупных и оригинальных лириков русских», чьи «“Людмилла”, “Бачкисарай” и проч. и в других странах вызывают удивление» (Сербске лhтописи. 1829. Г. 5. Ч. 17 (2). С. 129). Наконец, среди библиогр. известий о вышедших и ожидаемых выходом рус. книг было сообщено о трагедии «Борис Годунов» «знаменитого поэта Пушкина» (Там же. 1829. Г. 5. Ч. 18 (3). С. 177–178). Это произв. вызывало у Магарашевича большой интерес и ожидания, о чем свидетельствует и его написанное после смерти Пушкина письмо поэту Лукиану Мушицкому (1777–1837), в к-ром он рассказал о том, что А. Мицкевич, слушая в 1826 «с величайшим удовольствием» авторское чтение трагедии в дружеском кругу, «воскликнул воодушевленно»: “Tu Shakespeare eris, si fata sinant”» (пер.: Ты будешь Шекспиром, если позволит судьба — лат.; см. с. 206).
Затем последовали неск. лет молчания о П., к-рое было прервано появлением аноним. прозаич. пер. «Полтавы» (Забава за разум и срце. Будим, 1836. Књ. 4). Однако и в промежутке, когда в серб. печати не появлялось никаких известий о П., серб. образованная публика, в значительной своей части сильно тогда ориентированная на лит. единение с Россией и сохранение общности лит. языка, получала о поэте сведения из рус. и европ. (гл. обр., нем. и слав.) печати, а его произв. читала в подлиннике, свободно их понимая вследствие близости в то время языков. Ряд пушк. ст-ний был напечатан в серб. период. изданиях в оригинале, в т. ч. «Муза» (1821) и «Дочери Карагеоргия» (1820) (Новый сербскiй лhтопис. 1837. Г. 11. Ч. 40 (1). С. 59–60), «Гречанке» (1822) и «Погасло дневное светило…» (1820) (Там же. 1838. Ч. 43. С. 74), и др. Черногорский поэт Петр Петрович Негош (Његош, 1813–1851), имевший тесные связи с Россией и дважды (1833 и 1837) ее посещавший, побывал во вторую поездку на могиле П., что говорит о его хорошем уже в то время знакомстве с творчеством рус. поэта, к-рого позднее в посвященном ему ст-нии он назвал «счастливым певцом великого народа».
О смерти П. сообщила газ. «Новине србске» 5 марта 1837 (бр. 9). Объявлялось, что «русская литература понесла огромную потерю со случившейся смертью стихотворца Александра Пушкина, который и в других странах пользуется славою и который 10 февраля после недолгой телесной болезни преставился на 38-ом году своей жизни». Текст корреспонденции восходил либо непосредственно к нем. прессе (см. с. 261), либо к перепечатавшей, видимо, из нее это сообщение «Пражской газете» от 26 февр. (см. с. 282). Через две недели газ. уточнила, что «знаменитый в новой русской литературе стихотворец Александр Пушкин умер в неполные 37 лет после несчастного и проклятого поединка» (Новине србске. 20 марта. Бр. 11). Исправив главную ошибку, автор заметки допустил неточность, касающуюся возраста П.
Обстоятельную статью о П., написанную, вероятно, по нем. источникам, опубликовал журналист Теодор Павлович (1804–1854), редактор «Новине сербске» и ж-ла «Сербский народный лист» (Павловић Т. Пушкин рускиj стихотворац // Сербскiй народный листъ. 1837. 30 май. № 22. С. 170–172). Начав ее рассуждением о народности убитого на дуэли поэта и сравнив его в этом отношении с серб. просветителем Досифеем Обрадовичем (ок. 1742–1811), что было высшей мерой признания, он определил ее словами, близкими к знаменитой 3-й строфе тогда еще не опубликованного ст-ния «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» (1836): «Пушкин, который недавно погиб на поединке, нимало как человек этого не заслуживая, был у русских таким народным человеком, как у нас Досифей. Все, что он говорил, все, что он бы ни сделал, сразу по всей России, даже до Сибири и за Кавказом, становилось известно. Своими свойствами и своими сочинениями он давно стал европейцем, а к нам славянам был еще ближе». Видя в П. последователя В. А. Жуковского «по езикоизображенiи», Павлович вместе с тем называет его «русским Гете» и сопоставляет с Байроном, П. Мериме и Г. Гейне. Взгляд на П. не только как на великого рус. поэта, но и как одного из выдающихся представителей общеевроп. лит. движения стал характерной чертой восприятия его творчества сербами, знакомившимися первонач. через его произв., в частности, с байронизмом. Сообщив затем сведения о семье П., полученном им домашнем образовании, влиянии на него дяди-поэта и учебе в «Петроградском лицее», Павлович переходит к характеристике начального периода творчества П., когда своим поэт. талантом он играл, «как дитя с ножом», и «в своих стихотворениях <…> начал говорить наглые слова». Произв. этого времени: «“Свобода”, “Нож” <“Кинжал”>, “Руслан и Людмила” » — выделены как «робеспьерско-республиканские стихи, которые в самых республиканских государствах не позволено распространять среди простого народа», но за к-рые юный автор был «царем Александром наказан довольно мягко». Далее в статье идет речь о пребывании П. в южной ссылке и написанных в те годы поэмах «Кауказскiй сужанъ», к-рая признается близкой по духу творениям Байрона, и «Изворъ Бакчи-Сорай», в изложении содержания к-рой повторяется ошибка (героиня названа «Фаремой»), присутствовавшая в нем. заметке в «Мнемозине» и оттуда перешедшая в «Сербские летописи». В поэме «Цигани», отнесенной к «псковскому» периоду, Павлович находит «нечто английское байроновское», подчеркивая в то же время поэтическо-национальную самостоятельность П., к-рый, по его мнению, «здесь свободен от всякого влияния какого-либо иностранного сочинения»; в этом произв. «все изображено очень живо, и притом появляются некоторые черты драмы». «Евгений Онегин», по оценке сербского журналиста, примечателен изображением городского и сельского быта и своей автобиографичностью, а «Борис Годунов» представляет собою мало сценичную трагедию, написанную «по Карамзинову описанию». Обозрение периода после возвращения П. из ссылки начинается рассказом о его аудиенции у Николая I и освобождении его от общей цензуры. Из произв. тех лет отмечены «Пророк», «самое возвышенное» пушк. соч., и «Полтава», в к-рой поэт «достиг высшей степени историческо-поэтического выражения» (впрочем, самой поэмы Павлович, м. б., не читал, т. к. Мазепу он называет «освободителем Малой Азии»); сообщается о переводах с англ. яз., издании ж-ла «Современицы» (!), «Капитанской дочке». Одушевлявшийся нац.-патриотической идеей, побуждавшей видеть в России, ее народе и царе, покровителя и защитника сербов, а потому относиться неодобрительно к действиям против рус. пр-ва (напр., восстанию декабристов), Павлович под этим углом зрения оценивает все творчество П. и особенно положительно этот его период, когда, по его словам, поэт «всецело полюбил свою верховную власть, свой народ, свое отечество». Завершаемая сведениями о дуэли и смерти поэта и действиях императора по отношению к его семье и к его убийце, статья кончается заявлением о том, что П. имеет право занять «первое место как народный поэт».
У хорватов при жизни П. не появилось о нем ни одного печатного сообщения или упоминания, но его имя и соч. им были известны. В 1830-е познакомился с творчеством П. и увлекся им поэт и критик Станко Враз (Vraz, 1810–1851), испытавший его сильное влияние и позднее активно переводивший его соч. на хорв. яз. Читала П., наряду с Байроном, В. Гюго, Ф. Шиллером и Гете, хорв. университетская молодежь в Вене, группировавшаяся вокруг поэта Людевита Гая (Gaj, 1809–1872), вождя «иллиризма» — движения за нац. возрождение и объединение южных славян. В числе этих «иллиров» был и поэт Димитрие Деметер (Demeter, 1811–1872), также впосл. много переводивший пушк. стихи и прозу. Предполагается, что Вразу или Деметру принадлежала первая на хорв. яз. статья о П., увидевшая свет четыре мес. спустя после смерти рус. поэта (Puškin // Danica Ilirska. 1837. 3. Lipnja. Broj. 22). Это был обстоятельный очерк, написанный по какому-то неустановленному нем. источнику, откуда, вероятно, в него попали и нек-рые ошибки и неточности.
В словенской печати первой (посмертной) пушк. публикацией явился нем. пер. ст-ния «Делибаш» (Deli-Bascha // Illyrisches Blatt. 1838. № 43). Неск. позже в том же изд. было сообщено о выходе трех из намеченных семи томов полн. собр. соч. П., последний том к-рого будет содержать портрет автора и его биографию (Ibid. № 51).
Т. о., 1820-е и 1830-е были у южных славян десятилетиями лишь подступа к освоению пушк. творчества. Доходившие до них сведения о рус. поэте были полны ошибок и неточностей, а их отзывы о его произв. передавали во мн. случаях не собственное впечатление от прямого с ними знакомства, но мнения, заимствованные из вторых рук (гл. обр. нем. источников). Эти отзывы сводились по преимуществу к указанию даты выхода в свет, краткому изложению содержания и столь же краткой оценке, выраженной в самых общих словах. Глубокое восприятие П. и его сильное влияние на лит-ру этих народов началось с 1840-х.
Лит.: Заболотский П. А. Очерки русского влияния в славянских литературах нового времени. [Т.] 1. [Кн.] 1. Русская струя в литературе сербского возрождения. Варшава, 1908. С. 203, 207–208, 226–228, 388–391 и по указ.; Митропан П. Пушкинова смрт у Jугословенскоj штампи онога доба // Руски архив. 1933. № 22/23. С. 121–131; Badalić J. (Бадалич Й.). 1) Puškin kod Jugoslovenâ // Nova Evropa. (Zagreb), 1937. Knj. 30. Br. 2/3. S. 88–91 (фр. вариант: Pouchkine en Yougoslavie // RLC. 1937. Ann. 17. № 1. Р. 198–202); 2) Puškin u hrvatskoj književnosti. Zagreb, 1937. S. 7–9, 12 –13, 16 (рус. пер.: Пушкин в хорватской литературе // Славянская филология: Сб. ст. М., 1958. [Т.] 2. С. 321, 323, 327, 332–333 (IV Международный съезд славистов) ); Бадалич Й. Русские писатели в Югославии: Из истории русско-югославских литературных связей. М., 1966. С. 68, 71, 75, 80); Петар М. Пушкин код Срба. Скопље, 1937.; Живановић Ђ. Ђорђе Магарашевић о Пушкину // Прилози за књижевност, jезик, историjу и фолклор. 1938. Књ. 18. Св. 1/2. C. 105–111; Магарашевић Ђ. Прве вести у Летопису о Пушкину // Летопис Матице српске. 1937. Г. 111. Књ. 347. Св. 1. Jан.–фебр. С. 15–18; Лалич Р. Александр Пушкин в сербской литературе // Русско-европейские литературные связи: Сб. ст. к 70-летию со дня рожд. акад. М. П. Алексеева. М.; Л., 1966. С. 205–206.
В. Д. Рак