Гуссейн (Хусейн)-хан (1806–1828), сардарь Эриванский. «Вельможа сей, — писал
А. П. Ермолов, — весьма близкий шаху, из одного с ним рода Каджияров, почитается в Персии одним из умнейших людей, думаю, даже из самых просвещеннейших, чему, в понятии персиян, нимало не препятствует то, что он ни писать, ни читать не умеет. Оказанная им храбрость при наказании возмутившейся некогда Хоросанской провинции приобрела ему доверенность шаха; теперь занимаемое им важное место принадлежит ему как чиновнику испытанной верности, которая столько необходима в начальнике пограничной области». «Если по одному позволено судить о многих, — писал о нем Г., — вот что видел в доме богатого и знатного эриванца. Фараши его в 18 градусов по Реомюру, с раскрытой шеей, без зипунов, не согреваются даже достаточною пищею, но господин иногда ущедряет: разделяет им подачки со своего стола из собственных рук, по кусочку пирожного, наиболее приближенным. Это домашние дела; в делах государственных здесь, кажется, не любят сокровенности кабинетов: они производятся в присутствии многочисленных слушателей. Я, в простоте моего сердца, сперва подумал, что, стало быть, редко во зло употребляется обширная власть, которой облечены здешние высшие чиновники, но в том, в чем наш поверенный в делах объяснялся с сардарем, например о переманке и поселении у себя наших бродящих татар, о притеснении наших купцов, высокостепенный был кругом не прав, притом изложил, составленную им самим, такую теорию налогов, которая не думаю, чтобы самая сносная для шахских подданных, вверенных его управлению. И все это говорилось при многолюдном сборище, чье расстроенное достояние ясно доказывает, что польза сардаря не есть польза общая. — Рабы, мой любезный! И поделом им! Смеют ли они осуждать верховного их обладателя? Кто их боится? У них и историки панегиристы. И эта лестница слепого рабства и слепой власти здесь беспрерывно восходит до бека, хана, беглер-бека и каймакама и таким образом выше и выше. Недавно одного областного начальника, невзирая на его 30-тилетнюю службу, седую голову и алкоран в руках, били по пятам, — разумеется, без суда. В Европе, даже и в тех народах, которые еще не добыли себе конституции, общее мнение по крайней мере требует суда виноватому, который всегда наряжают. Криво ли, прямо ли судят, иногда не как хотят, а как велят, — подсудимый хоть имеет право предлагать свое оправдание» (2, 305–306). В письме к
Паскевичу 23.9.1828 Г. писал: «Бывший сардарь Эриванский назначен правителем Хоросана, чему нельзя довольно радоваться, по отдалению от наших границ сего вредного человека» (3, 244).